Глаз в небе - Филип Дик

— Да, да, — сказал Гамильтон. — Я проходил это в школе. Или что-то похожее.

— К счастью, мы преодолели первоначальное сопротивление эпохальному открытию Фрейда. Он столкнулся со страшным противодействием, и это вполне естественно. К счастью, теперь все в прошлом. Редко уже встретишь образованного, культурного человека, который говорил бы о сексе. Конечно, я сейчас употребляю эти термины в их клиническом значении — как описание клинически аномального состояния!

Пораженный дикой догадкой, Джек все-таки тихо спросил:

— Но остатки традиционного мышления еще встречаются в низших социальных слоях?

— Да, — признал Тиллингфорд, — понадобится время, чтобы новое мышление проникло повсюду.

Лицо озарилось огнем энтузиазма, глаза победно заблестели. Со стороны, впрочем, могло показаться, что доктора на пару секунд окунули лицом в начинающий закипать борщ.

— И это наше главное предназначение, мой мальчик! Основная функция электронного ремесла.

— Ремесла!.. — эхом отозвался Джек.

— Да, боюсь, что это не вполне художественная сфера. Но близка к творческому началу. Наша задача, мой мальчик, состоит в продолжении поиска предельного медиума коммуникации. Такого средства, которое пробуждало бы даже камень. С его помощью живущие на земле представители рода человеческого будут обладать — непосредственно — всем культурным и художественным наследием минувших веков. Улавливаешь?

— Я в это уже залез по самые уши, — хмуро ответствовал Джек. — У меня много лет стереосистема дома.

— Стереосистема? — Если бы смог, Тиллингфорд, наверное, подпрыгнул бы в порыве поросячьего восторга. — А я и не знал, что тебя интересует музыка.

— В основном качество звука.

Игнорируя это уточнение, Тиллингфорд радостно продолжал:

— Тогда тебе нужно срочно вступить в наш симфонический оркестр. Мы вызываем на состязание оркестр полковника Эдвардса. У тебя, черт возьми, будет шанс выступить против своей старой фирмы. Ты на каком инструменте играешь?

— На одноклавишном рояле.

— Стало быть — начинающий?.. А как твоя жена? Она играет?

— На шарманке.

Озадаченный Тиллингфорд отступил.

— Хорошо, обсудим это позже. Видно, тебе не терпится приступить к работе.

В половине шестого того же дня Джек с полным правом отложил в сторону бумаги. Влившись в поток направляющихся со службы людей, Гамильтон с чувством облегчения вышел на посыпанную гравием дорожку, что вела к улице. Едва он успел оглядеться, припоминая путь к железнодорожной станции, как к тротуару подкатила знакомая голубая машина. За рулем «форда» сидела Силки.

Джек беззвучно чертыхнулся.

— Ты что здесь делаешь? Я как раз собирался начать поиски своей машины. Силки, улыбаясь, распахнула дверцу.

— Я нашла твое имя и адрес по регистрационной карточке.

Она показала белую полоску на рулевой колонке.

— Выходит, ты мне правду говорил. А что значит "У" перед фамилией?

— Уиллибальд.

— Кошмар!

Усевшись рядом с девушкой, Джек осторожно заметил:

— По одной только карточке трудно узнать, где я работаю.

— Конечно. Я просто позвонила твоей жене, и она объяснила, где тебя найти.

Пока Гамильтон тупо взирал на нее, пытаясь переварить это заявление.

Силки включила передачу и, сильно газанув, рванула с места.

— Ничего, что я села за руль? — спросила она. — Мне так понравилась твоя машина! Красивая, послушная!

— Продолжай, — махнул рукой Джек, все еще пребывая в трансе. — Так, значит, ты звонила Марше?

— Да, мы долго говорили по душам, — не моргнув глазом, сообщила Силки.

— О чем?

— О тебе.

— Обо мне?

— О том, что тебе больше всего нравится, о твоей работе. Обо всем! Ты же знаешь, женщины так любят посплетничать.

В бессильной ярости Джек молча уставился невидящим взором на шоссе Эль-Камино, на бесконечный поток машин, несущихся вдоль полуострова к пригородам. Силки в упоении вела машину, личико ее сияло. В этом безупречно-стерильном мире Силки претерпела радикальные изменения. Белокурые волосы спускались на спину двумя туго заплетенными косичками. Белая блузка полувоенного покроя и длинная темно-синяя юбка прямо-таки излучали ауру чистоты с отутюженных стрелок и складочек. На ногах простые, без украшений, туфли на низком каблуке. Бывшая потаскушка теперь выглядела гимназисткой. Никакой косметики. Плутовато-хищное выражение лица, столь притягательное для мужчин, исчезло. И фигура, совсем как у нынешней Марши, совершенно неразвита.

— Как ты провела это время? — сухо спросил Гамильтон.

— Прекрасно!

— Ты не помнишь, — решил прощупать почву Джек, — когда мы виделись в последний раз? Что тогда произошло?

— Помню, конечно, — уверенно ответила Силки. — Ты, я и Чарли Макфиф поехали в Сан-Франциско.

— Зачем?

— Макфиф захотел, чтобы ты побывал в церкви.

— Ну и… я побывал?

— Наверно. Вы оба вошли туда.

— И что потом?

— Понятия не имею. Я уснула в машине.

— Ты ничего не видела?

— Например?

Наверное, дико прозвучало бы, если б Джек изрек: «Например, как двое взрослых мужчин поднялись в Небо на зонтике?» И он счел за благо сменить тему:

— Куда мы едем? В Белмонт?

— Конечно. Куда же еще?

— Ко мне? — Что-то уж больно медленно проходило привыкание к этому миру. — Ты, я и Марша…

— Обед готов, — спокойно сообщила девушка. — Или будет готов к нашему приезду. Марша позвонила мне на работу, объяснила, что надо взять в магазине, и я все купила.

— К тебе на работу? — Лоб Джека аж покрылся испариной. — Э… что ж у тебя за работа?

Силки посмотрела озадаченно:

— Джек, ну и странный же ты!

— О!

Силки продолжала обеспокоенно смотреть на него, пока скрежет чьих-то тормозов не заставил ее сосредоточиться на трассе.

— Сигналь! — крикнул Гамильтон. Гигантский тягач-нефтевоз выруливал справа на их полосу.

— Чего? — не поняла Силки.

Гамильтон сердито вытянул руку и постучал по кнопке клаксона. Тщетно!

Звуковой сигнал бездействовал.

— Зачем ты так делаешь? — с любопытством спросила Силки, сбавляя скорость, чтобы пропустить вперед тягач с цистерной. Снова впадая в медитацию, Джек занес новую информацию в свой банк данных. В этом мире понятие автомобильного клаксона упразднено. До него вдруг дошло, что над плотным потоком машин, развозивших служащих по домам, должна висеть отчаянная какофония звуков. Но ее не было. Очищая мир от недостатков, Эдит Притчет вырвала с корнем не просто предметы и явления, но даже целые их категории. Наверное, когда-то в прошлом ее привела в раздражение автомобильная сирена. Зато теперь, в приторно-розовой версии мира, таких вещей не стало вообще. Их просто не было.