Год рождения 1921 - Карел Птачник

В школу команда, возглавляемая Гилем, возвращалась по безлюдным улицам. Ефрейтор, разморенный жарой, даже не заботился о четком строе. Ладя Плугарж жаловался, что у него в оба ботинка набились камешки, но не решался выйти из шеренги и высыпать их. Наконец он отважился на это, нагнулся и стал быстро расшнуровывать ботинок, но, как ни спешил, дело не ладилось, шнурки путались, один из них оборвался. Пока Ладя его надвязывал, команда прошла добрую сотню метров. Он бросился было за ней, но в этот момент сверкнул взрыв, и Ладя повернулся лицом к трехэтажному дому на правой стороне улицы. Передняя стена этого дома наклонилась, как падающая кулиса, переломилась пополам и обрушилась на тротуар. Растерявшийся Ладя в ужасе закрыл лицо руками и упал, заваленный грудами кирпича.

Ребята несколько секунд стояли словно окаменев, потом, не слушая окриков Гиля, бросились назад.

Из-под кирпичей видны были только ноги Лади: на одной ноге тяжелый башмак, другая в носке. Товарищи вытащили погибшего из-под обломков и в отчаянии опустили руки, а долговязый Трояк упал на колени и громко заплакал. Подбежавший Гиль увидел Ладю, его истерзанное лицо и раздавленную грудь, стиснул зубы и отвернулся.

Улицу запрудили жители соседних домов и солдаты двух аварийных команд, подоспевшие на автомашинах. Гиль приказал перенести погибшего на тротуар, а чешской команде участвовать в аварийных работах.

Лишь вечером, когда мостовая была расчищена, а трупы увезены, команда направилась в школу. Ребята шли не в ногу, натыкаясь друг на друга, подавленные, безмолвные. По дороге пришлось обходить улицы и целые кварталы, где еще днем проход был открыт; сейчас патрули не пропускали никого, потому что в домах и садиках были обнаружены бомбы замедленного действия.

Чехи шли по всей ширине мостовой, засунув руки в карманы и не замечая ничего вокруг. На перекрестке у канала Гиль приказал остановиться, но ребята, словно не слыша, продолжали шагать. Они молча прошли мимо Гиля и медленно, один за другим, держась за перила, поднялись по школьной лестнице.

В комнате играл патефон. Кованда, Мирек, Олин и Йозка дулись в карты, остальные лежали на койках, читали или писали письма.

Богоуш вошел первым. В дверях он остановился, щурясь от света. Потом тяжелыми шагами, словно пьяный, подошел к столу и потянулся к патефону. Игла царапнула по пластинке, и от этого неприятного звука все подняли головы. Богоуш сел на стул, положил руки на колени и тупо уставился на карты, которые игроки молча бросили на стол.

Все сгрудились вокруг стола.

Кованда положил Богоушу руку на плечо и быстро обвел взглядом пришедших, стараясь догадаться, что случилось.

— Ладя… — глухо выговорил Богоуш и прикрыл заплаканные глаза. — Ладя Плугарж.

В комнате стало тихо, только часы с кукушкой, криво повешенные на стене у дверей, словно резали эту тишину неравномерными взмахами запинающегося маятника. Эти часы Ладя нашел в развалинах какого-то дома, Фера их разобрал, вычистил и собрал; с тех пор они постоянно тикали в комнате и шли точно. Вот и сейчас окошечко под резным навесом открылось и кукушка прокуковала девять раз. Ребята, сжав кулаки, сгрудились вокруг стола и молча слушали эти звуки. Трояк, по лицу которого градом катились слезы, вдруг разрыдался, швырнул в часы шапкой и выбежал в коридор. Часы покосились и затихли.

В этот вечер ребята на цыпочках ходили мимо опустевшей койки, а перед сном решили сложить в чемодан Ладины вещи. Они тщательно вычистили и завернули в бумагу его брюки, связали бечевкой пачку писем, столовый прибор, открытки с видами Саарбрюккена, белье, вечное перо, никелированный портсигар, тапки на резиновом ходу и десяток дешевых выпусков приключенческих романов, которые перечитала вся рота, — Ладя охотно давал их каждому. Книжечки были засалены, с загнутыми углами. На дне чемодана Лади, под аккуратно уложенными рубашками, Гонзик нашел миниатюрное издание «Мая» Махи, «В тени липы» Сватоплука Чеха и «Баллады» Волькера.

— Читал это кто-нибудь? — спросил Гонзик, показывая товарищам три тоненькие книжечки.

Ребята покачали головами. Нет, никто не читал.

Гонзик медленно положил книги обратно в чемодан.

— Бедняга! Стеснялся, наверное, сказать, что любит стихи.

Долговязый Трояк встал на стул, снял часы и подал их Гонзику.

— Уложи их тоже, не могу больше видеть эту кукушку.

Только улегшись на койки и потушив свет, ребята нашли в себе силы поговорить о Ладе. Им не спалось, и они почти хотели, чтобы скорей началась воздушная тревога.

— Я его ругал, что он хватил лишнее, а он говорит: это от радости, — грустно вспомнил Кованда. — От радости, что пережил тот проклятый налет.

— Если бы ему не вздумалось высыпать камешки из башмаков… — всхлипывал Трояк. — Если бы он не отстал от шеренги…

— Теперь уже поздно гадать, что было бы, — отозвался Пепик.

— А если бы мы задержались, то, быть может, все остались там…

— Позволят ли перевезти его тело домой? — неуверенно спросил Фрицек. — Как вы думаете, ребята?

— Если не позволят, это будет величайшая подлость! — вспыхнул Мирек.

— Эх, какого черта! Ладе-то теперь все равно, — громко сказал Олин.

— Но у него остались родители. И девушка.

— Они его не воскресят.

— Подлая война! — всхлипывал на своей койке Трояк. — Проклятая, подлая война. Есть ли что-нибудь на свете подлее войны?

— Есть, — горячо отозвался Мирек. — Те, кто начал войну. Немцы!

— Насколько мне известно, — возразил Карел, — японцы тоже начали войну. И итальянцы в Абиссинии.

— Дело не в народах, а в людях, — выразительно сказал Гонзик. — В тех людях, которые хотят властвовать над другими. Такие есть и у нас, и в Англии, и во Франции, и в Америке, в общем всюду.

— Не понимаю, как ты можешь ставить немцев и англичан на одну доску! Да еще и американцев! — возмутился Пепик. — Представляешь себе, где бы сейчас были германские войска, не будь Англии и Америки? У кого хватило бы сил сопротивляться немцам? Есть такой народ на свете?

— Есть! Разве ты не знаешь? Один, совсем один этот народ стоит против вермахта, истекает кровью и все-таки наносит ему такие удары, как под Сталинградом. А другие противники Германии? Пошлют десяток самолетов и сбросят дюжину бомб или пошлют тысячу самолетов и сбросят тысячи бомб, разбомбят и сожгут жилые дома…

— …и убьют Ладю Плугаржа, — всхлипнул Трояк.

— И убьют тысячи Ладей Плугаржей. В листовках, которые они сбрасывают с самолетов, они уверяют, что выиграют войну, потому что производят во столько-то раз больше оружия, чем немцы, что они освободят всю Европу. А сами тем временем отсиживаются в Италии да бомбят с самолетов без разбору. Почему же они не пустят в ход все свои громадные силы, почему не кончат эту войну поскорей?

— О господи, — вспыхнул Пепик, — да разве это так просто? Это же не булку испечь! Значит, они еще недостаточно сильны для последнего удара.

— А по чьей вине они слабы? — громко сказал Гонзик, усаживаясь на койке.

— А они не собирались воевать, — рассердился Пепик. — Кто хотел войну?

— Мы-то знали, кто ее хотел, — вмешался Карел. — Не один год знали. А неужто другие и в самом деле ничего не подозревали?

— Болтовня! — воскликнул Пепик. — Пустая болтовня, ребята! Ею не приблизишь конца войны. Война не делается в белых перчатках. Всегда были невинно пострадавшие от войны, всегда на войне гибли люди.

— Болтовня, — холодно возразил Гонзик, — пустая болтовня, ею не скрыть вины тех, кто колебался и трусил. Сейчас колебаться нельзя.

— Если не верить в честность Запада, — еще громче кричал Пепик, — если не верить, что оттуда придет освобождение, какой смысл жить? Только с Запада придет справедливость, только от них мы дождемся защиты наших прав!

Крупные капли дождя застучали в окна. Ребята прислушались.

— Дай нам бог, — тихо сказал Карел, — хоть теперь получить от них защиту и справедливость, если мы не дождались этого перед Мюнхеном.

Стук дождя по жестяным подоконникам все усиливался. Завыли сирены. Лучи прожекторов упирались в темные перины низко нависших над крышами туч, не проникая в высоту, откуда слышался равномерный шум моторов и глухие разрывы шрапнелей.

На другой день роту разделили на команды по пятидесяти человек и послали в разные места. Общий аврал по раскопке убежища Молиша был прекращен, потому что надежды, что люди там еще живы, не осталось никакой. Убежище откопали только на четвертые сутки.

А на пятый день в бетонной стене бункера под усадьбой Молиша было пробито отверстие, достаточное для того, чтобы туда смог пролезть Кованда. Из подвала пахнуло ужасной гнилью.

Только за дополнительную порцию хлеба, рома и сигарет шестеро добровольцев согласились вынести трупы и уложить их в гробы. Выполнить эту работу вызвались Кованда, Фера, Олин, Карел, Мирек и Эман. Погибшие были похоронены в общей могиле. В полдень спасательная команда вернулась в школу, и капитан сам принес им в комнату шесть буханок хлеба, триста сигарет и три литра рома, Ребята молча сидели за столом, подперев головы руками, курили и пили. К ужину, который Франтина принес им из кухни, они не притронулись, и все шестеро мертвецки напились скверным ромом. Вместе с ними напился Мирек, который прежде в рог не брал спиртного.