Пароль: "Директор" - Хайнц Хене

После выхода на свободу все мысли Харро сосредоточились на способах свержения нацистской тирании. В конце 1933 года Эрнст фон Саломон, который раньше писал статьи для «Гегнера», встретил Шульце-Бойзена на улице и едва узнал. Его лицо переменилось. Исчезла половина уха, а лицо избороздили розовые, полузажившие раны. Тот сказал ему:

— Я отложил свою месть до лучших времен.

Первой заботой Шульце-Бойзена стало найти некое безопасное место в иерархии новой Германии. Он уже говорил фон Саломону, что его будущее связано с рейхсвером; профессия военного обеспечивала лучшую защиту от сторожевых псов диктаторского режима. Многие противники нацистов нашли убежище в безликой серой массе в полевой форме.

Шульце-Бойзен хотел вступить в военно-воздушные силы Германа Геринга. Как сыну флотского офицера, ему предстояло сделать выбор: идти в военно-морской флот или нет. В 1929 году в Нойштадте в плавании по Балтийскому морю он прошел курс обучения, проводимый «Оборонно-спортивной ассоциацией Ганзы», и пристрастился к морским переходам. Но флот казался ему слишком реакционным, так что он нашел компромисс и пошел в морскую авиацию.

В середине 1933 года Харро поступил на двенадцатимесячные курсы наблюдателей «Германской авиационной школы пилотов» в Варнемюнде. Училище по подготовке кадров для немецкой военной авиации было замаскировано под гражданское учебное заведение. Время, проведенное в Варнемюнде, оказалось для него мучительным испытанием, поскольку он нашел «чрезвычайно трудным жить среди людей с совершенно другими понятиями, в интеллектуально враждебном окружении». Сокурсники чувствовали его нежелание поддерживать «бурный энтузиазм национальной революции» и относились к нему как к чужаку.

«Последнее оказалось самым трудными, — писал он родителям третьего сентября 1933 года. — Мои особые „друзья“ придумали здесь для меня все виды неприятностей, и поначалу я не знал, как все это вынести».

Харро прекрасно выдержал все испытания и первого января 1934 года получил назначение в Управление морской авиации в Варнемюнде. Там он так быстро завоевал расположение руководства, что вскоре его стали считать лучшим работником: вместе с несколькими солдатами и офицерами СС его отправили в учебную поездку в женевскую штаб-квартиру Лиги Наций, где он смог использовать свое знание иностранных языков.

Он обладал удивительной способностью к языкам: мог говорить на французском, английском, шведском, норвежском, датском и голландском языках, и у него появилось искушение оставить свои довольно рутинные занятия военно-морского наблюдателя. Но Харро ждала блестящая карьера в самом сердце германской державы. Он выучил русский и предложил Люфтваффе свои услуги в качестве переводчика. Тем не менее, пришлось долго ждать, прежде чем они были востребованы.

В дальнейшем его карьере способствовала привлекательная блондинка, горячая поклонница нацистов и бывшая руководительница трудовой службы. Они познакомились летом 1935 года во время плавания по Ваннзее. Ее звали Либертас («Libs») Хаас-Хойя, и она приходилась внучкой принцу Филиппу Ойленбургскому и Хертфельдскому (1847–1921), фавориту любителя музыки Вильгельма II. Самым большим её желанием было стать актрисой кино или журналисткой, и она неплохо разбиралась в поэзии.

Серия странных совпадений привела к тому, что «Либс» стала пользоваться благосклонностью иерархов Третьего рейха. Ее отец, профессор Вильгельм Хаас-Хойе, руководил художественной школой, размещавшейся в доме номер восемь на Принц-Альбрехтштрассе в Берлине, где Геринг устроил штаб-квартиру гестапо; её мать Тора, графиня Ойленбургская, (как она стала называть себя после развода с профессором), жила в фамильном имении в Либенберге, под Берлином, по соседству с Герингом, который любил захаживать из помпезного Каринхолла послушать, как графиня играет сентиментальные песни старого принца.

«Либс» влюбилась в яхтсмена Шульце-Бойзена, и двадцать шестого июля 1936 года они поженились. Бывший свидетелем на свадьбе Геринг нашел для молодого мужа место в Имперском министерстве авиации. Мария-Луиза Шульце не одобряла выбор сына и любила повторять, что её невестка — «наивная оптимистка, любящая посплетничать и легко поддающаяся любому влиянию». Фактически ей не нравился сам брак, поскольку для неё он был недостаточно респектабелен. По её словам, Либс была не слишком привязана к дому и недостаточно зрела, чтобы держать в руках неуправляемого Харро, а друзья графини ещё хорошо помнили скандальные истории о гомосексуальных оргиях принца Филиппа.

Сам Гарро считал иначе. Они с женой были страстно влюблены друг в друга, более того, связи семейства Хаас-Хойе позволили ему войти во властные структуры режима. В 1936 году Министерство авиации предложило ему личный контракт, и он стал сотрудником информационной службы.

Работа была необременительной, но обещала неплохие перспективы. Информационная служба под командованием майора Вернера Барца составляла часть Пятого отделения Генерального штаба Люфтваффе, на местном жаргоне «Genst. 5», которая входила в состав подразделения «Иностранные государства», ответственного за наблюдения за иностранными военно-воздушными силами. В иерархии Генерального штаба между ними и руководством Люфтваффе стояли только «картографическая группа» и «стратегический отдел». Таким образом Шульце-Бойзен оказался вплотную к «нервному центру» Министерства.

Харро занялся расширением своей небольшой империи. Он не ограничивал себя только чтением зарубежных газет, расклеивая вырезки и докладывая о прочитанном. В своей однокомнатной квартире на Гогенцоллерндамм Шульце-Бойзен изучал военно-политическую литературу, чтобы иметь возможность блеснуть военными познаниями, добровольно прошел подготовку резервистов (в июне 1937 года ему присвоили звание капрала с занесением в списки подразделения резерва ВВС в Шлезвиге) и получил чин лейтенанта. «Он был очень усерден и всегда рвался к знаниям», — вспоминает его бывший домохозяин.

Шульце-Бойзен сделал карьеру в министерстве главным образом благодаря своему прилежанию. Молодой энергичный референт вскоре попался на глаза начальству. Капитан Ганс Айхельбаум из информационного отдела центральной канцелярии министра авиации часто привлекал его для написания статей в «Ежегоднике германских Люфтваффе», за редактирование которого отвечал.

Харро и его перо всегда были под рукой. В ежегоднике 1939 года, например, он выражал беспокойство по поводу «военно-политических планов большевизма», которые, по его словам, проводили опасный курс перевооружения «с использованием методов, которые с точки зрения закона определенно не выдерживали критики». А по поводу политического шантажа фюрера во время судетского кризиса с удовлетворением заметил, что «после мюнхенских решений сократившаяся глубина чешско-словацко-карпатско-украинского оборонительного пространства более не представляет угрозы для великого германского рейха. Врагам национал-социализма теперь придется забросить свой „авианосец“, о котором столько говорили и который теперь пришлось торпедировать».

Подобные уловки позволили ему проникнуть в секретные отделы министерства. Он завел новых знакомых, новые связи. Секретная информация, на которой основывалась его официальная журналистская деятельность, окончательно убедила Харро, что Адольф Гитлер ведет дело к войне. Еще 15 сентября 1933 года он уже писал родителям: «У меня сложилось смутное, но вполне определенное чувство, что в перспективе мы приведем Европу к катастрофе гигантского масштаба».

Подлинные и неоспоримые доклады и отчеты доказывали ему, что политика диктатора как образчик беспринципного авантюризма непременно найдет свой конец в следующей мировой войне. 11 октября 1933 года в письме родителям он сообщает: «Теперь я утверждаю, что самое позднее в 40–41 году, но вероятно даже следующей весной в Европе начнется мировая война с классовой борьбой как её следствием. Я однозначно утверждаю, что первыми аренами битвы в новой войне станут Австрия и Чехословакия».

Но что хорошего могла принести подобная осведомленность? Как предотвратить катастрофу? Шульце-Бойзен посовещался с шестерыми своими давними друзьями. Они и стали зародышем организации, впоследствии известной как группа Шульце-Бойзена.

Все началось со случайной встречи на улице через несколько месяцев после вызволения Харро из эсэсовского лагеря пыток. Он встретил штутгартского скульптора Курта Шумахера, с которым ему доводилось работать в «Гегнере». Сын профсоюзного чиновника Шумахер был швабом и с 1920 года жил в Берлине. Скульптор стал одним из изгоев нового режима: выпускник Берлинской школы изобразительных искусств, он был представителем абстракционизма, и с триумфом «здорового» народного мнения, насаждавшегося нацистскими цензорами от искусства, ему запретили выставлять свои работы. Сводить концы с концами удавалось только благодаря случайным приработкам и заработками жены, Елизабет Хохенемсер, дочери инженера и наполовину еврейки. Она была художником-плакатистом, а затем училась на фотографа. Когда у Шумахера появилась масса времени на раздумья о власти, загубившей его карьеру, он стал анализировать нацистскую систему тирании.