Путешествие на высоту 270 - Ахмад Дехкан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Передовой танк от нас в двухстах метрах. Хейдар с той же поспешностью, с какой бежал к насыпи, бежит обратно и, остановившись, из положения «стоя», целится в танк. Стреляет, и я вижу, как его телеса вздрагивают, словно желе. Я вспоминаю праздник разговения и то желе, что готовила мама: оно вот так же тряслось, когда я стучал по столу, что заставляло Ройю хохотать до упаду. Граната Хейдара режет воздух и, словно комета, улетает ввысь и теряется в небесах. Хейдар ищет ее взглядом и, не найдя, приходит в бешенство и швыряет гранатомет на землю. А танк, словно только и ждал этого яростного жеста Хейдара, вдруг останавливается. Мы все поражены. На миг вся стрельба прекращается, не слышно ни звука, кроме тех очередей и артиллерийских залпов, что звучат вдали. Да еще слышна ругань водителя «Тойоты», который, с гранатометом на плече, возвращается к насыпи. Мы все застыли недвижимо, а экипаж танка выглядывает из люков. Такое ощущение, что война вдруг прекратилась.
В сторону Рыбного канала летел белый баклан, и вот он вдруг разворачивается и летит обратно. Мы, задрав головы, следим за ним. Он облетает танк и проносится над нами, и реет там, вверху, между нами и танком. А ветер доносит до нас голос водителя-щеголя:
– Клянусь Аллахом, она красавица была. Мы с ней не расставалась, были как муж и жена. И вот негодяи расстреляли, уничтожили ее. А как красиво написано сзади: тегеранский каллиграф писал! Всего несколько слов, а надо же… тьфу! Тьфу на вас!
Экипаж танка осторожно вылезает на броню, и вот мы оказываемся лицом к лицу, и неподвижно стоим, и разглядываем друг друга. И только баклан снижается зигзагами по направлению к нам. Впрочем, вот танкисты уже спрыгнули на землю и побежали, чтобы спрятаться за небольшим холмиком, и мы вспоминаем, что мы на войне и что белая красивая птица не может отменить этого факта. Последний танкист спрыгивает с брони и бежит, сломя голову, куда-то в открытую степь. Он перепуган и не видит, как товарищи машут ему руками из-за холмика, подсказывая, куда бежать. Опомнившись, мы целимся и стреляем по нему. Кто-то попадает, и он вздрагивает на бегу, хотя продолжает свой бег. Словно, даже убитый, он хочет удрать от нас. Но вскоре он падает лицом в землю. И белый баклан напугался и замахал крыльями, улетая, миновал этот труп и быстро набирает высоту. Мы опускаем оружие, а потом вспоминаем о том, что мы окружены. И вновь на нас давит страх. Танковые снаряды, один за другим, начинают взрываться среди нас, и возобновляется пулеметный обстрел. И мы бежим к окопам, как вдруг в степи слышится чей-то крик:
– На помощь, на помощь!.. Носилки! Асгар…
Я ныряю в окоп, чуть не задавив Расула, который свернулся калачиком и смотрит в небо. Потом, держась за мешки с песком, я выглядываю из окопа. Вижу, как двое тянут кого-то за длинные ноги – похоже на то, как волокут жертвенного барана. И сзади по земле тянется след крови, быстро впитываемой этой землей. В том, кого волокут, я узнаю Асгара: затылком голова его стукается о камни, подпрыгивая. Они дотащили его до насыпи и бросили тут, а сами укрылись в окопах. Я начал вылезать из нашей ячейки, и тут Расул опять вцепился мне в ноги. Враг между тем обстреливает нас из пулеметов. И вот я вырываюсь, а он держит меня мертвой хваткой и хрипит:
– Не ходи… Прошу, ради Аллаха, не ходи!
Я сдаюсь и сажусь на корточки, и обнимаю Расула за плечи. Мы сжимаем друг друга в объятиях. Танки сильнее начинают обстреливать нашу насыпь, перепахивая ее. Расула бьет дрожь, а тротиловый запах становится удушающим. Хоть бы с Масудом ничего не случилось…
Глава шестая
Огонь противника ослабевает. Я понимаю это хотя бы по тому, что немного свежего воздуха попало в легкие, и резь в груди от тротиловой вони слегка отпустила. Поднимаю голову, которую прижимал к плечу Расула, и затравленно осматриваюсь. Найдется ли хоть кто-то живой вокруг? Тогда я поверю, что и сам я жив, что есть и другие, которые всё еще дышат. На всем теле Расула лежит слой темной земляной пыли.
– Ты жив? – спрашиваю его голосом, выходящим из моего горла, словно из глубокого колодца.
Он медленно поднимает голову и кивает, глядит на меня так, будто видит нечто удивительное. Во рту – горечь, похожая на змеиный яд, на душе – скверно. Словно я что-то дорогое потерял…
– У тебя поесть найдется? – спрашиваю я Расула.
