Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89» - Ярмолинец Вадим

– Конечно, – согласился я. – Просто хотелось бы, чтобы журналистика не была второй древнейшей. Тебе заказали, ты написал...

– Митя.

– Что?

– Ты лучше подумай, что было бы, если бы ты не вышел на больничный? Это все пришлось бы писать тебе. Ну, может быть другими словами, но в целом то же самое. А что он должен был сделать? Ему тоже надо на жизнь зарабатывать.

– Бляди тоже зарабатывают на жизнь! – выпалил я, тут же пожалев о сказанном. Лицо у Наташи было такое, как если бы я ее ударил. Между тем, она была абсолютно права: если бы они на меня насели, то не могу сказать, как бы я поступил сам. Мое благородное негодование оказалось возможным исключительно благодаря тому, что по счастливому стечению обстоятельств меня не загнали в угол, не поставили перед необходимостью сделать выбор. По сути, Мукомолец избавил меня от грязной работы.

– Ты знаешь, что ты сейчас должен сделать? – прервала молчание Наташа.

– Что?

– Подготовить хороший очерк. Про какого-то интересного человека, что-то необычное, как ты умеешь. Показать им, что у тебя своя специализация. Что тебя есть за что ценить. С этим Кононовым не получилось, зато с другим получится отлично.

Я кивнул.

– У тебя есть кто-то на примете?

– Один молодой ученый из Новосибирска.

– Кто это?

– А мы его у твоей сестры на дне рождении встретили. Помнишь, в белой рубашке такой, с короткой стрижкой.

– А чем он занимается?

– Исследует разбалансировавшиеся системы.

– Какие системы?

– Типа той, в которой мы живем.

Она смотрела на меня и улыбалась своей виноватой улыбкой, пока дверь нашего кабинета не открылась и в коридор не выпала лохматая голова Лены:

– Митя, тебя к главному просят зайти.

– Иду.

Когда я встал с подоконника, мы оказались с Наташей почти лицом к лицу. С удивлением я увидел как она, не отрывая от меня взгляда, аккуратно сложенными в щепоть пальцами прикоснулась сперва к тому месту, где у меня сходились ключицы, потом к тому, где было сердце, потом к правой стороне груди и потом к солнечному сплетению. Крест вышел приплюснутый, но ясно, что это был крест. Повернувшись, она ушла в кабинет, а я направился к редактору.

Юрий Иванович кивнул, чтобы я сел. Я устроился у края стола, длинного, как бабелевская дорога, с очень ухоженным Юрием Ивановичем на краю.

– Как ранение?

– Проходит.

– А как это тебя угораздило, вообще?

– Поскользнулся, упал.

– Очнулся – гипс, – добавил начальник.

– Закрытый перелом, – закончил я.

Помолчали.

– Ты Римме больничный сдал?

– Сдал.

– Над чем сейчас работаешь?

– Есть пару наметок на очерк о герое производства. Радиоинженере. Корифей в своей области. Ламповые усилители его производства звучат лучше японских транзисторных.

– Это как, из области научной фантастики?

– Я послушал, действительно лучше.

– Думаешь, этот ура-патриотизм тебе сейчас поможет?

– Вы не верите, что наше может быть лучше японского?

Эта фраза его вернула к действительности, хотя косая улыбочка до конца его физиономию так и не оставила.

– Ну пиши, почитаем...

– Я пишу.

– Только не упади еще раз. Смотри под ноги.

– Буду стараться.

– Да, зачем я тебя вызвал... Значит, временно, я подчеркиваю, временно, пойдешь на понижение. Получишь должность учетчика писем. Ставка на 20 рублей меньше, но я думаю, ты эту потерю переживешь. Накатаешь на две заметки больше, я попрошу ребят в “Вечерке” и в “Знамени”, чтобы они тебя почаще пропускали. Осенью Плинтус уезжает в Москву, пойдешь на его место.

– А чем это все вызвано, если не секрет?

– Вадика Мукомольца знаешь?

– Ну, знаю.

– Он давно к нам рвется, но только у меня места для него не было, а тут еще за него походатайствовали.

– Ясно.

Помолчали.

– Так тему с Кононовым вести теперь будет он?

– Не знаю. Ты у своих знакомых спроси.

– Они мне телефон не оставили.

– Ну, тогда жди, когда позвонят.

Я не поверил своим глазам – Юрий Иванович беззвучно засмеялся, потом помахал в воздухе рукой, чтобы я очистил помещение. Когда я уже был у двери, он добавил:

– Митя, ты, главное, не принимай близко к сердцу. Работай спокойно, только помни: мы – партийный орган, а не свободная пресса. Нам ставят задачу, мы выполняем. Это понятно?

Когда я вернулся в кабинет, Наташа сказала:

– Тебе звонила какая-то Лиза, просила, чтобы ты ее срочно нашел.

– Что тебе главный сказал? – спросила Лена.

