Бунтарка. Берег страсти - Шерил Сойер

— Я была вне себя от гнева. Никогда в своей жизни я так не злилась. Мне нужно было встретиться с ним, поэтому я быстро вернулась в гостевую. Я стояла в дальнем конце, когда барон вошел, всем телом опираясь на слугу и еле передвигая ноги. Он ухватился обеими руками за спинку кресла, отпустил слугу и притворно слабым голосом сказал: «Мадемуазель, я не могу принять вас должным образом. Друзья говорят, что я поправлюсь, но у меня совсем нет сил».

— Луиза, как это отвратительно! Ты уже дважды оказывалась в его власти. Разве ты этого не понимаешь?

— Барон внимательно глядел на меня, но я надеялась, что в вуали он меня не узнает. Он сказал: «Я подумал, что самой большой честью для меня будет либо убить, либо умереть за вас. Я даже не надеялся, что ангел, вдохновивший меня, так близко подойдет ко мне» — и протянул ко мне руку. Но он и меня называл «ангелом»! Это было уже слишком: я собралась покинуть комнату.

— Наконец-то!

— Однако барон преградил мне дорогу, обнял меня за талию и стянул капюшон с моего лица. Его ждало такое потрясение, что он выругался: «Черт подери — это вы!» Я пыталась изо всех сил вырваться, но он еще крепче прижал меня к себе и рукой крепко зажал мне рот. Он спросил, знает ли еще кто-нибудь, что я здесь, и я отрицательно покачала головой. «Маленькая идиотка, хочешь, чтобы меня и в самом деле убили?»

— Ты напугала его. Отлично!

— Он шипел на меня, выясняя, узнал ли меня кто-нибудь, когда я поднималась по лестнице. Затем велел немедленно уходить и умолял никому ничего не говорить и дать самому решить, где и когда мы будем встречаться.

— Боже милостивый, даже после того, как он обманул и оскорбил тебя, обошелся с тобой хуже, чем с уличной девкой, он смеет говорить о новых встречах!

— Я ответила, что с этого мгновения забуду о том, что он существует на белом свете. Ему было наплевать на мои чувства — ему не терпелось побыстрее выпроводить меня. Когда я снова скрыла лицо вуалью и надела капюшон, он, провожая меня к лестнице, пригрозил: «Скажете хоть одно слово обо мне — и все узнают о том, как вы вели себя сегодня».

— И ты невредимой покинула этот дом и вернулась к матери?

— Да. С тех пор я не могу прийти в себя. Мне становится дурно всякий раз, когда я думаю о происшедшем.

— Странно, но я ничего не слышала об этой дуэли, — удивилась Вивиан.

— Видишь, мы с тобой все узнаем последними, поэтому в тот же вечер я решила выйти из дома, хотя чувствовала себя скорее мертвой, чем живой, и узнать, о чем говорят люди. Кто-то действительно сказал, что барон де Ронсей поправляется и уже устраивает в своей спальне вечеринки для близких друзей. — Она состроила отчаянную гримасу и бросила свой чепчик на край стеганого покрывала. — Может быть, девицу из оперы уже пригласили, и она удостоилась более теплой встречи, чем я? Клянусь, я больше никуда не хочу идти и не желаю ни с кем встречаться. За исключением тебя. Ты единственный человек на этой земле, кто понимает меня.

— Луиза, ты не должна вот так прятаться от всех, — сказала Вивиан. — Он не посмеет распускать слухи.

— Ты права. Он слишком боится мужчин нашего семейства, чтобы сказать кому-то о том, как я скомпрометировала себя. Но если бы он сбил меня с ног, когда я его увидела, и то мне было бы не столь больно.

— Моя дорогая подруга, ты легко отделалась. Теперь ты знаешь, что он полное ничтожество. Ты не можешь винить себя в том, что случилось, ибо имела дело с дьяволом, который гораздо коварнее, чем ты или я.

Вивиан расстроилась, видя свою подругу такой подавленной, ведь обычно она бывала такой живой и игривой. В обществе Луизы первые дни ее одинокого раскаяния в монастырской школе превратились в новую веселую жизнь. Позднее, когда обе появились среди парижского общества, Луиза продолжала влиять на нее столь же благотворно. Благодаря Луизе Вивиан сумела преодолеть свою провинциальную робость и легко вступала в любой оживленный разговор. Она также обрела союзницу, которая никогда не испытывала неловкости и не порицала ее, если их мнения порою расходились. Луиза просто смеялась, когда спор становился горячим, и тут же приходила подруге на помощь, если девушки пытались подавить высокий полет радостного настроения.

Вивиан попыталась сказать властным тоном:

— Давай не будем больше о нем говорить, он мне противен. Почему бы тебе не нарядиться и не поехать со мной к Эно? На прошлой неделе я встретила их дочерей, с ними очень весело, у них такие разнообразные интересы. Они любят играть в карты и охотно делают крупные ставки, так что если у нас есть желание пойти на небольшой риск, то мы успеем к ним на кадриль.

Луиза наклонила голову, серьезно глядя на Вивиан:

— А что я скажу маме?

— Что ты просто переутомилась, а теперь вполне отдохнула.

— А что я скажу сама себе? Я так несчастна! Ничто не может унять эту боль.

Вивиан вздохнула и решительно произнесла:

— Ни один мужчина не имеет права делать тебя несчастной! Лучше помоги мне вынести тиранию моего дяди, и ты скоро поверишь мне, что такого человека, как барон, на свете никогда не было.

Девятого декабря Бенджамин Франклин прибыл в Киберон, что в Бретани, вместе с Уильямом Темплем, своим внуком. В Америке ему пришлось оставить сына, который сидел в тюрьме за проанглийские настроения. Тем временем генерал Хоу взял Манхэттен. Повстанцы потеряли пять тысяч человек. Томас Пейн, англичанин, бывший на стороне американцев, писал: «В такое время подвергаются испытанию человеческие души. Искатели теплых мест и ура-патриоты в трудные моменты не станут служить этой стране, но те, кто служат ей сейчас, вызывают любовь и благодарность как мужчин, так и женщин».

Пока Франклин не спеша приближался к Парижу, Бомарше под именем месье Дюрана на почтовой карете ехал в противоположном направлении, к Гавру. Он сам взял на себя обязанность руководить отправкой в Америку через Санто-Доминго четырех кораблей, которым предстояло доставить шестьдесят три пушки, двадцать тысяч сто шестьдесят пушечных ядер, девять тысяч незаряженных гранат, десять тонн боеприпасов, шесть тысяч сто тридцать два мушкета и сорок девять добровольцев, включая двенадцать «специалистов», квалификация которых уже вызвала сомнения у графа де Мирандолы.

Предупрежденный своими шпионами о том, что готовится отправка незаконного груза, лорд Стормонт, посол Англии, выразил решительный протест Парижу и Версалю по поводу этого. Торговцы Гавра, возмущенные портовыми чиновниками за то, что те разрешили погрузку кораблей, и напуганные тем, что английский военно-морской флот может предпринять меры возмездия против их вышедших в море кораблей, присоединились к этому протесту. «Ромен», «Андромеда», «Аноним» и «Амфитрит» подняли якоря, но ненадолго. Шестнадцатого декабря эти корабли были отозваны королевским указом, и три из них подчинились ему. Только «Амфитрит» продолжал свое рискованное плавание.