Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма - Александр Логачев

— Товарищи, — обратил на себя внимание Попов. — Термос, — он понюхал пар, поднимавшийся над открытым термосным горлом. — С кофе. Хотите?

— Хотим, Поп, — первым откликнулся Леня-Жох. — Пускай по кругу. Ты чего покрепче там пошукай. Победу вспрыснуть надо.

Шепелев заметил, что вор находится в приподнятом состоянии. Его стихия: разбор захваченного добра, предвкушение от вскрытия железного ящика.

— Товарищ Попов, — сказал командир, принимая от Левы найденную в одном из рюкзаков карту, — давайте, сообразите нам поесть.

— Немецкое готовить? — уточнил Попов. — У них еды тут полно.

— Как хотите.

Это уже становится смешно, подумал капитан, глядя на карту. Третья по счету из одного рассадника. Где их раздают? Значит ли это, что немцы сотрудничают с финнами и не со своей, а с их территории были заброшены сюда?

— Капитан! Ну-ка, погляди! — Хромов перебрался, переступив через бесчувственного пленника, к Шепелеву. Палатка была просторная и высокая, заставляла лишь чуть пригибать голову. — Что скажешь? Возьми.

— Ты не по адресу. Лева! — и командир бросил сержанту Когану таблетки в бумажной упаковке с напечатанным на ней мелким шрифтом словами. — Переведи, что там написано.

Лева перевел, не затрудняясь:

— Главное медицинское управление СС. Аспирин.

— Опа! — торжествующий возглас Хромов сопроводил славным толчком в плечо.

— Ну, молодец, молодец, — покачнувшись, похвалил капитан, — чего сказать. Только потише радуйся. А вот тот фашист, кто нарушил приказ, и прихватил с собой из дома пилюли, вот он — не молодец. Выдал команду с головой. Выходит, мы эсэсовцев разгромили, очень любопытно.

— Ты понимаешь, капитан, с чем мы вернемся?! — голос Хромова вибрировал от ликования. — Это ж докажет, что немцы нарушают мирный договор. Подло вмешиваются. Не добровольцы, не частники, а на уровне СС. Значит, с соизволения гитлеровской верхушки. Да самого товарища Берия должно заинтересовать! А фашист у нас разговорится, распоется чижиком. Здесь у меня уже заговорит. Обещаю, что заговорит. Не таких ломали.

Хромов расстегнул фуфайку. Он уже снял с себя белую маскировку и скинул полушубок, — внутри немецкого жилища было тепло. Такие палатки, как эта, называют арктическими, ее стенки и пол не продуваемы и утеплены пухом. Жаль будет, подумал командир, оставлять здесь столь ценную вещь.

— Эй, товарищи командиры! Готово! Фуфло, дешевка, старухам на сундуки такие вешать, — объявил Жох, выдергивая из дужек сдавшийся замок.

— Крышку не трогай! — приказал капитан.

— Да не тупой, — вор кинул замок в угол палатки. — К херувимам пока рановато.

Крышку открыли с предосторожностями: поместили ящик в лесную яму, связали большую веревку из обрывков, привязали к ее концу крючок, разогнув карабин оружейного ремня, продели крючок в дужку на крышке ящика. Дернули веревку и вжались в снег. Но ничего не произошло, если не считать того, что крышка отошла от корпуса.

В ящике, по всем измерениям раза два превышающим обувную коробку, лежали летный шлем, летные очки со стеклами миндалевидной формы, четыре белых кашне и круглая коробка от ваксы с запаянным стыком крышек. Пришлось срезать пайку, чтобы открыть коробку. И увидеть ваксу.

— Я вот что думаю, — сказал на это Жох с нарочитой серьезностью, глядя на капитанов. — В Германии же есть сумасшедшие? Вот немцы и избавились от своих дуриков, закинув сюда, чтоб не кормить. И придумали им занятия, чтоб не скучали.

— Берите это барахло и пошли в палатку, — распорядился командир.

— Приказание выполнено, товарищ командир. Готово, — встретил их в палатке Попов, протянув толстый короткий палец в направлении вскрытых банок и бутербродов, хороводом окруживших на чьем-то спальнике термос.

— Вот это кстати, — потер рука об руку Хромов.

К подсевшему к бутербродам отряду не присоединился лишь командир. Он занялся коробкой с ваксой. Покрутил, повертел, потом достал нож, запустил лезвие между стенкой коробки и ваксой, подцепил бумагу, служившую прослойкой. Извлек бумагу с лепешкой ваксы на ней, положил на один из немецких рюкзаков. Отложил нож, запустил пальцы в должную стать пустой коробку и вынул из нее многократно сложенный лист. Развернул — и оказалось, что листов тончайшей, как папиросной, только прочнее, бумаги два. И оба исписаны. Причем по-русски. Шепелев поднес их к висящей на крючке под палаточным потолком лампе.

