На другом конце света - Ярослав Четвериков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я хочу, чтобы ты попросила Василия Петровича разрешить мне ходить на аэродром, чтобы вместе со всеми однополчанами начать теоретические занятия.
— Хорошо, — неожиданно легко соглашается она. — Но у меня будут условия, — Лани делает серьёзное выражение лица.
— Называй! — я пытаюсь стать серьёзным на её манер, но это с трудом удаётся, ведь когда она пытается быть серьёзной, то похожа на маленького делового гномика. Точнее на маленького сексуального делового гномика.
— Во-первых, я буду сопровождать тебя до аэродрома и обрат…
— Согласен! — перебиваю я.
— Хорошо, — кивает она. — Во-вторых! Ты будешь ходить на все назначенные мною процедуры!
— Согласен на все, кроме колоноскопии и ФГС! — снова улыбаясь, отвечаю я.
— И, в-третьих, будешь пить все витамины, которые я тебе буду давать, — не оценив шутку, продолжает она серьезным тоном.
— Если ты мне разрешишь через шесть недель перейти к учебным полётам, — я снова кладу руку ей на колено, — хоть все таблетки в этой больнице слопаю прямо сейчас! — соглашаюсь я.
— Вот и отлично! Так и поступим! — говорит она и кладёт голову мне на плечо.
Рука, лежащая на колене Лани, сама собой начинает движение вдоль бедра. Для февраля погода стоит на редкость тёплая, и Лани не надевает брюки, а ходит в юбке, которая чуть выше колена. Когда Лани начинает осознавать, что происходит, рука уже начинает скрываться под юбкой.
— Так, что это ты удумал? — возмущается она. — Я уже сто раз говорила, что тебе нельзя перевозбужд…
Она не успевает договорить фразу, потому что я начинаю её целовать. Вторая моя рука совершенно непонятным образом оказывается у неё на груди.
— Рил, прекрати, — шепчет она, нехотя отталкивая меня. — Пошли, я отведу тебя в палату.
— О да, — медленно проговариваю я. — В отдельной палате нам будет гораздо удобнее.
— Нет, ты сам замедляешь своё выздоровление, — протестует она против моего предложения.
Я пытаюсь проигнорировать её слова и снова тянусь губами к ней, но она отталкивает меня сильнее и, улыбаясь, называет каким-то похотливым животным, продолжая что-то говорить про скорейшее выздоровление. С сожалением для себя осознаю, что она права и отстраняюсь. Надо правильно выбирать приоритеты. Сейчас главное — это быстро прийти в норму, а Лани никуда не денется. Мы ещё успеем с ней на славу пошалить и наверстать упущенное.
— Потопали, Казанова! — говорит она, пытаясь обратить все в шутку, и помогает мне подняться.
По дороге в палату, где я лежу, нам на встречу выбегает взволнованный Василий Петрович. Но увидев нас, он облегченно вздыхает и идёт на встречу.
— Лани, дочка, хорошо, что ты мне встретилась! Поступил тяжелораненый, и срочно нужна твоя помощь, — скороговоркой выкладывает он. — Бедолага подорвался на мине!
— Иди в палату, я к тебе позже загляну! — командным тоном говорит мне Лани и устремляется за семенящим впереди нас хирургом.
Доковыляв до палаты, ложусь в кровать и утыкаюсь в свой телефон, который мне предусмотрительно принесли сослуживцы. Да уж, я был не прав по поводу нее. Я боялся, что попав сюда и увидев ужасы войны она не выдержит этого. В итоге выходило все наоборот. