За храбрость! - Андрей Владимирович Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О-о, вот это хорошо! – загудели драгуны. – А то мы совсем без серебра остались. Даже в артельной кассе на приварок ничего нет.
– Ну ладно, побёг я, прощевайте. – Морозов кивнул и вышел за дверь.
– Калюкин, почему до сих пор кипятка к чаю нет? – сурово глядя на «длинного Ваньку», спросил Тимофей. – Смотри, лошадей обиходим, если потом на сухую сухари грызть придётся, с нами в полковое квартирмейстерство не пойдёшь. Тут, на хозяйстве, останешься. Посмотрим, какой тебе, длиннотяпому, мундир потом достанется.
– Да я мигом, Тимофей Иванович! – Парень запрыгнул в сапоги и, накинув прямо на исподнее шинель, выскочил с ведром за дверь.
– Следующего кличь, – обратился к стоявшему у двери Тимофею квартирмейстер.
– Резцов, заходи! – крикнул Гончаров, и с мороза в забитый вещевым имуществом амбар заскочил «мелкий» Ванька.
– Ох ты ж какой худой-то он у тебя, – заключил тыловик, окидывая цепким взглядом фигуру драгуна. – Такому, что бы ты ни дал, всё не впору будет. Мундир как седло на старой кляче будет смотреться. Ладно, уж подберём чего-нибудь. Так, куртка фрачная, подобная кирасирскому колету, одна штука. Ты куды это расстёгиваешься, дурья твоя башка?! – остановил он Ваньку. – Тут совсем не топлено, и времени с вами возиться у меня нет. У себя в артели всё примерять будешь. Да и мерить незачем, всё одно лучше, чем сейчас, уже точно не будет. У меня глаз намётанный, так что забирай. Так, далее, панталоны белого сукна под высокий сапог, рейтузы серые с кожаными леями и застёжками под укороченный сапог. Перчатки замшевые белые с крагами. Шинель из серого сукна, однобортная. Хлястик на ней проверяй и пуговицы. Есть? Ну, вот хорошо. Всё, расписывайся вот здесь. – Он показал на лежавший на столе лист. – Покажи ему, Елисей, где.
– Да я галочку уже поставил, Фадей Антипович, – проговорил тот и пододвинул бумагу. – Вот, вот же, ну куды ты пером тыкаешь?! Вот же она!
Ванька, высунув кончик языка от усердия и сопя, вывел косой крест.
– Всё, ступай. – Каптенармус махнул ему рукой.
– Так мне бы сапоги ещё… – пробормотал тот.
– Чего-о?! – протянул возмущённо тыловик. – Какие ещё сапоги, дурашка?! Уже трое ваших вещи тут получили, ты видал у кого-нибудь из них сапоги?
– Не-ет. Только ведь их высокоблагородие сами, ещё в Нухе, пообещали всё горелое нам поменять. А у нас у многих они как раз обгорели. Кожу хомутной ниткой пришлось прошивать, а они всё одно воду теперь пропускают.
– Ты что это, полкового командира хочешь в пустословии или обмане уличить?! – грозно вопросил каптенармус.
– Нет, как можно? – испуганно проговорил Резцов. – Только я думал…
– Петух тоже много думал, да в суп попал! – перебил его Фадей Антипович. – Велено было мундиры горелые менять, а сапоги… сапоги – это дело особливое, они на отдельном учёте в армии, как и каски. Не велено их было пока вам менять. О том главный полковой квартирмейстер Игнат Матвеевич отдельно всем разъяснил, да вот вас тогда не было, вы же на Баку после Нухи ходили. Почините ещё, подлатайте свои сапожки, а как только особое на то указание будет, так и их вам тоже заменят. Радуйтесь ещё, что шинельки вам поменяли, тоже ведь сначала не хотели, да обоз с ними из Астрахани пришёл. Ну всё, ступай, ступай, некогда мне тут с тобой возиться. Следующего давай, Гончаров!
– Хребтов Макар, заходи! – крикнул тот, и в амбар заскочил коренастый, немолодой драгун.
В последний день 1806 года помер полковой командир. Хоронили его со всеми почестями на кладбище местного монастыря. Бахали ружейные залпы, гремели похоронный марш трубы и барабаны. В парадном строю проходили эскадроны драгун. Исполняющим обязанности командира полка главнокомандующий кавказскими силами назначил подполковника Подлуцкого Сергея Александровича.
– Владимир Францевич тужит, – донеслось от стоявших в строю на следующий день после похорон и переговаривавшихся эскадронных офицеров. – Думал он, что после удачного штурма Нухи и Бакинского похода ему подполковника с Аннинским орденом, а то даже и с Георгием пожалуют. Ан нет, чем-то, видать, Гудовича прогневил, и вон как оно потом вышло. Полковник Бомбель преставился, а на командование не его как первого заместителя назначили.
– И не говори, Сергей Иванович, потемнел аж Кетлер, сам не свой ходит. А этот-то, Подлуцкий, он как, хорош ли как командир?
– Да кто же его знает, – донёсся хорошо знакомый голос Огнева. – Поглядим – увидим.
– …Господа офицеры, солдаты, восемнадцатого декабря султаном Османской империи Селимом Третьим нам объявлена война, – долетел до шеренг голос генерал-лейтенанта Розена. – Перед этим турки закрыли для прохода наших судов Черноморские проливы и отстранили без согласования с нашим государем от правления господарей Молдавии и Валахии. Блистательная Порта отвергла ранее заключённые между нашими странами мирные договоры и выдвинула претензии на утраченные в прошлых войнах земли Крыма, Побужья и Приднестровья…
– Война, война, война, – пронёсся шёпот по шеренгам, пока генерал зачитывал императорский манифест. – Война, братцы, теперь нам ещё и турку воевать.
«Война, – била в голове у Тимофея мысль. – Как же она пройдёт? Ну хотя бы крупицы сведений из дырявой памяти! Нет, ничего в ней о событиях этой эпохи не было. 1812 год – это да, это понятно, в этот год Наполеон зашёл с огромной армией в Россию, а потом еле выбежал зимой с куцыми, обмороженными остатками. Бородино, горящая Москва, Кутузов и какой-то там совет в Филях. Партизаны гусара Денисова и долгий Заграничный поход. Битва народов, что-то про Кульмский крест, который делали из трофейных французских кирас. Вот ведь, про это даже помню, а вот про Кавказские войны начала девятнадцатого века, хоть убей, ни-че-го, – думал с досадой Гончаров. – Ну, ведь победим же мы их всех? Конечно победим! Всех! И турок тоже».
– …Императору и Самодержцу Всероссийскому Александру Первому ура! – сквозь поток мыслей пробился клич генерала.
– Ура! Ура! Ура-а! – ревели солдатские шеренги.
На следующий день, на Рождественский сочельник, войска получали последнюю «треть» жалованья за