– Сказал, что переводит на должность учетчика писем. Временно.

– Ничего, Плинтус сейчас уедет в Москву, снова станешь корреспондентом.

Теперь стало ясно, почему мои сожительницы избегали смотреть в мою сторону на летучке.

– Меня другое интересует: я могу тут оставаться или мне какое-то другое место выделят? – спросил я. – Где-то поближе к параше.

– Мукомольца к Жанне посадят. У нее там стол пустой.

Мы еще посидели так молча, потом Наташа сказала:

– Впечатление такое, что тебе сейчас не до работы.

– Отчего же, творческие планы меня просто переполняют, – ответил я.

– Не хотела бы я, конечно, быть на твоем месте, – пожалела меня Лена.

– Напьешься – будешь, – ответил я.

– Ты только не пей сейчас, – сказала Наташа. – От алкоголя будет только хуже. Хочешь, чаю тебе сделаю?

На улице был чудесный день. Теплый, солнечный. Чай в такую погоду пить не хотелось. А выпить я как раз был бы не против.

– Ладно, девочки, – я встал из-за своего стола. – Пойду соберу впечатления для новых произведений.

Я сунул в сумку газету со статьей и пошел к Кащею. Хотелось обсудить эту публикацию с ним. И потом, я хотел действительно написать очерк о нем, о его ламповых усилителях.

Прочитав статью, Кащей стал мять всей пятерней лицо, наконец сказал:

– Вы понимаете, кого они теперь ищут?

– Догадываюсь.

– Этот ваш, как его – Рукомоец, поторопился выполнить задание, поэтому копать глубоко у него просто не было времени. А поскольку нашим неутомимым чекистам надо работать, то, скорей всего, они попросят его копать дальше. И в случае успеха, они найдут сами знаете кого, а потом всех остальных, включая вас.

– Что вы предлагаете?

– Во-первых, забудьте про меня. Никаких очерков о героях производства. У вас явный талант привлекать к себе внимание.

– Спасибо за комплимент.

– Знаете, что бы я сделал на вашем месте?

– Что?

– Я бы взял Лизу и уехал с ней в какой-нибудь Чернигов, в Умань, любой маленький городок, расписался бы с ней там, а оттуда мотанул в Америку. Что вы рот разинули?

– Жениться на ней, это я еще понимаю, но мотануть в Америку? Это как?

– Это очень просто, сейчас дверь снова открыли. Послушайте меня, еще год-два – и народ повалит отсюда валом.

– Насколько я понимаю, уезжают по вызову родственников. Это называется воссоединением семей.

– Ерунда! Половина вызовов липовая. Их там клепают в любой конторе за копейки. Получите вызов от какого-нибудь дяди Бени из Тель-Авива, подадите документы в ОВИР и через полгода будете в Штатах. Решайте быстро. Вызов все равно надо заказать, пройдет время. Может быть два-три месяца.

– Что значит решайте быстро?

Ощущение у меня возникло такое, словно передо мной разошлась земля, и теперь надо было срочно решить прыгать или на другую сторону, или оставаться. Даже дух захватило.

– Я же вам объяснил, – раздраженно сказал Кащей.

– А зачем мне ехать куда-то? Все бросать, зачем?

– А что у вас есть? Усилитель “Бриг”, вертушка “Техникс” и полсотни пластинок на окне чужой комнаты в коммунальной квартире? Или перспективная работа в комсомольской газете?

– Вы просто боитесь, что все это дойдет и до вас.

– Я, безусловно, боюсь, что это дойдет до меня. Причем, через вас. А вы ничего не боитесь?

– А чего мне бояться?

– Нечего, да?

– Я ничего не сделал такого.

– Только помогали укрывать архив с фотопленками, а так ничего. А что будет с Лизой, вам безразлично?

– Ну, пытать же они ее не станут. Скажет, что ничего не знает и все. Чем бы ни занимался Кононов, она к его книжным делам не причастна.

– Если вы только не подскажете им, зачем лазили с ней в опечатанную комнату.

– А зачем мне это подсказывать им?

– Ну, я так понял, что вас из вашей редакции не сегодня-завтра просто выкинут. Что вы тогда будете делать? Кононов, тот мог лопатой махать, а вы на такого не похожи. Так что, если вы еще не расстались со своей мечтой сделать карьеру в журналистике, то самое время пойти к ним с повинной и полным отчетом обо всем, что вы видели и слышали.

– Ладно, пойду, – я встал и уже у дверей сообразил, что сказал двусмысленность. – В смысле домой.

– Я так и понял, – сказал он. – Всех благ.

Часть вторая

Immigrant Song

Глава 22

Вид у моей подруги был аховый. Она сидела на постели, скрестив по-турецки ноги, прижимая к лицу кухонное полотенце, в которое был завернут лед. С полотенца капало, поэтому футболка на ней была мокрой, из-под ткани рельефно выступал сосок.