Журнал «Вокруг Света» №09 за 1995 год - Вокруг Света

Николсона толкнули в колено, и он взглянул вниз. Вот уже почти три дня, как мисс Драхманн сидела там, на нижней перекрестной скамье, следя за резвящимся около банки ребенком — мальчик был единственным на шлюпке человеком, располагавшим избыточной энергией, — и часами убаюкивая его на руках, когда ему хотелось спать. Она, должно быть, сильно мучилась от тесноты, но никогда не жаловалась. Ее лицо исхудало, скулы выступили, а большой шрам на левой щеке посинел и на фоне загорелой кожи выглядел еще ужаснее. Девушка вымученно улыбнулась Николсону потрескавшимися губами, затем отвернулась и кивнула на Питера. Но Маккиннон первым поймал и правильно понял этот кивок — погрузил ковш в остатки теплой, противной на вкус воды в баке. Будто по условному сигналу поднялась дюжина голов и проследила за осторожным переливанием воды в стакан, за тем, как пухлые ручки ребенка жадно схватили его и быстро опрокинули в рот. Потом все отвернулись от Питера и посмотрели на боцмана обезличенными ненавистью и страданиями глазами, но тот лишь улыбнулся своей медленной терпеливой улыбкой, и пистолет в его руке даже не шелохнулся.

Ночь, когда она наконец опустилась, принесла относительное облегчение. Испепеляющее солнце исчезло, но воздух все еще оставался горячим и удушливым, а жалкая доза воды, получаемая каждым с закатом, только обостряла жажду, делая ее еще более невыносимой. В течение двух или трех часов после наступления сумерек люди в шлюпке беспокойно ворочались на своих местах, и кое-кто даже пытался заговорить с соседом, однако их запекшиеся рты были слишком воспалены для этого. В головах с безнадежным постоянством просыпалась мысль, что если не случится чуда, то этот закат будет последним. Однако природа сжалилась над истощенными голодом, жаждой и палящим солнцем людьми, и они постепенно погрузились в горячечный полубредовый сон.

Николсон и Маккиннон также уснули, хотя намеревались разделить ночное дежурство, однако изнеможение запустило в них свои когти так же глубоко, как и в остальных, и они время от времени проваливались в тяжелую дрему, склонив головы на грудь и, то и дело вздрагивая, просыпались. Один раз Николсону, очнувшемуся от короткого забытья, показалось, что кто-то передвигается по шлюпке, и он тихо окликнул его. Ответа не последовало и на повторный оклик. Тогда старший помощник вытащил из-под скамьи фонарь. Батарея почти села, однако даже слабого желтоватого лучика было достаточно, чтобы увидеть, что все по-прежнему спокойно, никто не покидал своего места и каждая черная бесформенная тень лежит, распластавшись поперек банки или рыбины, как и прежде. Через некоторое время Николсон уже готов был поклясться, что сквозь сон до него донесся всплеск, и опять потянулся за фонарем. И опять увидел, что никто не сделал и шагу со своего места. Он пересчитал все скрюченные силуэты, и цифра никак не изменилась: восемнадцать человек, не считая его самого.

Он продолжал бодрствовать остаток ночи, сознательно борясь с почти непреодолимой усталостью, свинцовыми веками и шумом в голове.

Шли минуты, и Николсон стал различать мачту, отчетливо выделявшуюся на фоне неба, затем линию планшира и, наконец, отдельных лежавших в шлюпке людей. Ребенок по-прежнему мирно спал поодаль на кормовых шкотах, закутанный в одеяло, спрятав голову под мышку Гудрун. Девушка, как и раньше, сидела на нижней перекрестной скамье, неудобно повернув тело, а щекой жестко упираясь в деревянный край настила. Он осторожно приподнял голову, подоткнул под нее угол одеяла и, повинуясь какому-то странному импульсу, мягко отодвинул назад упавшую ей на лицо прядь иссиня-черных волос, закрывавшую длинный неровный шрам. Несколько мгновений он сидел неподвижно, затем увидел блеск ее глаз во мраке и понял, что она не спит. Он не почувствовал ни неловкости, ни стыда и просто молча ей улыбнулся. Она, должно быть, заметила как блеснули зубы на темном лице и улыбнулась в ответ, потеревшись щекой об его руку, и медленно выпрямилась, стараясь не потревожить спящего мальчика.

Шлюпка понемногу оседала, уровень воды составлял два или три дюйма над рыбинами, и Николсон подумал, что давно пора заняться вычерпыванием. Но дело это представлялось шумным. Многие, действительно, были по лодыжку в воде, а некоторые буквально сидели в ней, однако это было ничто по сравнению с тем, что им предстояло испытать с новым восходом солнца.

