Кокон - Олег Овчинников

Двери открыл. Двери. Двери открыл и-и-и…

Перепрыгнуть, что ли?

Вжик-вжик. О!

Ловко он забрался… Нет, добрался. Ага. Добрался он ловко, через высокий барьер пере… перелез… Смотри-смотри! Двери открыл и в кваррр… И в квартире и…

Все. Не могу больше. Прыгаю.

Он максимально твердо обосновался правой ногой на «квартире», левую, вообще-то толчковую, осторожно опустил на край неустойчивого «исчез», зажмурился, сказал: «Жан, Поль» и дважды кивнул, как если бы это были два разных человека – и прыгнул. В прыжке он перенесся через черно-белую лакуну бурляще-пенящейся воды, обойти которую по камням оказалось невозможно, дотянулся-таки подошвами до места, где снова стало сухо и твердо, но при этом очень узко и остро и на цыпочках помчался по этому окаменевшему гребню бронтозавра, быстро-быстро перебирая ногами, как канатоходец, потерявший и шест, и страховку за несколько шагов до спасительной тумбы. Спинные пластины реликтового животного крошились и проминались под весом Антона и его рюкзака, шатались кто вправо, кто влево и выпадали, как молочные зубы у яростного поклонника сгущенного молока, но тем не менее он добежал.

Почти что посуху.

Почти что до конца.

Строго говоря, ему не хватило каких-то двух метров. Может быть, полутора. Но тут, как на чемпионате по прыжкам через пропасть, неважно, на сколько метров ты не дотянул до противоположного края. В любом случае места на пьедестале тебе уже не занять.

Цыпочки подломились, ноги разошлись пьяными ножницами, перевешенное рюкзаком тело завалилось на правый бок.

– Э-э! – успел крикнуть Антон, но никто не услышал.

Падение с пятиметровой высоты оглушило его. По счастью, внизу был не только камень. Многие тонны падающей воды успели продолбить в тверди основательный колодец, Антон своим телом пронзил его до дна. Оттолкнулся рефлекторно, свел воедино лопатки, выпростал руки из перекрученных лямок, и вынырнул – сперва из рюкзака, а потом и на поверхность. Отплевался, вдохнул с присвистом и потащился по камням.

Его трепало и волочило жестоко, хуже, чем щепку в ручье. Щепке что, несется себе по водной глади, закручивается в водоворотах, ее же не тянет на дно промокшая одежда и зачерпнувшие полные голенища сапоги. В потрясающих подробностях повторялось то, чего Антон с избытком хлебнул в Малой Вьюжке. И снова, как тогда, первые его мечущиеся мысли были не о себе. Вернее, о себе, но не о спасении, а… То ли шок от удара сказался, то ли отрезвляющий эффект ледяной воды, то ли пелена какая слетела с глаз, только думал он в этот момент: «Как же это? Что же это я? Она же там! Там ОНА!» Вдруг, вынырнув на очередном буруне, заорал что было мочи:

– Алька, держись! – и на этот раз перекричал поток.

Сложно сказать, через сколько еще залов протащила Антона игривая река. Водопадов на пути случилось всего три, это он хорошо запомнил. Когда поток, вдоволь нарезвившись, позволил ему зацепиться за какой-то валун и вползти на его скользкий бок на дрожащих локтях и коленях, Антон чувствовал себя так, словно его, связанного, прицепили к заднему бамперу автомобиля и проволокли по щербатому отечественному асфальту километров десять. Он свалился с валуна на безопасный пляж, попытался подставить руки, но те совсем не держали, упал боком на обкатанные водой голыши, похожие на крупные, наполовину обсосанные леденцы. Галька воспринималась пуховой периной после торчащих из воды зубов дракона, с которыми Антон имел дело последние несколько минут. Он дважды перекатился через спину, убираясь подальше от потока, который так и норовил слизнуть его с зыбкой границы берега и, видимо, дососать до состояния такого же вот неаппетитного монпансье. N'est ce pas?

Пока перекатывался, было больно, но терпимо, это позволяло надеяться, что обошлось без серьезных травм. Это хорошо. Кровотечениями и ушибами он займется потом, сейчас нет сил. Никуда они не денутся, синяки и царапины, если он немного поспит. Или хотя бы полежит с закрытыми глазами. Вот так.

Он упал ничком, спрятав лицо в ладонях. Кончики сложенных пальцев неприятно давили на веки, и Антон немного изменил положение рук, чтобы стало удобно. Но поздно: пальцы уже оставили скрытые отпечатки на глазных яблоках и теперь перед внутренним взором Антона, близко, будто сразу же за веками парили два светящихся бледно-оранжевых круга с выколотыми в центре черными дырками размерами со зрачок. Они то медленно бледнели по краям и сужались почти до самых зрачков, то снова расширялись и наполнялись оранжевым светом.

Что ж, пусть себе светят, усмехнулся Антон. Вполне возможно, что эти круги станут теперь единственными источниками света в темном царстве его жизни. Они, да еще двенадцать светящихся насечек на циферблате, плюс три стрелки, включая магнитную. Кажется, часы все еще на нем. Непромокаемые, противоударные, настоящие часы охотника за приключениями. Антон оторвал голову от ладоней и взглянул на левое запястье. Да, кожаный ремешок не подвел, часы были здесь. Все три стрелки, как сговорившись, смотрели точно вверх, часовая пряталась за минутной и указывала на север. Сколько это? Двенадцать дня или ночи? И если дня, то, интересно, какого? Выходного или буднего? Антон прикусил губу. Это казалось кощунственным. В то время как он валяется тут ни жив ни мертв, черт знает сколько суток протянув без еды, зато питья хлебнув по самое горло и еще с горкой, его соотечественники, рассевшись за обеденным столом или укладываясь в теплую постельку, слушают по радиоточке концерт по заявкам «В рабочий полдень» или вечерний гимн! Боммм, боммм.

Он уронил голову на ладони. Знакомое оранжеватое свечение немедленно скользнуло под веки. Что-то в нем присутствовало такое, что не давало уснуть, и подумав немного, Антон сообразил, а вернее вспомнил, что же такого тревожного таится в оранжевых кругах с выколотыми центрами.

Доставшаяся ему на память о летних сборах спецаптечка, которую Аля иногда называла Бесполезной, – слабо понимая, насколько это важно, чтобы она как можно дольше оставалась именно бесполезной, – тоже была оранжевого цвета, но дело не в том. В тот раз, на вторые или третьи сутки после «землетрясения» он, отправляясь в очередную вылазку, украдкой от жены взял с собой оранжевый пластмассовый ящичек, решив, что пришло, наконец, его время, но надеясь всей душой, что все-таки ошибается. Мало ли что он читал о землетрясениях и сейсмических волнах, у разрозненных бумажных источников, как ни тяжело это признавать, нет прерогативы на истину, природа причудливей и многообразней, чем представление человека о ней. Кто его знает, вдруг да случаются раз в сто лет локальные сотрясения земной коры, вызванные одним-единственным толчком продолжительностью в полминуты и силой в 7–8 баллов по субъективным ощущениям того, кто его пережил. Вдруг!