Метрополис - Теа фон Харбоу

– Кто носит синюю холщовую робу?

– Мы!

– Кто носит белый шелк?

– Господа! Сыновья владык!

– Где лучше живется: на земле или под землей?

– На земле лучше!

– Кто живет под землей?

– Мы!

– Кто живет на земле?

– Господа! Владыки машин!

– Где ваши жены?

– В нищете!

– Где ваши дети?

– В нищете!

– Что делают ваши жены?

– Голодают!

– Что делают ваши дети?

– Плачут!

– Что делают жены владык машин?

– Роскошествуют!

– Что делают дети владык машин?

– Развлекаются!

– Кто трудится?

– Мы!

– Кто расточает?

– Господа! Владыки машин!

– Кто вы?

– Рабы!

– Нет… Кто вы?

– Собаки!

– Нет… Кто вы?

– Скажи нам!.. Скажи!

– Вы глупцы! Дураки! Дураки!.. Каждое утро, каждый полдень, каждый вечер, каждую ночь машина ревет, требуя пищи, пищи, пищи! Вы – ее пища! Вы – живая пища! Машина пожирает вас, как соломенную сечку, и выплевывает! Почему вы кормите машину своей плотью? Почему смазываете ее шарниры своими мозгами? Почему не заставите машины голодать, глупцы? Почему не дадите им сдохнуть с голоду, дураки? Почему вы их кормите? Чем больше вы их кормите, тем больше они алчут вашей плоти, ваших костей и мозга. Вас десятки тысяч! Сотни тысяч! Почему вы – сотни тысяч смертоносных кулаков – не броситесь на машины и не убьете их?! Вы – владыки машин, вы! Не те другие, что ходят в белых шелках! Переверните мир! Поставьте его с ног на голову! Станьте убийцами живого и мертвого! Заберите себе наследие живых и мертвых! Вы достаточно долго ждали! Время пришло!

– Веди нас, Мария! – выкрикнул кто-то из толпы.

Словно волна прибоя, все люди разом устремились вперед. Пурпурный рот девушки смеялся и полыхал. Большие, зелено-черные, полыхали ее глаза. Несказанно медленным, мягким, чарующим жестом, будто поднимая тяжкий груз, она вскинула руки. Стройное тело выросло, распрямилось. Ладони сомкнулись над головой. По плечам ее, по груди, бедрам, коленям непрерывно пробегала чуть заметная дрожь, напоминавшая трепет тонких спинных плавников светящейся глубоководной рыбы, и, казалось, девушка возносилась все выше, хотя ноги ее не двигались.

Она сказала:

– Идемте!.. Идемте!.. Я поведу вас!.. Станцую перед вами танец смерти!.. Станцую танец убийц!..

Масса застонала. Захрипела. Протянула руки. Низко склонила голову, словно плечам ее и спинам до́лжно сделаться ковром под ногами девушки. Задыхаясь, масса рухнула на колени, как животное под ударом топора. Девушка подняла ногу и ступила на плечи простертого перед нею животного…

И вдруг громко прозвучал чей-то голос, в котором слышалось рыдание боли и гнева:

– Ты не Мария!..

Все обернулись. И увидели в глубине свода человека, который стоял, уронив с плеч плащ. Под плащом на нем был белый шелк. Он был бледнее смерти, в лице ни кровинки. Вытянутой рукой он указывал на девушку. И повторил громовым голосом:

– Ты не Мария!!! Нет!!! Ты не Мария!!!

Все в толпе неотрывно смотрели на этого человека, чужака среди них, чужака в белом шелку…

– Ты не Мария! – пронзительно выкрикнул он. – Мария зовет к миру… а не к убийству!

В глазах людей, составлявших всю эту дикую массу, вспыхнула угроза.

Девушка стояла выпрямившись во главе толпы. Пошатнулась. Будто вот-вот упадет ничком, уткнется в пол белым лицом, где адским пламенем полыхают пурпурные губы, смертельно-грешные губы.

Но она не упала. Так и стояла выпрямившись. Чуть покачивалась, но держалась прямо. Протянула руку, указала на Фредера и воскликнула голосом, звенящим, как стекло:

– Смотрите!.. Смотрите!.. Сын Иоха Фредерсена!.. Среди вас сын Иоха Фредерсена!..

Толпа грянула истошным воплем. Резко повернулась. Ведь надо схватить сына Иоха Фредерсена.

Он не сопротивлялся. Стоял, прижатый к стене. Не отрывал от девушки взгляда, в котором читалась вера в вечное проклятие. Казалось, он уже умер и бездыханное тело готово отдаться кулакам тех, что жаждал убить его.

– Собака в белой шелковой шкуре!!! – взревел кто-то.

Рука рванулась вверх, блеснул нож…

На волнующейся шее толпы стояла девушка. Нож словно вылетел из ее глаз…

Но прежде чем нож вошел в белый шелк, прикрывавший сердце сына Иоха Фредерсена, какой-то человек закрыл его собою, как щитом, и нож вонзился в холщовую синюю робу. Синяя роба окрасилась пурпуром…

– Братья… – сказал этот человек. Он умирал, однако стоял выпрямившись, заслоняя собою сына Иоха Фредерсена. Потом слегка повернул голову, чтобы перехватить взгляд Фредера. И с улыбкой, просветленной от боли, повторил: – Брат мой…

Фредер узнал его. Георгий. Номер 11 811 умирал и, умирая, защищал его, Фредера.

Фредер хотел протиснуться мимо Георгия. Но умирающий стоял как распятый, раскинув руки и упершись ладонями в края ниш за его спиной. Глаза, похожие на драгоценные камни, неотрывно смотрели на безликую массу, ринувшуюся к нему.

– Братья… Убийцы… Братоубийцы! – произнес умирающий.

Несметная масса оставила его, устремилась дальше. На плечах толпы танцевала-пела девушка. Пела пурпурным, смертельно-грешным ртом:

Мы вынесли приговор машинам!

Осудили их на смерть!

Машины умрут – их место в аду!

Смерть!.. Смерть!.. Смерть машинам!

Подобно шуму тысяч крыльев, топот бесчисленных ног отдавался от стен узких проходов города мертвых. Голос девушки смолк. Стук шагов затих. Георгий разжал руки и упал ничком.

Фредер подхватил его. Опустился на колени. Голова Георгия уткнулась ему в грудь.

– Надо предупредить… предупредить… город… – сказал Георгий.

– Ты умираешь! – отвечал Фредер. В смятении он скользил взглядом по стенам, где в нишах покоились тысячелетние мертвецы. – В этом мире нет справедливости!

– Глубочайшая справедливость… – прошептал номер 11 811. – Из слабости – вина… Из вины – искупление… Предупредить… город!.. Предупредить!..

– Я не оставлю тебя одного!..

– Прошу тебя… прошу!..

Фредер встал, в глазах его плескалось отчаяние. Направился к проходу, в котором исчезла толпа.

– Не туда!.. – сказал Георгий. – Там уже не пройти!

– Другой путь мне неведом…

– Я поведу тебя…

– Ты умираешь, Георгий! Первый шаг для тебя – смерть!

– Ты не хочешь предупредить город? Хочешь тоже стать виновным?

– Идем! – согласился Фредер.

Он поднял Георгия. Прижав ладонь к ране, тот пошел.

– Идем! Только возьми лампу! – сказал Георгий. Он шел так быстро, что Фредер едва поспевал за ним. В тысячелетнюю пыль города мертвых, вытекая из свежего источника, капала кровь, а Георгий все тянул Фредера вперед, крепко вцепившись ему в плечо.

– Скорее! – бормотал он. – Скорее… Надо спешить!

Коридоры – перекрестки – коридоры – ступени – коридоры – лестница, круто уходящая вверх… На первой ступеньке Георгий споткнулся. Фредер хотел было поддержать его. Но Георгий воспротивился.

– Поспеши! – Он кивком указал на лестницу. – Иди наверх! Ты теперь не заплутаешь… Торопись!..

– А ты, Георгий? А ты?

– Я… – Георгий отвернулся к стене, – я уже не дам тебе ответа…

Фредер выпустил руку Георгия. Быстро пошел вверх по лестнице. Ночь объяла его, ночь Метрополиса, хмельная ночь в безумии света…

Пока все было как обычно. Ничто пока не предвещало бури, которая вот-вот выплеснется из недр земли под Метрополисом, чтобы убить город машин.

Но сыну Иоха Фредерсена казалось, будто камни поддаются под его ногами, будто в воздухе слышен шум крыльев, шум крыльев диковинных чудищ: