Только один человек - Гурам Дочанашвили

И уж тут я выбрал вопрос, который не должен был иметь ни малейшей связи с его увлечением. Я спросил так:

— Какого вы изволите придерживаться мнения касательно моды? Какого рода одежда вам по более по душе...

— Ширококарманная. Остальное безразлично.

— Как это — ширококарманная? И почему?

— А так: чтобы полезла любая книга.

Нет, это был явно какой-то недоумок. Я поднялся:

— Прошу прощенья, но... меня ждет руководитель.

— Видный собой и весьма энергичный?..

В хмуром молчании глядел он на меня, пока я рассовывал по местам свои причиндалы: ручку — в нагрудный карман, анкету — в портфель, и только когда я уже поспешно зашагал к двери, окликнул меня со спины:

— Вы тут забыли...

Это был галстук.

— Благодарю вас, прощайте... — и осторожно, чтобы не помять, сунул галстук в карман пальто.

— А знаете что? — проговорил он, — вы еще придете...

— Никогда! — свирепо рявкнул я: битый час пошел псу под хвост из-за этого юродивого...

— Вот увидите, если нет...

— Да почем вы знаете?

— Не может быть того, чтобы мы с вами так бесславно расста­лись друг с другом, — пока что наша беседа походила на материал, какие печатают в юмористических журналах.

— Лучшей беседы у нас не получится, — дерзко бросил я ему, в лицо.

— Нет, почему же? Все еще впереди. Вот увидите, если я не заговорю лучше.

— Ноги моей здесь больше не будет...

— Поглядим, поглядим, — улыбнулся он.

Дойдя до полного изнеможения, я полез в карман за платком, чтобы осушить взмокший лоб, и даже утерся уже, когда обнаружил, что это был вовсе не платок, а нечто совсем другое.

Это был галстук.

На Руководителе был отлично связанный свитер, под которым рельефно обрисовывалось его сильное, мускулистое тело — чистая погибель для женщин, во всяком случае, для определенной их части хотя бы. Глянь со стороны — ни дать ни взять атлет; ученый — и такое потрясающее сложение?! А речь — вы бы только послушали его речь! Строгая, стройная, глубоко убедительная, сложная и вместе с тем острая, интеллектуально отточенная, насыщенная терминологией — нет слова или выражения, которого бы он не знал — поистине ходячий словарь иностранных слов. Одно непонятно — с чего он так пристрастился к этим солнцезащитным очкам, у него же очень краси­вые глаза, да и брови тоже. Вот и сейчас на нем очки. Он располо­жился в кресле и пересматривает анкеты, которые я ему подаю, приговаривая время от времени: «любопытно», «весьма любопытно». Весь пронизанный радостью, я ерзаю на стуле в предвкушении заключительной похвалы — в руках у него последняя анкета. Мне присуща одна очень странная особенность — в минуты сильного вол­нения меня почему-то начинает необоримо клонить ко сну. Раз-другой я приписал этот инцидент простому недоразумению, но ког­да такое неоднократно повторилось, решил показаться врачу. Про­читав адресованную ему записку, врач со всем тщанием меня осмотрел, после чего убежденно заявил, что для тревоги нет ни малей­ших оснований: истории медицины известны подобные случаи, причем интересно то обстоятельство, что сон начинает одолевать человека лишь в преддверии ожидаемых неприятностей, ибо тело его в этом случае само собой автоматически отключается, чего отнюдь не происходит в минуты приятного волнения, как, например, было и со мной в данную минуту: в чаянии похвалы меня нисколечко не клонило ко сну. Само собой разумеется, что по поводу этой своей особенности я ни с кем из сотрудников не делился — где им понять, что в некоторых случаях тело само собой автоматически отклю­чается перед ожидаемой опасностью; ни черта не раскумекав, они заключили бы с ходу: да чего там, увалень он и есть увалень, вот вам и весь сказ.

