Большая книга ужасов – 90 - Мария Евгеньевна Некрасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В костре шумно шевельнулись угли. Я повернулся: старуха!
Она сидела так же, как в прошлый раз: с палочкой у костра. Белая прядь выбилась из-под платка.
– Я же тебе говорила, чтобы ты сюда не совался. – Голос у нее был скрипучий, нечеловеческий. – Кто сюда придёт, здесь и останется. Беги! – Она кинула в меня головёшкой.
Я поймал, обжегся и распахнул глаза.
Я сидел у костра спиной к палатке. Земля вокруг была истоптана. Следы большие, человеческие следы, размера, наверное, сорок пятого, точно не мои. На прогнувшемся тросе болтался выдернутый из земли колышек. Я потянулся воткнуть – и увидел свою руку. В ладони, в самом центре, наливался белый волдырь ожога.
В шею мне дунуло прохладой, в ноздри ударил странный запах сухой кожи и полыни. Похоже, но не так резко пахнет от стариков. Что-то шаркнуло по моей куртке, как будто пытались схватить, но не удалось. Сзади! За спиной мирно стояла палатка. Я заглянул внутрь – пусто.
Луна была высоко-высоко. Она была полной и светила, наверное, ярче костра. Впереди замаячил огонёк фонарика. Наконец-то!
– Живой? – Лом сверкнул фонариком мне в глаза. – Ну вот и молодец. А Толстый испереживался, как ты тут без нас… – Лом болтал как ни в чём не бывало и прилаживал над костром котелок с водой. Толстый ковырялся в рюкзаке.
Через несколько минут в котелке над костром уже уютно бурлила гречка с тушёнкой. На палках вокруг сохли наши сапоги. Я сидел на брёвнышке, завернувшись в спальник, цедил чай из горячей железной кружки, чесал босые ноги о засохшую грязь и не мог поверить, что это та поляна, с которой надо бежать.
– А может, старуха – это просто старуха, – философски заметил Лом. – Померла тут где-нибудь и ходит теперь всех гоняет. Кто не своей смертью умер, те и становятся призраками.
– Думаешь, заблудилась и не вышла из леса?
– Или зверь какой задрал. Вы видели её лицо?
Мы с Толстым закивали. Я отчего-то подумал про росомаху. Видел однажды, что она делает со зверем, попавшим в капкан. Честно говоря, видел только кровь, шерсть и пару косточек. Всё остальное выела росомаха. Завалить парня вроде меня ей всё-таки слабо, а старуху, думаю, осилит. Медведь опять же… Он ещё голодный в мае, ягод нет.
Толстый задумчиво шевелил дрова в костре:
– Мне кажется, тут другое. Лес ведь каждый год кого-нибудь забирает. В том году две старухи ушли. В позапрошлом – парень из города… Да если бы они все в призраках ходили, тут бы уже было не протолкнуться!
Я молча расправлялся с кашей. Эти двое спорили об аномальных зонах и мёртвых бабках.
– Вот если, например, кого-то зарезали да ещё не похоронили – тогда да, он может стать призраком. А зверь задрал – дело житейское.
– А место-то при чём?
– Энергетика. Двести лет назад здесь кого-то убили, потом сто девяносто лет назад ещё кого-то, и это всё копится, копится… И когда земля уже хорошенько пропитана кровью…
– Да ну, фигня! Вся земля – одна большая могила.
– Ты не понимаешь. Должно так совпасть, чтобы и место, и время, и чтобы не за что, и… – Толстый сник. – Сам не знаю.
– Но местечко и правда стрёмное, – поддержал его Лом.
А мне уже было уютно, как дома перед теликом. Тепло, хорошо, и даже банальная каша с тушёнкой на воздухе в лесу в тысячу раз вкуснее.
Лес молчал. Казалось, он слушает этот глупый разговор. Ветки не шумели на ветру, не пели птицы. Когда Толстый и Лом замолкали, у меня звенело в ушах от тишины.
– …А то оказалось поместье Салтычихи, и в этом пруду она утопила кучу народу, вот тебе и стоны по ночам! Вода – она же как зеркало, портал в мир мёртвых.
Я перевернул свои сапоги над костром: ещё чуть-чуть, и высохнут. По телу разливалось приятное тепло. Я подобрал ноги под себя, плотнее завернулся в спальник. Голоса Лома и Толстого слышались издалека, будто я под водой, а они уплывают от меня на лодке. Ноздри щекотал запах тушёнки и костра. Одежда будет пахнуть им ещё долго. На голову будто надели тяжёлую мягкую шапку. Мне было тепло.
– Ну слава богу, тут люди есть! Привет, ребятки! Не возражаете? – Лом поперхнулся кашей, а Толстый вытаращил глаза. К нашему костру подсел дядька самого дикого вида: всё лицо его закрывали борода и чёлка, только два глаза поблёскивали в темноте.
– А я заблудился, думал, уже не выйду. Как вы, местные, здесь ориентируетесь?
– Здрассте. – Лом гостеприимно протянул ему ложку, а Толстый спросил:
– Вы городской?
– Не местный, – коротко ответил дядька, а я опять заметил, что даже не вижу его рта. Ложка с кашей исчезла в бороде и вернулась пустой. Дядька счастливо зажмурился:
– М-м… горяченькое. Я вас сейчас тоже угощу. – Он торопливо полез в карман, достал промасленный свёрток и развернул. В свёртке лежали раздавленные плоские пирожки, видно было, что дядька долго таскал их в кармане. – Берите-берите. Мне бабка с собой много напекла.
Отказываться было неудобно. Пирожок был слишком масляный и странно пах диким мясом. Этот запах ни с чем не спутаешь. Отец Лома иногда угощает нас котлетами из лося. Вот у них похожий запах, но не совсем то.
Лом и Толстый не глядя заглотили по пирожку, промычав «спасибо». А я уже наелся. Видя, что дядька наблюдает, отвлекал его вопросами, чтобы потихоньку выкинуть надкусанный пирожок:
– Вы охотник?
– Бывало по молодости, ходил с ребятами. Очень уважал это дело.
– А теперь что же? – Я метнул пирожок в костёр, и он вспыхнул, будто состоял из одного масла.
– А теперь я не тот, глаза не те, да что там! – Он махнул рукой и со звоном кинул ложку в пустой котелок.
Я будто проснулся от этого звона. Взглянул ещё раз на нашего гостя: странно он был одет. Вроде всё как у людей: штаны, рубашка, сапоги, а какие-то не такие, не как у всех. И еще он отбрасывал две тени.
Я подумал, это игра света, специально пересел поближе к нему: будет у меня так же или нет? Нет, у всех была одна тень, и только у нашего гостя две. А Толстый и Лом клевали носом у костра и ничего не замечали.
Проснулся я от холода. Костёр давно погас. Я лежал босиком на бревне у холодного кострища, и меня трясло. Ребят рядом не было – дрыхнут небось в палатке, не стали меня будить. Я размял замёрзшие пальцы на
