Контрабанда без правил - Ричард Цвирлей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Рядовой, подойдите, – сказал он, грозно посмотрев на рядового, охранявшего странную компанию. Тот подошел и вытянулся по стойке смирно перед офицером.
– Это что такое? – кивнул он в сторону задержанных.
– Это панки, пан младший лейтенант.
– Что?
– Панки, они слушают панк-рок.
– Ну да, панки, – понимающе сказал Олькевич, хотя на самом деле понятия не имел, о чем идет речь.
– Приехали на концерт в «Арене». «Музыка молодого поколения», – добавил рядовой.
– Понятно. А почему у них такие волосы?
– Потому что панки наставляют себе волосы сахаром.
– Сахаром? В стране сложная экономическая ситуация, а они сахар переводят, чтобы волосы торчали?
– Так точно.
– Ну так обрежьте им эти чубы, чтобы выглядели как люди, потому что это оскорбление общественности, – приказал Олькевич.
– Сделаем, пан младший лейтенант, сначала допросим, а потом пострижем.
– Я бы им ремнем приложил, чтобы эти панки сами отвалились.
– Это им обеспечено, пан младший лейтенант, парням уже не терпится, чтобы их проучить, – сказал, улыбаясь, рядовой моторизованных отрядов.
Через минуту Олькевич и Дутка были в кабинете, в котором Теофиль работал вместе с Бродяком и новичком Блашковским, в последнее время помогавшим им в разных делах. Парень был симпатичным и хотел быть во всем полезен, поэтому Теофиль его даже любил, но соблюдал дистанцию. Тот сам был виноват. Теофиль совсем не хотел относиться к нему свысока, но Блашковский не сделал ничего, чтобы подружиться. Когда Мартинковский направил его в их кабинет после того, как в июне прошлого года он отличился в громком деле «охотника за головами», он не знал, как себя вести и даже не угостил выпивкой. Это еще как-то можно было понять, думал тогда Теофиль, он ведь был молодым и глупым, поэтому не знал, что существуют определенные правила. Худшее случилось позже, когда по какому-то случаю они с Бродяком решили распить бутылку в кабинете. В порыве хорошего настроения они решили налить новому сотруднику. А этот неблагодарный сопляк сказал им, что не пьет на работе. Они тогда его высмеяли, пошутили, что он, наверное, выучил устав наизусть, но Теофиль не мог этого забыть и решил держаться от него подальше. Блашковского не стоило посвящать в некоторые служебные дела, как, например, рейды по притонам. Подождем, подрастет, поумнеет, а тогда посмотрим, думал Теофиль, подозрительно поглядывая на парня, раз не пьет, значит он не искренний.
Сегодня ему не нужно было на него смотреть, потому что тот проводил выходные в казарме – в отдел уголовного розыска воеводского комиссариата его направили из моторизованных отрядов милиции на Таборной, где он служил. Он смотрел на Раймонда, сидевшего на стуле напротив и чувствовавшего себя не в своей тарелке. А как еще нормальный человек может себя чувствовать в комиссариате?
– Выпусти пар, пан Раймонд, пока не взорвался, – посоветовал Олькевич, приглушив звук радио, по которому начали передавать занудные новости о происходящем в стране и в мире.
– Пан Теофиль, дела шли так хорошо, и тут на тебе, хуже некуда.
– Как некуда? Вдруг у нас наступит капитализм, вот тогда посмотрим, как будет плохо. Однажды проснемся, а в магазинах есть все, чего душа пожелает, хрустящие булочки, апельсины и водка без карточек, как в «Певексе». Представляешь себе такую жизнь? Страшно подумать, как бы нам жилось при такой гнилой системе.
– Не пугайте. Кто хочет жить при капитализме без социалистического равенства и свободы, без атмосферы взаимопонимания. Вот я и старался нанести урон капитализму, бросая им злотые в автоматы с сигаретами.
Теофиль внимательнее посмотрел на Раймонда, почесал лысую макушку, а потом наклонился вперед, как будто не хотел, чтобы кто-то другой услышал то, что он скажет:
– Слушай меня внимательно.
Раймонд придвинул стул ближе к столу и наклонился к милиционеру.
– Об этих злотых и сигаретах никому ни слова. За вывоз денег из страны и использование их в качестве немецких жетонов сразу загремишь в тюрьму. Другое дело – бизнес с видеомагнитофонами. Рано или поздно об этом узнают, так что не стоит скрывать. А если всплывет информация о монетах, надо отпираться и говорить всем, что это инициатива железнодорожника.
– Понятно, пан Теофиль, – согласился с ним Раймонд. – Как вы думаете, что будет? Мне кажется, кто-то хотел отобрать мой бизнес, а убийство проводника – это предупреждение, чтобы я не вмешивался. Правильно я рассуждаю, пан Теофиль?
– Похоже, что так. А тот, кто убил железнодорожника, уже сидит под арестом со вчерашнего дня. Как только мы его прижмем, он сразу во всем сознается. Но я думаю, что он был только исполнителем. Ему кто-то сказал это сделать, его шеф. А шеф у него, как ты сказал, Толстый Ричи.
– Убийцу уже арестовали? – недоверчиво спросил Ливер.
– Я лично его поймал. Этого психованного железнодорожника. Задержали его в Лазаре, сидел у себя дома. Так что все сходится, потому что он должен знать убитого по работе.
Раймонд вздохнул с облегчением. Олькевич довольно посмотрел на него и хлопнул себя по ноге:
– Быстро, да? Ты даже не думал, что он уже у нас на Кохановского.
– Нет, не думал.
– Сейчас главное – поймать того, кто все это придумал, чтобы узнать, зачем. И нам идеально подходит этот Толстый. Так что ты должен дать наводку, а я с ним поговорю. А потом посмотрим. Но что-то мне подсказывает, что все идет в нужном направлении.
– Я не верю, что Ричи – такая свинья. Я давно его знаю, если бы он хотел мой бизнес, он решил бы это как-то цивилизованно, – сказал Раймонд, но без особой уверенности, внимательно присматриваясь к Олькевичу.
– Не будь наивным, пан Раймонд, – сказал Теофиль. – Там, где речь идет о больших деньгах, нет места для сантиментов. Ты мало знаешь о жизни, несмотря на весь свой опыт.
Олькевич громко рассмеялся и ударил правой рукой по столу, чтобы подчеркнуть значимость своих слов, а затем снял трубку телефона.
– Говорит Олькевич, – сказал он. – Мне нужна машина и двое сотрудников. Как нет? Ну так возьмите кого-нибудь из патруля, потому что мне срочно нужно. Чтобы одного клиента из города доставить, и побыстрее, потому что он может скрыться. Это связано со стрельбой на Струся.
Он закончил разговор и посмотрел на Раймонда, вертевшегося на неудобном стуле.
– Ну а сейчас, пан Раймонд, запишем показания, как
