Евангелие от Афрания - Кирилл Еськов

А пока центурион сеял слово Божье в душах человеческих, я вынужден был заниматься куда более прозаической деятельностью – спасать бренные тела учеников, чья жизнь опять повисла на волоске. Синедрион уже объявил тот самый вердикт, которого я и ожидал – «тело украдено учениками», так что теперь становились неизбежными и все остальные предугаданные мною последствия. Ученики же, будь они неладны, проигнорировали все наши утренние предупреждения – и через «мироносиц», и через Марию – уносить ноги в Галилею. К тому моменту, как они, наконец, расчухали, что пахнет паленым, все выходы из города были уже перекрыты храмовой стражей, а тайная полиция начала прочесывать жилые кварталы.

В другое время эвакуация не составила бы особого труда: достаточно было, например, переодеть учеников в униформу себастийского ОМОНа или сирийских вспомогательных частей. Сейчас, однако, я был связан по рукам и ногам категорическим запретом прокуратора даже косвенно впутывать в эту историю римские официальные органы, а иудейские сыщики, между тем, уже дышали нам в загривок. Плюс ко всему, у нас начали путаться под ногами люди Никодима, тоже вознамерившегося спасать учеников. Этот преисполненный наилучших намерений дилетант, сам уже давным-давно находящийся под колпаком у Каиафы, был по-настоящему опасен – как не в меру общительный прокаженный, не желающий знать о своей болезни. Одним словом, к тому моменту, когда ученики оказались, наконец, собраны на одной из наших конспиративных квартир в Верхнем городе, с меня сошло семь потов. Самое интересное – эти ребята явно воспринимали все, что делалось ради их спасения мифическими «почитателями Иешуа», как нечто само собой разумеющееся. Похоже, изо всех заповедей Учителя им более всего приглянулась одна – «Будьте как дети».

Нет худа без добра – теперь эти «детки», по крайней мере, находились под нашим присмотром, и мы могли быть спокойны, что они не выколют друг дружке глаз и не будут играть со спичками. Кроме того, им поведали должное количество «страшилок», чтобы у них раз и навсегда отпала охота без спросу убегать за калитку. Реальная ситуация, между прочим, была даже серьезнее, чем та, которой их стращали. Днем в Гефсимании был обнаружен труп Иуды, и к тайной полиции в ее поисках присоединился еще и уголовный розыск, где профессионализм сыщиков всегда был выше, чем в охранке; совместными усилиями эти службы буквально вывернули город наизнанку.

Для нас, между тем, наступал решительный момент: пора было предъявлять ученикам их «воскресшего» Равви. Между тем, первый опыт с Марией особого оптимизма не внушал, а возможности для увеличения портретного сходства фигурантов наш эксперт уже выжал досуха. Положение казалось совершенно безвыходным. На полном серьезе обсудив использование иллюзионистов и гипнотизеров (прямо как в дешевом детективе), мы совсем уж было остановились на том, чтобы подбросить ученикам в светильник толику коноплевого цвета, и тут Фабриций вдруг нашел простое и изящное решение.

Он предложил изготовить нашему имитатору своего рода «удостоверение о распятии» – набор страшных ран на запястьях и щиколотках. Раны получились просто замечательные; от таких, пожалуй, не отказался бы даже самый требовательный профессионал из числа нищих-«калек». Наше творение можно было бы смело демонстрировать и средь бела дня на паперти, не то что в полутьме закрытого помещения. Кроме того, мы временно удалили из дома вечного скептика Фому – отправили его (под надежным прикрытием) на экстренную связь с «другой» группой «почитателей Иешуа». И когда внутри комнаты, где уже сгустился вечерний сумрак, внезапно появилась знакомая фигура, и были предъявлены ужасающие раны – да кто осмелился бы усомниться в увиденном?

Усомнившийся, однако, нашелся – Фома; мы, выходит, как в воду глядели, удаляя этого маловера из зала на время первого действия. Хозяин конспиративной квартиры осуществлял постоянное наблюдение за учениками (именно таким образом мы реконструировали за эти дни и Тайную вечерю, и целый ряд других эпизодов). Он и доложил, что Фома на нашу удочку не клюнул и посулил при следующей встрече пощупать пальцами – что это за такие интересные раны на щиколотках и запястьях, что не мешают человеку ни ходить, ни чистить рыбу. Черт побери, в логике ему никак не откажешь!

Я сгоряча предложил было ликвидировать Фому, представив это Божьей карой за неверие, однако Фабриций решительно воспротивился – «Это же будет шито белыми нитками, экселенц! И потом, нам нужно вселить в них веру, а не страх, иначе вся эта затея бессмысленна». На протяжении всей следующей недели, которую община провела под домашним арестом, друзья обрабатывали упрямца, и тот потихоньку начал сдавать позиции. Самое большое впечатление, однако, на него почему-то произвел рассказ об Эммаусском явлении, который мы не преминули довести до учеников. Короче говоря, когда «Иешуа» вновь возник внутри запертого дома и обратился непосредственно к Фоме: «Подай перст твой, и вложи его в раны мои, и не будь неверующим, но верующим!» – этот блеф отлично удался. Фома в раскаянии пал на колени, и инцидент был исчерпан.

Тем временем полицейская активность в Иерусалиме пошла на убыль, и мы, с соблюдением всяческих предосторожностей, перебросили учеников домой, в Галилею. Здесь опять начались неприятности, ибо все они немедленно перессорились; еще во время своего Иерусалимского сидения эти ребята начали всерьез обсуждать животрепещущий вопрос – кто из них больше всех любил Господа? Мы поначалу не придали этому значения: дети – они и есть дети. К сожалению, в Галилее процесс пошел ураганными темпами; мы и глазом не успели моргнуть, как Иоанн всерьез начал тянуть одеяло на себя, а четверо вообще откололись и начали проповедовать – по собственному разумению – такое, что Фабриций только за голову хватался. Бедняга Петр, между тем, совершенно растерялся и утратил контроль над ситуацией в общине.

Следовало немедленно вмешаться, пока община не распалась вовсе. Фабрицию пришлось повторить свой эммаусский опыт на Генисаретском озере. Даже не пытаясь впрямую выдать себя за Учителя (эта неопределенность позволяла ему, в случае чего, отыграть назад и заявить о себе как о «посланце»), советник, тем не менее, произвел на учеников куда более яркое впечатление, чем наш декорированный ранами имитатор. Результат и на этот раз превзошел все ожидания: Фабрицию удалось и подтвердить лидерство Петра, и аккуратненько осадить Иоанна, и восстановить треснувшую было монолитность общины.

Между тем, наступала пора для завершения операции. Галилейская почва была уже достаточно подготовлена для посева (их земляк оказался-таки Мессией, что бы там не говорили эти спесивые иудеяне!), и теперь самое время было устроить публичную демонстрацию. Ее мы и осуществили на Горе Галилейской, где как-то вечером наш имитатор явился толпе в несколько сот человек, предводительствуемой вновь объединившимися учениками. Конечно, лучше было бы продемонстрировать народу Фабриция, дабы тот произнес соответствующую проповедь, однако здесь нас подстерегала опасность иного характера. Слух о «явлениях» давно уже достиг властей; хотя все подходы к месту надежно контролировали наши люди, в толпе почти наверняка были и иудейские агенты, а среди них случайно могли оказаться и знающие в лицо советника по культуре.

Головы у учеников опять пошли кругом, ибо воспоминания о Генисаретском явлении были еще слишком свежи в их памяти, и кое-кто из них возроптал. К счастью для нас, строптивцы в итоге не устояли перед напором ими же и порожденной молвы о Мессии. Нам, однако, пришлось в итоге отказаться от тщательно проработанной финальной инсценировки с «вознесением Господа на небеса». Фабриций заявил, что теперь общественное мнение уже сформировано настолько, что вполне можно ограничиться и просто массированным выбросом слухов о событии – результат будет точно таким же. Так оно и оказалось.

И вот, когда операция «Рыба» была уже практически завершена, меня внезапно вызвал к себе на ковер Игемон. В последнее время в Палестине наблюдается необъяснимый рост популярности подрывного учения некого Иешуа Назареянина, благополучно казненного около месяца назад, но потом якобы «воскресшего». Известно ли мне, что у иудейских властей возникли подозрения, будто бы это «чудесное» событие инспирировано некими «внешними силами», и Синедрион начал соответствующее расследование? А если известно, то какого черта я ничего не предпринимаю? А если предпринимаю, то почему не докладываю об этом? Понимаю ли я, какую гигантскую опасность для власти Кесаря представляет усиливающееся учение Назареянина? Это хорошо, что понимаю; а то вот давеча прокуратора посетили первосвященники, так они думают, будто они одни такие умные…

– Короче говоря, необходимо немедленно начать расследование, параллельное синедрионовскому. И если действительно в наших структурах будут выявлены отдельные личности, которые, используя служебное положение, сознательно или по недомыслию ворожат мятежникам… Когда доложить результаты? Вчера!!! Пошевеливайся, трибун, и спаси тебя Меркурий – покровитель воров, если к этой истории и вправду приложили руку твои люди! – Тут Игемон привстал, упершись кулаками в столешницу, и рявкнул: «Именем Кесаря!!» Я молча козырнул и вышел – строевым шагом.