Готфрид Лейбниц - Игорь Нарский

Но как же теперь быть с тем фактом, что в мире множество зла, страданий, явных несовершенств? Сам философ замечает, что в трех четвертях своих действий люди ведут себя словно животные, а в большинстве случаев поступают как недалекие эмпирики, что опять-таки не говорит о высоком развитии их интеллекта (3, с. 328, 346). Если бы несовершенства сводились только к отсутствию некоторых более высоких совершенств, это могло бы быть оправдано хотя бы тем, что весь мир не может быть столь же совершенен, как самая совершенная из всех возможных монад (3, с. 274), но где найти оправдание мучениям и преступлениям?

В качестве ответа Лейбниц использует принцип контрастности: «без…полустраданий не было бы вовсе удовольствия» (4, с. 147), «кто не пробовал горьких вещей, тот не заслужил сладких и даже не оценит их» (3, с. 140), кто не терпел мук и не пережил ужаса, тот не оценит счастья и не сможет полно насладиться радостью. Значит, зло — это необходимая ступень к добру, и оно порицается нами лишь потому, что мы не познали его действительной роли (3, с. 267) и не сумели подойти к моральной оценке происходящего с точки зрения универсума. Теневые моральные стороны нужны миру для того, чтобы ярко воссияли светлые его стороны.

Мир, совершенно свободный от того, что называют злом, не был бы способен к дальнейшему совершенствованию; теперешнее «зло» в явлениях способствует достижению более полной будущей гармонии добра в сущности. В этой позиции Лейбница сплелись совершенно различные мотивы. С одной стороны, полно глубокомыслия указание на прогрессивную историческую роль «зла», диалектику функций которого подчеркнул впоследствии в «Философии истории» Гегель и объяснил в «Нищете философии» Маркс. С другой стороны, Лейбниц, при всем его стремлении отождествить моральное благо с реальным счастьем людей (см. 4, с. 144) и нежелании быть наивным апологетом всего происходящего, что видно уже из концовки «Новых опытов…», примыкает к той традиции в оправдании зла, которая идет от Августина к Беркли и которая не миновала даже Декарта.

Абстрактный гуманизм дворянского просветителя побуждал к тому, чтобы рассмотреть бедствия трудящихся классов с удобной дистанции, помогающей без особых терзаний примириться с фактом зависимости и угнетенности. Недаром Вольтер в повести «Кандид, или оптимизм» (1759) так метко высмеял надежду Лейбница на то, что каждый обретет свой уютный уголок в гармоничной Вселенной. Готовность героя этого повествования Панглосса «утверждать, что все хорошо, когда приходится плохо», обнаруживает полную нелепость. Но обращенный к каждому призыв Вольтера «возделывать свой сад» вполне соответствует просветительскому оптимизму его предшественника, столь же верившего в возможности естественного человеческого разума, в соответствии с требованиями которого должна быть построена моральная жизнь, как и его посмертный критик.

Лейбниц понимал, что тезис об иллюзорности зла заводит в тупик. В «Теодицее» он различает три вида зла, что имеет целью понимание зла не как теневой стороны добра, а как недостаточной пока его степени. Он различает зло 1) метафизическое, т. е. несовершенство всех земных творений, 2) физическое, т. е. страдание, 3) моральное, т. е. грех (6в, с. 137; ср. 3, с. 262). Второй вид зла может быть, по мысли Лейбница, объяснен и оправдан в соответствии с предустановленой гармонией как естественное наказание за греховное, т. е. нарушающее требования природы, поведение и вытекает из третьего вида зла, который в свою очередь есть следствие первого его вида, т. е. зла метафизического.

Он разъясняет метафизическое зло через посредство схоластического тезиса, что недостаток есть зло, но затем связывает его с идеей о том, что каждый новый этап развития совершеннее предыдущих. Наличие зла как несовершенства философ изображает в виде стимула к дальнейшему совершенствованию, развитию, познанию, чем оправдывает и производные виды зла. Используя учение Платона о бытии, Лейбниц возвращается к мысли, что зло только относительно: ведь всякая тварь должна радоваться тому, что существует, если она и несовершенна, ибо существовать «лучше», чем не существовать. А преодоление собственного несовершенства во власти человека, поскольку несовершенство, т. е. зло, есть недостаток знания, и зло побеждается через просвещение, несущее с собой благо и пользу всем.

Происхождение зла от недостатка знаний объяснимо тем, что человек, будучи плохо информирован о последствиях своих поступков, совершает ошибки. Совершает же он их потому, что делает не тот, который следовало, выбор, т. е. злоупотребляет способностью свободно выбирать. Итак, зло есть следствие ложно направленной свободы воли. Мы перед новой, еще более трудной проблемой, которая по своему значению выходит за пределы просветительско-утилитаристской этики Лейбница.

Проблема свободы воли

Без свободы воли мир был бы лишь унылым механизмом, в котором всякий поступок человека предопределен, и, если даже это предопределение и гармонично, Лейбниц отказывается признать такой мир совершенным, ибо совершенство есть свобода (11, с. 81). Но мир, в котором царит свобода воли, оказывается во власти произвола, и в нем вместе с предустановленностью исчезают и гармония, и совершенство. Лейбниц выдвигает дилемму фатализма и волюнтаризма, вплетая ее в рамки моральной коллизии, выход из которой он ищет в просвещении. Лейбниц, как и Спиноза, готов восславить познанную необходимость, в которой свобода была бы другой стороной необходимости, но с решением Спинозы он все же не примирился: для бездушной субстанции спинозизма «свобода» — пустой звук, а для человека-модуса она лишь иное название его добровольного подчинения фатальной зависимости от субстанции.

Для монад-личностей Лейбница свобода не была бы пустым звуком, но наличие ее поломало бы столь дорогую сердцу философа «предустановленную гармонию», выступавшую в глазах большинства его читателей как предопределение. Не возражая против религиозного истолкования этого понятия, в завязавшейся полемике с А. Арно он постарался подыскать решение, приемлемое для церкви, но не лишенное своеобразной диалектики. Решение таково: свобода воли людей предопределена свыше, т. е. монадам природой вещей предуказана активность, но всякое человеческое решение непременно мотивировано. Всякое такое решение может быть заменено иным, даже ему противоположным, ибо то, отрицание чего не ведет к логическому противоречию, возможно. Как отмечал Лейбниц в письме Косту от 19 октября 1707 г., решения и вытекающие из них поступки людей «случайны» в принятом философом модальном смысле. Этим снимается фатализм, но не утверждается индетерминизм.