Журнал «Вокруг Света» №06 за 1984 год - Вокруг Света

— Боже ты мой, неужели все это твоя воля, твое желание?!

Ведь пастор в кирке говорил, что во всем, что происходит, перст божий. Он перекатывается с боку на бок и беспрерывно кричит, начисто позабыв нового бога, в муке призывая верных богов своих предков:

— Юмала, Юмала, это не может быть твоей волей... За что? За что? Я никогда ведь не крал оленей! — кричит он.— Никогда не знал ненависти к отцу. Я всегда любил Мари. Она моя надежда, моя опора, она единственная, кто у меня есть...

Он катается по снегу, воет...

Мысли беспорядочно роятся в голове. Он напрягает память, пытаясь вспомнить, за что на него обрушилась кара.. Наконец слышит гневные слова отца и зловещие предсказания бабки. Он женился на Мари без благословения родителей, знал, что ему придется трудно, но не страшился недобрых предсказаний. Теперь же былое возникает из забытья...

Но, боже, у него ведь есть Мари. Чудесная Мари, его помощь и опора в трудные минуты.

Он оборачивается к ней. Но... ее нет. Она исчезла!

Он вскакивает. Оглядывается кругом. Зовет. Но не видит Мари и не получает ответа.

Лыжи ее тоже исчезли.

Внутри Пиеры все сжимается, словно невидимая сила сдавливает сердце и легкие. Ему трудно дышать. Такое ощущение, словно острый нож медленно вонзается в сердце.

На какое-то время он теряет сознание, ничего не знает, не помнит.

Когда же мысли возвращаются к нему, а боль в сердце немного ослабевает, Пиера пускает собаку по следу Мари. Та с лаем исчезает в направлении реки.

Пиера надевает лыжи и устремляется следом. Собачий лай замирает вдали, но светит полная луна, и идти по следу Мари и собаки нетрудно.

Пиера мчится как только может, выжимает из себя последние силы. Наконец он слышит собаку. Та скулит.

Следы подводят к тому месту, где Ньяллайокка впадает в реку Рейсаэльв. Там, пониже бурной стремнины, полынья, которая никогда не замерзает.

Морозная дымка густо окутывает полынью и лед вокруг нее, а поднявшись вверх, превращается в густой, холодный и влажный туман.

Собака стоит у полыньи и жалобно скулит. Следы от лыж Мари ведут прямо к полынье, в воду...

Пиера обходит полынью кругом, заглядывает внутрь, но видит лишь белую пену и черные засасывающие воронки, слышит только шум стремнины.

Глаза его мокры, но слезы больше не текут — в нем не осталось горя, лишь парализующее одиночество. И сновидение — воспоминание без слез.

Он идет обратно, сам того не замечая.

Внезапно снова оказывается у пепелища. Не в состоянии что-либо чувствовать, делает все машинально: собирает детские игрушки, складывает у камня, торчащего из снега, прикрывает камнями из очага, чтобы оградить от волков. Но, собравшись покинуть место, на котором стоял его дом, он отчетливо и ясно слышит голос Мари:

— Пиера, Пиера...

Может быть, эти слова произнесены час тому назад, а он не смог их тогда воспринять, и это лишь отзвук — эхо, звучащее внутри? Пиера оглядывается. Никого...

Мари... Мари...

Огонь погас, кофейник пуст. Пиера-старик сидит, согнувшись, и раскачивается из стороны в сторону.

— Да, отправиться к отцу я ведь не мог. Даже сегодня, хотя прошло много лет, его жестокие слова не выходят у меня из головы. Забрав собаку, я пошел к своему брату. Весь день я ничего не ел и был совсем измотан. Несколько раз засыпал на ходу и падал в снег. А до брата идти далеко, не один десяток километров.

Но оказалось, брат перекочевал. Все снялись со своих мест. Так что никто не помог мне собрать тех оленей, которые остались от разогнанного волками стада и, испуганные, бегали вокруг.

Потом мне удалось раздобыть парусину для палатки, немного еды, котелок, и я отправился обратно. Но к этому времени волки уже покончили с теми немногими оленями, которые еще у меня оставались. Всюду лежали зарезанные животные.

— Сколько?

— Не знаю. Быть может, десять, а может, и двадцать. Я обнаружил трех живых. Но они были так напуганы, что мне даже не удалось приблизиться к ним, чтобы поймать.

А позже, спустя неделю, и этих трех загрызли волки.

Всю зиму и весну я кормился мясом убитых волками оленей. Пока не пришло солнце и тепло. Каждую ночь мне снились сын и дочь, мои дети. И Мари. Во сне она была со мной. И жутко было просыпаться...

Кофейник снова допит до конца. Пиера поднимается. Он благодарит за угощение и кофе и бормочет, словно про себя:

— Да, может статься, мои олени ушли к Галмаку. Надо пойти туда и проверить.