Он кивает и, высунув руку из окопа, шарит там позади мешков с песком. Схватив за лямки свой рюкзак, тянет его в окоп. Потом ищет в рюкзаке и ничего не находит, а я вдруг вспоминаю, что в моем собственном рюкзаке есть еда. Он там же, снаружи, и я так же вытягиваю его оттуда. Расул смотрит растерянно: мой рюкзак весь продырявлен. Я молю Бога, чтобы не пострадал подарок, который Ройя дала мне в дорогу. Нащупываю в рюкзаке печенье, и на сердце становится спокойнее. Не доставая его из рюкзака, я заботливо ощупываю эту пачку: не зацепило ли ее? Не знаю, почему, но это печенье мне кажется сродни нашим ребятам, оно так же дорого мне, и не хотелось бы, чтобы оно получило рану.
Я осторожно вынимаю пачку с печеньем: цела она или нет? Я бы лучше сам получил рану от осколка, чем увидел покалеченный сувенир Ройи. И вот я подношу его к лицу и вдыхаю его запах. В этой маленькой волшебной пачке для меня оживает образ моей сестренки, нагретый влажный запах комнат нашего дома, дым отцовских сигарет, потолок спальни со вздувшейся штукатуркой и материнский самовар, кипящий с утра до вечера.
Надрываю оберточную бумагу, и крошки от раздавленного печенья высыпаются на землю. Там всё раскрошилось и с дуновением ветерка летит на наши с Расулом лица. И сердце мое болезненно вздрагивает, и снова на душе тяжесть.
В рюкзаке моем нашелся также и шоколад из армейского пайка, я ломаю шоколадку пополам и отдаю половину Расулу, хотя он пытался оттолкнуть мою руку. Я настаиваю:
– Ешь, ты со вчерашнего дня ничего не ел!
Он заталкивает шоколад в рот и жадно его жует. Расширенные глаза придают ему перепуганное выражение.
– Асгар погиб? – спрашивает он.
Я улыбкой смягчаю горечь моего ответа:
– Да, Асгар погиб. А также Мехди погиб, Али погиб. Аллах один знает, сколько вообще останется в живых в конце концов.
Он также улыбается не без яду и отвечает:
– Помоги Аллах, чтобы никто больше не погиб! Так хорошо будет…
Я заставляю себя улыбнуться, открываю флягу Масуда и даю ее Расулу. Он пьет: мне кажется, он чуть успокоился.
– Я… Я иногда пугаюсь, – говорит он. – Но я в этом не виноват. Знаете же сами…
– Видишь ли, Расул-джан, нет такого, кто бы не боялся. Кто-то меньше, кто-то больше. Но ребята привыкают и стараются не показывать страх, а иначе… Вот и ты… Зачем всё в себе держишь, говори…
– …Вставай! Вставайте и двигайтесь вправо! Все из окопов… Бегом!..
Я узнаю голос Хейдара. Опираясь на мешки, выглядываю: ребята вылезают из окопов. Растерянные, напряженные…
– Передвигаемся вправо, всем из окопов… Бегом!
Я встаю и удивленно смотрю на происходящее. Командир нашей роты Хусейн бегает взад-вперед, чтобы вывести роту вдоль насыпи в сторону 25-й дивизии и канала «Зуджи». Я только тогда понял, что случилось и зачем нужно оставлять насыпь, когда увидел, что происходит с ребятами роты «Абес». В открытом поле их окружила иракская пехота, и кое-кто из наших поднимает руки, сдаваясь, другие пытаются спрятаться в своих ямках, но иракцы добивают их очередями. Наблюдая за всем этим, я одновременно говорю негромко:
– Расул, вставай. Бери всё снаряжение.
И тут мимо моего лица пролетают пули и вонзаются в насыпь – да еще и с разных направлений. Я вынужден пригнуться, и Расул в ужасе смотрит на меня.
– Вставай, вставай! – повторяю я.
Но он, наоборот, упал на дно окопа и забился в угол, я вынужден схватить его за шиворот и буквально выбросить наверх через бруствер.
– Бегом, Расул, бегом!
Водитель «Тойоты», словно суслик из норы, высунул голову из своей ячейки и крутит ею вправо-влево. Он весь в пыли, отчего смуглость его стала матовой. Целым табунком наши ребята пробегают мимо. И Расул нацепил всю амуницию и бежит. Я также, с автоматом наперевес, бегу вдоль насыпи, и тут нас накрывают плотными очередями. Мы залегаем, и я ползу вперед, к окопу, на бруствере которого спиной вверх лежит убитый, я вижу, что рот его открыт.
– Бегом, бегом! Не ложиться никому…
Собравшись с духом, я встаю, и в этот миг водитель «Тойоты», обгоняя меня, несется вперед. На плече его гранатомет, и он вопит что-то нечленораздельное. И вновь перед лицом моим красные трассирующие пули врезаются в насыпь. Невольно я оборачиваюсь назад и вижу, как вражеские солдаты добивают тех, кто еще пытается сопротивляться. Окружив их, расстреливают очередями. Я бегу и вот поравнялся с окопом Мехди. Ноги слабеют, я замедляюсь, а глаза Мехди, как огненные снаряды, ударяют мне в душу. И я прячусь в ту воронку, в которую превратился развороченный окоп Мехди. Стрельба по нам очень плотная, а от взрывов чуть не лопаются перепонки в ушах. Подбегает Хусейн, и я хочу спросить у него, что делать с Мехди, как вдруг он толкает меня в грудь и сердито кричит:
