Гуляевы - Игорь Фомин

с чувством пинул один из них, сопроводив покатившийся бак отборным матом. Ворона, наблюдавшая на осиновой ветке за непотребством, злобно каркнула, обличая «фулигана». К ней присоединились другие вороны, устроившие грандиозный шухер на весь двор.

По случаю обретенной свободы был устроен фееричный загул. Никитос заранее подсуетился, заняв деньги у приятеля. Что говорить – повод исключительный! Празднование Дня независимости длилось почти неделю. Никитос с приятелями болтался по кафешкам, исподтишка подливая в графин купленную в магазине водяру. Произносились заздравные тосты, победные спичи…Со стороны можно было подумать, что молодой счастливый отец празднует рождение первенца, пока жена мается в роддоме.

«План новой жизни – каков он?» – спрашивал себя Никитос, отмокая в горячей ванне, после завершения гулянок. Хотелось найти непыльную работёнку, желательно со свободным графиком и достойной зарплатой. В идеале, конечно, замутить фриланс. Но Никитос ничего не умел делать, кроме никому не нужного рифмоплетства. Писать эксклюзивные стишки на заказ, для чествования Иван Иваныча или Марьи Петровны ему было противно. Читая «шедевры» графоманов на просторах интернета, Никитос мучался приступом моральной тошноты. До чего же мерзко звучали приторные, бездарные творения:

Чтоб был достаток, радость, улыбки,

Чтобы прощались тебе все ошибки,

С юбилеем сегодня поздравить спешу,

Выпить за праздник твой я хочу!

То, что «на ура» проходило у обывателей в разгар пьяных застолий, угнетало тонкий эстетический вкус Никитоса. Он всё больше убеждался, что большинству населения высокое искусство нужно как козе баян. Какой там Пушкин, Блок, и, простите, Мандельштам? «Пусть в жизни откроются все двери, а за окном слышатся соловьиные трели!» – декламировал рядовой россиянин, читая магазинную открытку с готовым текстом и срывал бурные аплодисменты подвыпивших гостей. Культур-мультур под рюмочку «чая». Вне застолий типичных граждан поэзия вообще не интересовала. Впрочем, что обыватели…Даже в редакциях на поэтов смотрели как на городских сумасшедших, отказываясь брать на рассмотрение выстраданные «слагания».

– За ваш счёт – напечатаем всё, что угодно – сказал Никитосу менеджер местной типографии, услужливо подсовывая прайс. – Цены у нас – очень приемлемые, не то, что у конкурентов. Вам сколько экземпляров? Учтите, чем выше тираж, тем меньше цена за один экземпляр. Давайте, для начала, изготовим 100 штук. Ну-ка, посчитаем…

Никитос чуть не взвыл от боли, когда менеджер озвучил сумму «минимального тиража». Где взять такие деньги?

– А что, если кредит? – подкинул идею опытный менеджер. – Вот моя визитка – звоните в любое время. Будем рады сотрудничеству!

Никитос загорелся идеей – опубликовать собственную книгу стихов. Благо, за годы юности у него накопилось несколько исписанных тетрадок. Но «фишкой» сборника должна стать большая величественная поэма. «Дума о России» – такое рабочее название дал Никитос. Она призвана широкими мазками воссоздать историю Отечества – с основания до наших дней, живописуя самые яркие периоды, отдельных царей, генсеков. Эта поэма станет сенсацией, «бомбой», которая потрясет весь московский бомонд, не говоря уже о замшелых провинциальных деятелях. Возможно, лет через десять, «Думы» поставят в один ряд с «Евгением Онегиным», включив в школьную программу.

Никитос начал набрасывать в блокнот отдельные зарисовки:

Эй, народ, лихой, пропащий,

Не твои ли постромки,

Сторговал хмельной приказчик,

На златые пятаки?

….

Представлялась та Рассея

В дамах, шляпках, декольте,

Где свободно, как в Брюсселе,

Наслаждались «либерте».

Пока создавалось монументальное эпическое произведение, которое со временем принесёт богатство и славу его автору, нужно было чем-то питаться. Желательно, повкуснее. Проза жизни бесцеремонно вторгалась в поэтический настрой Никитоса, подкидывая вместо удачной рифмы провокационный образ: тарелку горячих пельменей, кружку холодненького чешского пива, гору ароматных сосисок, щедро сдобренных острым кетчупом. Тонкая поэзия исчезала в туманной дымке, обиженно покидая автора-чревоугодника. «Талант должен быть голодным!». Но в это в теории, для красивой романтической биографии «поэта-народника», страдающего за отечество. А в реальности каково? Сколько из великих литераторов голодало, создавая шедевры? Яичница с жареной ветчиной бесконечно дорога сердцу драматурга, хотя это не афишируется. Попробуй-ка на голодный желудок творить? Ну, чАго, получается? Не больно-то…Будь ты трижды развеликий, а жрать, извините, потребно. «Никуды, ты, милок, ни денисси!».

Через пару месяцев вольной жизни, насилу оторвавшись от поэмы, Никитос решил заняться поиском работы. Надоело выслушивать кухонные лекции матери и телефонные проповеди отца (с Крайнего Севера):

– Бери пример с братьев, – говорили родители. – Антон, Юрка…те выучились, получили дипломы, сейчас на хорошие места устроились. А ты как говно в проруби болтаешься. Ни туда, ни сюда. Смотри, годы быстро пролетят. Не успеешь оглянуться…Потом, хватишься – поздно. Ни специальности, ни образования. Куда пойдёшь? В дворники?

– Россия не ценит своих гениев…– говорил сокрушенно Никитос, рассматривая в окне скучный провинциальный пейзаж, с грязными машинами и алкашами на лавочке. – Эх, свалить бы куда-нибудь в Европу из этой Чухломы. Как Бунин или Бальмонт.

И тут же импульсивно рождались строчки про царскую Россию, которые Никитос спешил занести в поэтический блокнот:

Отдыхали в Баден-Баден,

Выезжали в l'opéra,

Развлекались маскарадом,

Где стрелялись юнкера.

Апрельским вечером мать поставила сыну ультиматум: или ты устраиваешься на работу, или съезжай с квартиры.

– Хватит, на родительской шее сидеть! У нас тунеядцев сроду не было!

Сын поспешно оделся и громко хлопнул дверью, даже чересчур громко – так что посыпалась штукатурка. Бабушка-соседка, выносившая мусор на площадке, охнула и схватилась за сердце. Никитос, пряча слезы, вихрем промчался мимо неё, не здороваясь. Словно у подъезда ждало его такси в аэропорт, а там несколько часов полёта и…bonjour, Paris! Еще один русский гений, в изгнании, нашёл здесь последний приют. Когда-нибудь, на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа появится величественный монумент «солнцу русской поэзии», а потомки будут говорить с придыханием «Пушкин, Лермонтов…и Гуляев – наше всё».

Впрочем, путешествие длилось недолго. Никитос заскочил на огонек, с «пузырём», к своему старому приятелю, Лапину. Позвали еще пару друзей, и вскоре, на маленькой кухне, состоялись бурные политические дебаты, на злобу дня. Хорошо дискутировать, когда на столе коньячок с водочкой, копченая колбаска, пахучие шпроты. Сложнейшие геополитические расклады здесь решались в два счета, с минимумом фактов, но с обилием мата. Вдоволь наоравшись, завзятые «политиканы» перешли к более приятной тематике, обсуждая свои подвиги на любовном фронте. Тут уж каждый врал упоенно, бесстыдно, придумывая сальные подробности, дабы прослыть «тем еще кобелём».

Наутро Никитос проснулся на грязном паласе в жутком похмелье, и раздираемый совестью, пошёл домой – сдаваться матери. Раскаявшись в грехах, блудный сын тут же схватил местные газеты и просматривая колонку объявлений, стал обзванивать работодателей. Нарочито громко, театрально, чтобы мать прямо сейчас убедилась, что сын настроен решительно, без дураков.

Уже через день, Никитос сидел в офисе местной телекомпании, куда его охотно завербовали менеджером по продажам. Ему предстояло искать богатых рекламодателей. Начальник отдела продаж Эльвина, любезно усадила новичка за рабочий стол без компьютера, но с телефоном, всучив для проработки огромный список предприятий Технограда.

– Ты должен делать холодные звонки – просвещала Эльвина, рисуя