Багдадский вор - Андрей Белянин

…Высший суд эмира вызвал всех четырёх пострадавших. Палач с удавкой, палицей и ятаганом уже стоял у «коврика крови». Эмир Багдада во что бы то ни стало намеревался выяснить правду. Следствие проводилось рано, примерно в девять утра, через день после Ночи Бесчинствующих Демонов (как я предупреждал, названий у этой ночи было множество!). Думаю, настала пора остановиться на личности эмира поподробнее. А то мы уже неоднократно упоминали об этом человеке, зачастую рисуя его самыми чёрными красками, хотя на самом деле вряд ли всё было так уж однозначно. Селим ибн Гарун аль-Рашид сел на трон, будучи вполне зрелым сорокалетним мужем, опытным в политике, дипломатии и воинском искусстве. Его приход во власть был абсолютно законным: отец умер своей смертью, иных претендентов на престол не оказалось, так что всё обошлось без интриг, заговоров и дворцовых переворотов. Новый эмир не задушил город налогами, не проявлял излишнего самодурства и наверняка являлся не худшим правителем, если бы не один пунктик – педантичность! Очень редкое качество для восточного человека, я вас уверяю… Так вот, ещё мальчиком Селим доводил до слёз всю прислугу требованиями чётко и неукоснительно исполнять все его капризы. Дальше – больше… Во времена его правления самым большим преступлением считалось нарушить букву закона! Даже не сам закон, а его скрупулезное, дословное толкование. Организовав первый в истории исламского мира «крестовый поход» против порока, он начал с искоренения воровства. Везде, во всём, вплоть до мелочей, независимо ни от чего, никаких прощений или смягчающих обстоятельств, за всё и всегда одна кара – казнь! Следующим пунктом намечалась борьба за нравственность. Полное уничтожение гулящих женщин, мгновенная смерть за любую измену мужу (формально требовалось лишь заявление супруга!); никакого кокетства, танцев живота; хождение по улицам только в чадре, полная покорность и безмолвие, иначе – обезглавливание! Представляю, что началось бы в славном городе Багдаде, если бы внимание эмира не было отвлечено досадной «заминкой в пути следования битвы с грехом воровства». Этой помехой и был наш общий знакомец, Багдадский вор – Лев Оболенский…

Селим ибн Гарун аль-Рашид на этот раз позволил себе надеть маску всемилостивейшего и добрейшего государя. Поскольку в городе начались неконтролируемые беспорядки, то разумней было не размахивать как попало разящим мечом правосудия, а с похвальным терпением выяснить обстановку, понять, где прячется корень всех зол, дабы пресечь его одним рубящим ударом. Прямо перед троном распростерлись ниц: глава городской стражи достославный господин Шехмет, его удалой племянник Али Каирская ртуть, почтеннейшая госпожа Далила-хитрица и её достойная дочь Зейнаб по прозвищу Мошенница. Эмир отдавал себе отчёт в том, что разговор будет долгим, а потому начал с небольшого вступления:

– Мои верные слуги доложили мне об удивительной ночи, когда двор Далилы-хитрицы превратился в позорище всего Багдада. Никто не спал, и все сбежались посмотреть на чудесное сражение белых и чёрных демонов, избивавших друг друга прутьями и подушками так, что перья взлетали выше минаретов. В Багдаде говорят, будто бы белых демонов породила целомудренная Зейнаб, показавшаяся всем в совершенно голом виде с христианским крестом во лбу. А чёрных произвела из своего чрева благопристойная вдова Далила, чей траурный наряд был исполнен исключительного бесстыдства. Предводителем белых почему-то оказался молодой батыр Али, напавший на своего же дядю Шехмета, принявшего сторону чёрных. Мои стражи взяли всех без разбору, не дожидаясь, пока война одного двора захлестнёт весь город. Остаток ночи вы провели в тюрьме и были выпущены лишь наутро. За следующий день и ночь все успели подумать о своем положении, которое подобно опасному хождению по зыбучим пескам. Одна роковая ошибка, и… – Повелитель выразительно указал мизинчиком на щербато-улыбчивого палача. – Я очень хочу знать, что же произошло на самом деле?

Четверо конкурсантов, перемигиваясь и перетыкиваясь локтями, решали, кто же начнёт первым. Желающих почему-то не было, хотя у каждого по-своему накипело. Тем паче что всех четверых на деле объединяла одна беда, в существовании которой они ни за что не хотели бы признаваться.

– Пускай начнёт высокородный господин Шехмет, глава городской стражи, отвечающей за спокойствие и порядок в моём, доселе спокойном, Багдаде!

– О светоч разума, вместилище справедливости и сосуд закона! Великий эмир, ниспосланный благословенным Аллахом (да продлит он дни твои бесконечно!) для устрашения врагов и наполнения радостью сердец всех истинных мусульман! – с несвойственной ему суетливостью пустился перечислять начальник багдадской стражи, но, вовремя уловив дрожание кончика носка левой туфли великого эмира, быстро прервал славословия и перешёл к делу. По мере его повествования лицо верховного правителя медленно, но верно вытягивалось книзу…

Аллах кретину не советчик.

