Измена.Любовь (СИ) - Далиша Рэй

Я набрала в грудь побольше воздуха и глядя в отражение уличных фонарей в его зрачках спросила:

— Скажи, Платон, только честно… Маша была твоей любовницей?

Глава 37

Платон с усилием выдохнул:

— Павла, ты опять начинаешь? Почему тебя так беспокоит мое прошлое?

— Значит была… — я попыталась отодвинуться от него. — Или и сейчас есть? А, Платон?

— Павла, сейчас ты оскорбляешь меня, — его голос заледенел. — Недавно ты уже говорила про свое недоверие ко мне. И продолжаешь делать то же самое сейчас. Видимо, мои слова для тебя ничего не значат.

Я отступила на шаг назад, и не в силах смотреть ему в лицо, опустила глаза на свои стиснутые ладони. Покусала нижнюю губу и еще раз повторила:

— У тебя было что-то с Машей?

Чуть помолчав, Платон нехотя ответил:

— Один раз мы переспали с ней. Три месяца назад. Мы ездили во Франкфурт на выставку, где выбирали материалы для нового офисного центра, дизайном которого как раз и занимается Маша. В последний вечер перед отъездом пошли в ресторан и… В общем, ту ночь мы провели вместе.

Он замолчал, внимательно глядя на меня. Даже не поднимая глаз, я чувствовала, как его взгляд цепко проходится по моему лицу, сканируя.

— Дальше… Что было дальше, — прохрипела я, чувствуя, как ледяной осенний ветер пробирается под пальто, вымораживая жизнь из моей души. Или ветер здесь не при чем?

— Дальше ничего, — спокойно ответил Платон. — Мы вернулись в Москву. На следующий день я прислал ей подарок и извинился за произошедшее. Сказал, что наши отношения останутся только в деловых рамках. Но если она захочет расторгнуть наши бизнес-соглашения, пойму и никаких санкций по контракту не последует.

— Что ты ей подарил? — я по-прежнему не могла смотреть ему в лицо.

— Что подарил? Браслет, кажется… Да, браслет.

Платон шагнул ко мне и обнал за плечи:

— Павла, посмотри на меня, пожалуйста.

С трудом я заставила себя поднять на него глаза. А подняв, уже не могла оторваться от его хмурого лица. Стояла и молча рассматривала, не понимая, что чувствую после его рассказа. Вроде бы должно появиться облегчение, но его и в помине не было.

— Павла, почему тебя это так волнует?

— Маша моя подруга. А ты… вы были с ней. И я не увожу парней у своих подруг.

— Твоя подруга? — он скептически усмехнулся. — Что-то не заметил по ее поведению, что она так думает.

— Главное, что я считаю ее подругой, — настырно проговорила я.

— Павла… Ну что ты за упрямица. Почему совсем мне не веришь? У меня нет ничего с твоей… хм, подругой.

Он помолчал и недоуменно спросил, словно у самого себя:

— Я вообще не понимаю, почему стою тут и оправдываюсь в каких-то прегрешениях, которых не было.

Он выдохнул теплым воздухом мне в висок:

— Поехали уже…

Я помотала головой:

— Нет, прости. Я хочу к себе — мне надо побыть одной и подумать. Я тебя услышала, и верю… Но для меня это очень непросто… Отвези меня домой, пожалуйста.

Губы Платона сжались в одну линию, глаза заледенели:

— Нет, Павла, ты мне не веришь. Не знаю почему, но мои слова для тебя ничего не значат.

Он открыл переднюю дверь машины и холодно произнес:

— Садись, хватит уже стоять на ветру — все равно мы не договоримся ни до чего путного. Отвезу тебя домой, раз ты так этого хочешь.

Весь путь до моего дома мы молчали. Платон следил за дорогой, не пытаясь отвлекаться на меня. А я просто пялилась в окно, не в состоянии что-то сказать. Любые слова сейчас казались мне пустыми и не способными объяснить то, что я чувствовала.

У моего подъезда Платон припарковался и повернулся ко мне:

— Не передумала?

Досадливо вздохнул, когда я отрицательно помотала головой:

— Павла, у нас обоих есть прошлое. Не всегда красивое и достойное. Но оно есть, и его уже не изменишь. Я не могу понять, что в произошедшем между мной и Машей так тебя напрягает. Но, очевидно, что-то в этом есть, что мешает тебе быть со мной. И рассказывать ты не хочешь.

Он протянул руку и кончиками пальцев погладил меня по щеке:

— Павла, нельзя позволять чужому прошлому портить свое будущее. Подумай об этом.

Вышел, обошел машину и открыл мою дверь:

— Пойдем, провожу тебя до квартиры.

— Зачем? Не надо! Я прекрасно сама дойду, — переполошилась я.

— Затем, что где-то тут может бродить твой озабоченный бывший муж, — он протянул мне руку: — Вылезай. Не то передумаю быть благородным и, все-таки, увезу тебя к себе, Павлуша-вреднюша.

Я вдруг всхлипнула, чувствуя, что давно копящиеся слезы вот-вот рванут наружу — ну зачем он так себя ведет? Почему он такой хороший?! Лучше бы облил меня холодом и послал подальше! Тогда мне было бы легче уйти…

Квартира встретила меня привычной тишиной и запахом лаванды, так и не выветрившимся с тех пор, как здесь жила бабушка.

Она обожала этот аромат, перекладывая мешочками с сушеными цветками стопки постельного белья в шкафах. На каждом столике у нее обязательно стояла вазочка с букетиком сушеной лаванды. Наверное, этот аромат навсегда останется для меня запахом уюта и любви, которые давала мне бабуля.

Не раздеваясь, я спиной сползла по стене прихожей. Села на пол, вытянув ноги, и закрыла глаза, вспоминая давние события…

… - Он сказал, что не хочет больше жить со мной. Потому что… она лучше меня. Ты понимаешь, моя лучшая подруга лучше меня! — истерично визжит мама и вдруг начинает рыдать.

— Ну-ну, Ириш, не плачь ты так, — неловко пытается успокоить ее Наташа. — Просто мужику сперма в голову ударила, вот он и повелся на это тощее чучело.

— Не-е-ет, Наташенька, твой братец всегда любил тощих, — мама вдруг вскидывает злые глаза. Смотрит сначала на нее, потом переводит взгляд на меня. Кивает в мою сторону: — Вот таких тощих он всегда любил. У которых ни сисек, ни жопы, одни мослы.

Я замираю, не понимая почему мама так зло смотрит на меня.

— Ирка, ты чокнулась что ли! — восклицает Наташа и пытается загородить меня от взгляда мамы. — Девочка-то тут при чем?!

— Не причем, конечно. Просто такая же тварь растет, которая вечно будет уводить мужиков у подруг.

— Замолчи немедленно! — кричит Наташа и поворачивается ко мне:

— Павлуша, ты не слушай. Мама просто расстроена немного, сама не понимает, что говорит. Поезжай домой, хорошо?

— Да, пусть убирается к себе. К бабке своей, — доносится до меня голос мамы, когда я выхожу в