И затем он увидел нечто, отбросившее прочь все мысли о бездействии. Он быстро растряс Маккиннона, поднялся на ноги и, перешагнув через кормовую банку, опустился на колени перед Дженкинсом, лежавшим в довольно странной позе, как бы свалившись с корточек и уронив голову рядом с банкой, к которой по-прежнему были привязаны его руки. Николсон нагнулся и потряс его за плечо. Дженкинс еще больше завалился на бок, но не пошевелился. Николсон снова потряс его и позвал по имени, но Дженкинс уже не мог слышать его. Случайно ли, намеренно ли — несмотря на веревки, он ночью соскользнул с банки и захлебнулся в нескольких дюймах скопившейся на дне воды.

Николсон выпрямился и посмотрел на боцмана, понимающе кивнувшего в ответ. Настроение находившихся в шлюпке людей совсем не улучшится, обнаружь они по пробуждении мертвого; к тому же тихое спихивание его за борт казалось небольшой ценой, заплаченной ради сохранения мутнеющего рассудка остальных.

Дженкинс оказался тяжелее, чем думалось, и его тело неловко застряло между банок. Маккиннон разрезал связывавшие Дженкинса веревки и помог Николсону подтащить его к боковой скамье. По меньшей мере, половина людей в шлюпке проснулась и, уже зная, что Дженкинс мертв, наблюдала за их возней с тусклыми и странно непонимающими глазами. Никто не вымолвил ни слова, и казалось, что они так и позволят перекинуть Дженкинса через борт без всяких истерических припадков, когда откуда-то с носа раздался пронзительный вопль, заставивший всех повернуть головы в направлении бушприта. Николсон с Маккинноном вздрогнули, выпустили из рук тело и обернулись: в безмолвии тропического рассвета крик прозвучал неестественно громко.

Вскрикнул молодой солдат Синклер, однако он смотрел не на Дженкинса. Он стоял на коленях, слегка покачиваясь, и не отрывал глаз от человека, лежавшего внизу.

Через три секунды Николсон был рядом с лежащим. Его ноги продолжали цепляться за банку и нелепо указывали ступнями в небо, словно человек внезапно свалился с сиденья назад и не успел прийти в себя. Это был священник Ахмед, загадочный и молчаливый друг Фарнхольма. Абсолютно мертвый.

Николсон сунул руку под черную рясу, нащупывая сердце, и так же быстро ее вытащил. Кожа Ахмеда была холодной как лед — он был мертв уже несколько часов.

Николсон в недоумении взглянул вверх на Маккиннона и снова склонился над телом, пытаясь приподнять его за плечи, и вот тогда испытал уже настоящий шок. Он не смог оторвать туловище от рыбин больше, чем на два дюйма. И только когда боцман поднял левый бок Ахмеда, Николсон, согнувшись так, что его лицо едва не касалось воды, понял, почему у него ничего не вышло. Торчавший между лопаток священника нож, всаженный по самую рукоять, застрял черенком меж досками рыбин.

Продолжение следует

Алистер Маклин, английский писатель Перевели с английского И.Алчеев, Н.Непомнящий

Священные головы профессора Гасто

В престижном районе Марселя, на шикарной вилле есть комната. А в ней — высушенные, бальзамированные, украшенные мозаикой или ракушками... человеческие головы.

Сразу вспоминается известная французская сказка. У хозяина этой комнаты, профессора Гасто, тоже есть борода, правда не синяя, а, как говорят французы, — «соль с перцем».

Вот голова, принадлежавшая женщине из племени мундуруку, живущего в бразильской Амазонии. Волосы длинные и волнистые, украшенные сухими цветами. В глазницы вставлены зубы тапира, они удлиняют линию глаз и придают лицу вневременной, безмятежный вид. Этот и другие экстравагантные «трофеи» свидетельствуют о странном пристрастии профессора к собиранию предметов погребальных культов разных народов.

Анри Гасто, элегантный шестидесятилетний мужчина, известный нейропсихиатр, занимающийся проблемами эпилепсии, хранит у себя больше священных голов, чем, наверное, все музеи антропологии мира. Обладатель этого необычного сокровища неплохо чувствует себя как в роли директора Института нейрологических исследований при госпитале в Тимоне, так и исследователя примитивного искусства. Профессор Гасто знает все о любом из ста двадцати экспонатов своей коллекции: где и кто нашел каждую священную голову и даже предполагаемую причину смерти.

Экспонаты его частной коллекции уникальны. Например, головы воинов враждовавших индейских племен Амазонии — хиваро и мундуруку.