Руководитель поднимает на меня глаза и говорит с одобритель­ной улыбкой: «Молодец, ты здорово поработал». Правда, сказал он всего три слова, но до чего ж зато приятные: «молодец», «здорово», «поработал». «И когда это ты столько успел, а?» Зардевшись, я смущенно склоняю голову, и Руководитель кладет мне руку на плечо: «В общем, друже, ты очень хорошо начал». И тут мне внезапно вспоминается какая-то странная фраза, где-то мною слышанная, ее произнес кто-то совсем недавно, вот только-только, она так и вер­тится у меня в голове, и мне почему-то становится страшно не по себе. Ах, да-да, вспоминаю я того юродивого: некий-де Эдмондо с какой-то там фамилией тоже, мол, хорошо начал, но... «Общее число анкет могло быть больше на одну, — говорю я Руководителю, — но с одним типом было никак невозможно работать...» — «И ты оставил его?» «Да», — отвечаю я с некоторым беспокойством, но Руководитель спокойно говорит: «И очень хорошо сделал. Если респондент увиливает от ответа, следует сразу же его оставить и заняться другим... Слава те господи, респондентами хоть пруд пру­ди». — «Чудной какой-то попался человек, — лицо у меня невольно хмурится, но все-таки я улыбаюсь Руководителю, — ко всему, что ни возьми, он подходит под каким-то своим углом. Нет, с ним никак невозможно было работать...» — «А под каким углом, собственно?» — спрашивает Руководитель, на губах которого играет безмятежная улыбка. «Под литературным, да притом еще в узком смысле этого слова; ко всему он подходит исключительно с точки зрения художе­ственной литературы...» — «С точки зрения литературы, говоришь? — вопрошает Руководитель слегка заинтересованно. — То есть как это, если выразиться точнее?» — «А вот как... — начинаю я припоминать. — Он, к примеру, заявил, что вполне доволен своими коммунальными условиями, поскольку у него имеются книжные шкафы, полки и лампочка...» — «Ха-ха-ха, — снисходительно посмеивается Руководитель, — надо думать, ему невдомек, что разумеется под словами «коммунальные услуги». А еще?» — «Еще... — силюсь припомнить я. — Да! Я спросил его про моду, какая, мол, одежда ему более по вкусу, а он: ширококарманная-де, чтоб полезла любая книга». «Ах вот оно ка-ак!» — тянет руководитель и, почему-то, резко поднявшись с места, идет к окну, уставляется в него и, даже не глянув в мою сторону, спрашивает: «А что он еще тебе сказал, интересно?» — «Я больше не дал ему говорить... Встал и ушел...» — «Встать и уйти всегда можно, — замечает Руководитель, — но анкету ты должен был заполнить, должен был во что бы то ни стало... Или, может, он больше не пожелал отвечать?» — «Нет, как не пожелал, — честно признаюсь я. — Он даже сказал: мы-де еще обязательно встретимся друг с другом». — «И представь себе, сказал совершенно правильно, ты это понимаешь? — берет тоном выше Руководитель. — А почему правильно, я тебе сейчас разъясню». Теперь он уже больше не стоит подле окна, а взад-вперед расхаживает по комнате, а я провожаю его взглядом. Вы понимаете, правильно сказал, говорит!.. Что же он может под этим разуметь? Боже милостивый, меня снова начинает одолевать дрема, и я вдруг припоминаю: «Да, да, я спрашиваю его, какие фильмы вам нравятся, а он: «с титрами, мол». «Почему?» — «Наверное, потому, что титры надо читать!...» — «Это он, значит, до такой степени любит литературу?! Ого-го, — потирает руки Руководитель. — Этого человека нам ни в коем случае нельзя упускать». И, продолжая расхаживать взад-вперед: «Ну и ну! Ишь ты каков!» Он глядит на меня некоторое время раздумчиво и вдруг обрушивает на мою голову целую лавину вопросов и сентенций: «Так вы полагаете, что познать внутреннюю суть индивида менее интересно, нежели накопить целую кучу шаблонных ответов, полученных от тех, что на весь наш комплекс отвечают только с точки зрения раз и навсегда присущего им, избранного по собственной воле рода занятий? И вы считаете, что от художественной литературы как таковой можно так просто и бездумно отмахнуться! Но есть ли на свете что-нибудь более приятное, чем почитать изредка где-ни­будь в тенечке, к примеру, Диккенса? И разве не литература дарит нам одну из прекраснейших возможностей другой раз культурно отдохнуть?!» Руководитель внезапно смолк, и, глядя на него, можно было безошибочно сказать, что он ударился в размышления о своем собственном будущем научном труде, потому что в такие минуты он непременно именно на такой вот манер вскидывает голову, слегка отведя ее вбок, и принимает вид удивительно твердый и непреклон­ный. Даже сквозь темные очки меня сейчас насквозь пронизывает его леденящий взгляд, и — представляете? — он вдруг говорит мне суровым, не терпящим возражения тоном: «Сегодня же извольте отправиться к упомянутому респонденту и заполнить анкету строго в соответствии с его ответами и желанием. И помните, иной раз высказывание оригинального индивидуума может содержать в себе много больший интерес, нежели десятки и сотни банальных ответов. Но прежде всего нам следует твердо удостовериться, что этот чело­век и в самом деле чрезвычайно любит литературу, иначе говоря, один из видов культурного отдыха, а уж коль скоро мы со всей не­сомненностью убедимся, что художественная литература и вправду красной чертой проходит через всю его жизнь, то тогда и займемся вплотную выяснением вопроса — почему, по какой причине», — и, несколько смягчившись, заключает: «Ну ладно, топай... Я на тебя надеюсь».