Истории мудрого странника - Амалдан Кукуллу

– За такие дела, дорогой Лутип, – голова с плеч долой – вот, что надо делать.

– Вот именно! – поддержал его разбойник Лутип и ко времени подлил в огонь масла: – Вот тебе десять золотых, убей баши, а куш мы поделим... Если что, я здесь!

Загорелись безрассудные глаза Машади, забегали в ненасытной жадности, а костлявые руки спешно коснулись рукоятки кинжала и стали ее так сильно сжимать, будто благодарили верную в дружбе руку разбойника Лутипа.

– Будет сделано, друг, – сказал воинственно Машади.

Когда горы спрятали солнце и на лес опустилась темнота, Машади пришел к баши и, выбрав удобный момент, вонзил в спину атамана свой булатный кинжал; баши тут же упал на землю и испустил дух. А когда узнали разбойники об убийстве своего баши, набросились на убийцу с угрозами, повалили его на землю и стали бить. Прибежал сюда и Лутип. Стал он размахивать в воздухе кинжалом и кричать на Машади:

– Убийца! Убийца! Такого атамана убить! Такого атамана убить!.. Убить его! Убить его! Убить! Убить! – кричал он.

Кричи криком – дурак найдется. Знал об этом хитрый крикун, а потому и кричал. До тех пор кричал и неистово бросался на дрожащего в страхе Машади, пока один из разбойников, одураченный криком, не ударил смертельно бледного Машади кинжалом в спину. А разбойнику Лутипу того и надо было: сжег он свою зловонную подлость на чужом горящем костре и на том успокоился.

На следующий день отец вновь сказал маленькому Наджасу:

– Помни сын, что всегда надо говорить о честности, но самому оставаться бесчестным. Признаваться в любви и преданности, а самому ненавидеть и презирать. Шумно хлопать в ладоши, говорить громкие слова в знак признания сильного, но при случае этими же руками бесшумно задушить его... Словом, все делать против воли своей днем, а ночью дать полную свободу в поступках и делах.

Еще больше возгордился мальчик своим отцом и стал подражать ему во всем. Известно, что грязь легко пристает, а трудно счищается. У маленького Наджаса и походка изменилась, стала похожей на отцовскую. А походка у отца была бесшумная, не ритмичная, урывчатая, как у хитрой лисы, которая идет за добычей на охоту и боится спугнуть ее. А вскоре и поступки мальчика на отцовские походить стали.

Шли годы. Радовался стареющий отец за мужающего в грабежах и разбоях сына, с гордостью хвалил его, заботился и растил в сыне то нездоровое семя, которое он некогда заронил в его детскую душу. И если подсолнух тянется к солнцу, то в черную бездну стремилась душа Наджаса. Бывало, выйдут люти на разбой, а Наджас, словно пантера, неистово и яростно бросается из укрытия на беззащитную и растерявшуюся в страхе жертву и терзает, и рубит невинного человека на куски. Верно говорят: «Что посеешь, то и пожнешь». И наступит время, и сполна соберет разбойник Лутип тот урожай, который он сам когда-то посеял в детской душе Наджаса.

А дело было так.

В далекой и горной стране было падишахство, а правил им добренький, малодушный, недалекий человек. Те, которые жили в ладу с Богом и совестью, считали своего правителя дурачком или того лучше – простофилей. А те, которые думали только над тем, как поплотнее наполнить свои и без того толстые животы, называли своего правителя «золотым человеком и мудрым падишахом». И все потому, что любил падишах кейфы устраивать по всякому поводу, а чаще и без повода: неоспоримо, что на чужой мед и дурак льнет. Оно и понятно: со всех концов съезжался к падишаху всякий сброд. Все, что было в этом падишахстве: и казна, которая постепенно истощалась его приятелями по кейфу; и этот огромный дворец с семьюдесятью мраморными ступенями; и падишахский престол, – все досталось ему в наследство от покойного отца, известного старикам, а особенно бедному люду под именем «Великий и Справедливый».

Но рассказ не об этом падишахе: то было и осталось в доброй памяти народа. Наш рассказ о добреньком, малодушном падишахе и его единственной дочери, которую он очень любил. И вот, когда пришло время выдавать ее замуж, решил любящий отец оповестить мир, что он – почтенный падишах далекой горной страны – выдает свою дочь замуж. Но любимая дочь упросила доброго отца своего позволить ей прежде, чем он отдаст ее замуж, отправиться в путешествие.

– Хочу посмотреть, как там, в далеких странах, живут люди, какие надевают наряды, какие песни поют, как танцуют и как веселятся, -сказала она.

Не сумел добренький отец противостоять дочери. Приказал он слугам подать золотую карету да застлать ее дорогими персидскими коврами. Дал он ей на расходы полный сундук золотых монет и проводил ее вместе с надежной охраной в дорогу.

Но случилось, что дорога, по которой поехала дочь падишаха, проходила через лес, где промышляли разбойники во главе с отцом Наджаса. Едва только заслышали чуткие уши разбойников веселый звон колокольчиков и резвый стук колес, как тут же в радости и спешке спрятались в своих укрытиях и стали дожидаться очередного куша, который сам катился безвинной жертвой в их грязные руки.

Если бы знал человек, где горе и несчастье поджидают его, он, наверняка, обошел, объехал, облетел бы то место стороной! Но не знали о поджидающей их беде ни дочь падишаха, ни ее верные нукеры. Стали они подъезжать к тому месту, где спрятались разбойники -а разбойники только того и ждали, – и, о Боже! – как вдруг не то с неба свалились, не то из-под земли выскочили, налетели на них со свистом, в лохматых, по самые глаза папахах – поди узнай их! -и всю охрану поубивали. Кинулся Наджас к дочери падишаха, чтобы и ее убить, да вдруг смекнул, что лучше за нее хороший выкуп взять.

– О, судьба, наконец-то ты послала мне настоящее дело – с радостью подумал Наджас. Немедля набросил он на белокурую, как ясный день, голову падишахской дочери свою черную лохматую бурку и уволок ее в подземелье, что под корнями огромного дерева находилось, и так спрятал ее от глаз своих же друзей-разбойников.

Много дней и ночей пробыла дочь падишаха в темном подземелье, много слез пролила, – но кто мог здесь, в этом страшном логове, пожалеть ее, помочь – душа разбойника, что камень: не расплавить, не растопить.

Нужно сказать, что и Наджас неспокойным был все эти дни, -не подумайте, что влюбился он, – в такой, как у него, душе нет места для любви! Задумал он жениться на дочери падишаха, стать зятем падишаха далекой горной страны, а потом убить падишаха и занять его трон. Но не знал как это лучше исполнить. Все боялся, что не выдадут за него, разбойника, такую красавицу. Но как бы то ни было решил он все свое коварство, всю подлость в ход пустить, но во дворец падишахский пробраться. Пришел он к отцу мыслями своими поделиться, а отец и слушать не стал. Нахмурил свои лохматые брови, да так сурово, что ясное небо черными тучами заволокло, вот-вот страшной грозой разразится, градом обрушится.

– Не пущу! – говорит. – Здесь родился и здесь умирать будешь... Не послушаешься – убью, задушу этими грязными руками.

Промолчал Наджас, словно языка во рту и не было, но обиду на отца затаил недобрую. Прибежал он к своей пленнице – а время было позднее, ночь темная – и говорит ей:

– Я спасу тебя, если ты согласишься стать женой мне, и никому не скажешь, что я разбойник.

Согласилась красавица, обещала тайну о разбойнике Наджасе не раскрывать; а что ей оставалось делать: всю жизнь в подземелье провести или убить себя?

Оседлал Наджас коня, прихватил с собой хурджун с золотыми монетами, посадил девушку позади себя и только собрался было вскачь пуститься как из темноты выскочил отец, схватил сына за ногу и стал кричать:

– Не пущу! Отца старого пожалей! Разве для того я тебя растил, чтобы ты меня бросил?

Забыл совсем разбойник Лутип, чему учил своего сына. А у Наджаса разговор короткий: обнажил он свой кинжал и отрубил отцу голову, а сам поскакал в сторону большого города, оставив обезглавленного отца в темной ночи. Вот так и получил подлый Лутип то, что посеял и взрастил.

Кто знает, сколько времени пробыл Наджас в дороге, но на рассвете прибыл он в большой, шумный город и остановился в караван-сарае.

– Мне комнату с железными решетками на окнах, – сказал он хозяину караван-сарая и отдал ему своего коня.

Поселил его хозяин в комнате с железными решетками на окнах и тут же подал на стол еду. Позавтракали разбойник Наджас и дочь падишаха и прилегли отдохнуть.

Едва голова уставшей девушки коснулась мягкой подушки, как она тут же уснула. А Наджасу того и надо было: закрыл он двери на огромный замок, положил в карман ключи, наказав хозяину ни в коем случае не открывать двери до его прихода, и ушел бродить по городу.

Идет он по городу и видит: на углу базара цирюльня, а у входа сам цирюльник стоит и зазывает прохожих такими словами:

Эй, небритый, эй, заросший!Заходи сюда, прохожий!Если старый, с бородой,Вмиг ты станешь молодой,Будешь милым, симпатичным —Женихом весьма приличным...Эй, небритый, эй, заросший,Заходи сюда, прохожий!..

Потрогал Наджас свою бороду – а она у него, надо сказать, была грязной и заросшей – и решил сбрить ее.