С вашего позволения, я не буду дословно цитировать весь рассказ одного из второстепенных героев нашего романа. С одной стороны, потому что сам не люблю дотошно длинных повествований, а с другой – потому что впереди есть гораздо более интересные истории. Да и, самое главное, ведь ни я, ни Лев свидетелями этих разборок не были. О них поведал один очень известный благодаря той же «Тысяче и одной ночи» дворцовый цирюльник. Помните такого? Нет? Ну и не принципиально, продолжим… Итак, в основном горестная повесть главы городской стражи вышла целостной, но маловразумительной. Якобы к нему в дом заявились два посланца от его же племянника, назвавших себя «спецагентами». Один высокий и деловой, другой низкий и как-то по-особенному коверкающий язык. Они объяснили, что Али Каирский просит у дяди помощи и защиты от коварной хитрицы Далилы, известной своими кознями всему Багдаду. Естественно, он не мог им отказать! А так как дело должно было произойти ночью, то переодеть своих людей в чёрное казалось совершенно логичным. Как и приказать всем вымазать лица дёгтем, по совету тех же «агентов». Кстати, взять ивовые прутья вместо служебных ятаганов посоветовали тоже они, «дабы примерно наказать злодейку Далилу при первой же попытке плутовства»… Сначала вроде бы всё шло по плану: стражники засели на заборе и воочию убедились в непотребстве старухи и бесстыдстве её дочери. И тут ни с того ни с сего ему бьют в лоб чем-то тяжелым, из чего (о ужас!) сыплется перец. Правый глаз сильно распух и плохо видит до сих пор… Но, упав во двор, почти сходя с ума от дикой боли и чихая, как простуженный барс, он успел заметить, что это «нечто» валяется рядом и имеет вид парадных ножен кинжала его же родного племянника! То есть тут начинается настоящая путаница… Люди Шехмета, ринувшиеся поднимать своего господина, видели, как к нему кубарем бросился стройный юноша в белом и кто-то крикнул: «Наших бьют!» Значит, во всём виноват Али Каирская ртуть! С него и следует спрашивать…

– О благородный юноша… – печально покачал головой Селим ибн Гарун аль-Рашид, – скажи нам, за что ты так невзлюбил родного дядю? Ведь, как нам известно, он относится к тебе с заботой и вниманием… Для чего же ты вступил в преступный сговор с Далилой и Зейнаб? Почему напал на благородного Шехмета? Зачем подослал к нему своих «спецагентов»? Вах, вах, вах…

Бедный племянничек от страха и возмущения едва не задохнулся в длительном плаче. Его пришлось встряхнуть и надавать по ушам, прежде чем удалец понял, что эмиру надо отвечать коротко и внятно. Хотя его рассказ получился менее лаконичным, но в целом вполне убедительным. Правда, сам правитель сидел уже с выпученными глазами, поджав губки и чуть елозя на троне. Думаю, и эту эпопею не имеет смысла описывать до запятой. Впереди ещё два свидетеля… Сами понимаете, авторский пересказ в данном случае куда более выгоден.

Если из стенаний, нытья и битья себя пяткой в грудь вычленить минимум полезной информации, то молодой Али Каирская ртуть сообщил примерно следующее… В его дом поутру заявились два просветлённых Аллахом дервиша. Один большой, с глазами, подобными небу, но немой. Другой маленький и шустрый, к тому же болтлив до крайности. Оба назвались родственниками, так что маленький служил переводчиком большому брату. И вот этот великан, размахивая руками, словно калиф-аист, дал понять, что на него снизошло божественное откровение. (Причём как именно снизошло, Али повторил супервыразительным жестом Оболенского, в результате чего даже многоопытный Шехмет залился краской.) Дервиши потребовали, чтобы юноша не спешил, а лишний раз удостоверился в благонадёжности и целомудрии своей невесты. А потому вечером того же дня все двадцать джигитов из подчинённых ему казарм надели белые одежды, взяли удобные подушки и… вымазали лица мелом. Маленький дервиш очень настаивал, поясняя, что только так они смогут пристыдить мамашу с дочкой, а в случае разоблачения легко сойдут за нетребовательных ночных духов. Дальше – всё по прежней схеме: выдвинулись, заняли позицию, наблюдали, фиксировали, убедились, но тут… Кто-то толкнул бедного мальчика в спину, и он, едва не свернув шейку, вылетел во двор, прямо на человека в чёрном. Дядю он в тот момент просто не узнал, разумеется, по причине отчаянной храбрости и врождённого хладнокровия. Никаких ножен с перцем не кидал, «Наших бьют!» – не кричал, а то, что его люди разом спрыгнули во двор, так это для его же спасения и защиты. Лично он ни в чём не виноват! Его даже вон как отходили прутьями! А тот распроклятый кинжал вместе с ножнами куда-то завалился после визита мудрых дервишей… Ну а если уж эмиру непременно нужны виновные, то всё дело наверняка в хитрице Далиле и её мошейнистой дочери. Ведь из-за них всё так некрасиво получилось…