— Что там? — с набитым ртом прокричал Хромов.

Шепелев махнул рукой — «сиди». Но тот сидеть не стал. Подскочил.

— Откопал что-то? Документ? — Он попытался заглянуть через плечо.

— Слушайте, Хромов, — командир терял терпение. — Я и сам не могу разобраться, а тут еще вы. Потом, потом…

Пожав плечами, Хромов не без охоты вернулся к столу, забивать голод, который во всем зверстве проявил себя именно сейчас, когда пахнуло колбасными, сырными и прочими ароматами.

— Жировали, прусаки, — Жох приговаривал уже третий подряд ломоть с мармеладом. — Колбасу копченую рубали. Щедро Гитлер им отвалил из фашистского общака. Видали, клифт на нашем зека. В такой куртке на льдине зимовать можно. Жаль, старшина до этих кофеев не дожил.

— Не подавись, — добродушно и сыто предостерег Хромов, отхлебнув из термосной чашки. — Надо поглядеть, может, диверсант очухался?

— Очухается — сам скажет.

— Спит, — посмотрел Попов.

О командире как-то забыли. И вспомнили только, когда он вдруг резко поднялся, всколыхнув палаточное убежище и вышел, почти выскочил наружу, прихватив фонарик. Сидящие за ночным обедом недоуменно переглянулись: чего это, дескать, с ним?

Потом те, кто выбирался из палатки по разным надобностям, видели включающийся-выключающийся фонарик, бродящий по краю леса, и огонек папиросы.

Минут через сорок командир вернулся. Взгляды сошлись на его лице.

— Ну! — не выдержал Хромов. — Что случилось? Что ты нашел?

Шепелев молча сел на один из немецких рюкзаков. Достал из кармана зажигалку. Открыл крышку, закрыл.

Хромов подошел к нему.

— Пойдем поговорим, капитан, — метнул он глазами на выход из палатки.

Шепелев Хромова понял: тот думает, что командир не хочет делиться добытыми сведениями при подчиненных.

— Садитесь, капитан, — щелкнула, захлопнувшись, крышка бензиновой зажигалки, — и слушайте.

Шепелев сделал выбор, но не был уверен, что поступает правильно. Что точно — он поступит неразумно. Существовал еще и пик неразумия, на который капитан взбираться не собирался — это доставить бумаги в НКВД. Разумно было бы, с точки зрения здравомыслящего человека, уничтожить два листа тонкой бумаги, будто их и не существовало, сказать, что они содержали полную чушь (допустим, любовное письмо или правила применения ваксы), и не говорить больше ничего. Немец, если его придется куда-нибудь доставить, о бумагах ничего сообщить не должен. Немца с содержанием ящика, конечно, не знакомили. Ему приказали лишь доставить порученный груз в указанное место.

Все шито-крыто, никто никогда не узнает.

Перед капитаном сейчас находились те, с кем за последние дни породнила смерть, идущая по пятам и ждущая впереди. С кем вместе предстоит идти на почти верную смерть. И это заставляло капитана рассказать им все. Интуитивное понимание, что именно так надо поступить, несмотря на все протесты здравого смысла.

— Вы должны знать, — произнес капитан, — что старшина Зотов погиб не из-за груды ржавого железа. Такой смертью можно гордиться, он спас другие жизни, многие жизни. Взгляните, — капитан достал из бокового кармана маскировочной куртки два тонких, зашуршавших в пальцах листа. — Бумажки. Клочки, которые помещаются в кулаке, которые боятся воды и сгорят за секунду. И этим можно угробить столько людей, что не снилось ни одной бомбе. А урон стране можно нанести такой, какого не добьется ни один диверсант, взорви он хоть Генеральный штаб. Хромов, вы помните дело Тухачевского?

— Ну, — растерялся Хромов, — да. А что?

— Вы помните, на чем основывалось обвинение, предъявленное Тухачевскому, Уборевичу, Якиру, Корку и другим? Я имею в виду не приговор, где просто перечислены статьи Уголовного кодекса и не стенограмму судебного процесса. Я имею в виду полное следственное дело, с которым вас и меня знакомили на секретном совещании у комиссара второго ранга в начале тридцать восьмого года. Вспомнили?

— Ну, вспомнил, — Хромов в задумчивости теребил коротко стриженые волосы. — Я ничего не понимаю! Причем тут Тухачевский?

— Сейчас поймете! Припоминайте в подробностях следственное дело. Сразу забудьте о чистосердечных признаниях и о показаниях обвиняемых, данных друг на друга. Вспомните только те документы, с которых и началось следствие. Документы, переданные нашей разведке Бенешем[41].