И бредет своей дорогой, к востоку.

Перевел со шведского Вл. Якуб

Ханс Лидман, шведский писатель

Я сижу у истока речушки в южной части Финнмаркского нагорья. Легкий дымок от кофейника обволакивает лицо и разгоняет комаров. Булькает вода, шипит и пенится жир на черной чешуе коптящейся форели.

До ближайших саамских жилищ десятки километров. Я чувствую себя одиноким, совсем одиноким. Ни звука. Даже скромный всплеск играющего гольца или щебетание лапландского воробья не нарушают тишины.

Неожиданно раздается хруст сухого вереска. Возникает силуэт, и человек, не здороваясь, опускается по другую сторону костра. Это Пиера, старый саам, много лет бродящий в одиночестве по просторам Финнмаркского нагорья, странный человек, одетый в оленьи шкуры.

Мы уже раньше встречались в этих безлюдных местах. И хотя довелось нам перекинуться как-то лишь несколькими словами, хорошо понимали друг друга, и общество каждого было обоим приятно. Взгляд, движение руки могут сказать больше, чем огромное количество слов.

Пиера кормится охотой и рыбалкой. Раньше, говорят, у него были олени, целое стадо. Но потом он почему-то растерял их, я не знаю, как это случилось. Говорят еще, что в свое время был Пиера женат. Давным-давно. Но вся семья его погибла.

Пиера берет копченую форель, не спрашивая разрешения. Таков здешний обычай.

Мы едим молча. Руки становятся черными. Жадно глотаем горячий кофе.

Я спрашиваю Пиеру, не идет ли он на рыбалку. Он не отвечает. Долго стоит тишина. Лишь допив кофе, он наконец произносит:

— Я разыскиваю своих оленей... Оленей! Насколько мне известно, у него нет никаких оленей. И я спрашиваю осторожно:

— Волки?..

Пиеру поднимает голову. И я вижу его блестящие влажные глаза. Он кивает тяжело и задумчиво.

— Да, они...

Кофейник пустой. Я опять собираю вереск и варю кофе, черный и крепкий.

Нас окружает тишина. Но ничего мрачного, давящего в ней нет. Наоборот, тишина эта наполнена взаимным пониманием. Что касается меня, я ожидаю чего-то необычного — чувствую, что именно сегодня Пиера расскажет наконец о себе, своей судьбе.

— Волки перерезали все твое стадо? Выпив третью чашку кофе, Пиера отвечает:

— Да... все стадо. И... моих детей. А под конец они убили Мари, мою жену.

Долгая история. Тяжелая история, очень тяжелая...

Пиера родом из района Каутокейно. Его отец, Нила, владел большим оленьим стадом и считался богатым человеком. Зимние пастбища его располагались довольно близко к поселку, километрах в десяти на восток.

В семье было семеро детей, Пиера — самый младший. Он рано научился пасти оленей и круглый год бродил с ними по бескрайним просторам нагорья, у побережья, и много лет был у отца единственным пастухом. Судя по тому, что стадо все время умножалось, оленеводом он стал толковым. Братья и сестры создали свои семьи, получили свою долю стада, а так как было их шестеро, каждому досталось немного.

Как-то -на праздник Пиера встретил в Каутокейно Мари, дочку зажиточного оленевода. Родители Пиеры обрадовались, что молодые люди приглянулись друг другу: Мари — единственный ребенок в семье, значит, соединятся стада.

Все складывалось так, как задумали, и Нила уже напевал песенку о светлом будущем Пиеры, которого видел у котла с жирным оленьим мясом.

Среди саамов много ходило разговоров о предстоящей свадьбе. Ее сыграют поздней осенью, когда оленей перегонят с летних пастбищ.

Но во время весеннего перегона случилась беда. Летом Олли, отец Мари, и два других саама держали свои стада на островке у побережья. Чтобы туда попасть, животные должны проплыть километра два. В тот год с кормами на зимних пастбищах было на редкость плохо: в начале зимы выпало сразу много снега, а после оттепели мороз сковал его намертво в ледяной панцирь. Олени всю зиму голодали, стали худыми,, слабыми. Как только пахнуло весной, они потянулись на материк, туда, где уже освободилась от снега земля, с трудом пробирались сквозь глубокий снег, выбивались из сил, потом оголтело кидались в пролив, и никто не мог их удержать. Они были охвачены неистовым стремлением: поскорее попасть на желанные пастбища — голод неудержимо гнал их. Но проплыть два километра в ледяной воде, с сильным течением и приливами олени не смогли. Несколько сот утонуло, а многие из тех, что преодолели пролив, упали замертво на том берегу. Больше всего пострадало стадо Олли, в живых осталось оленей двадцать.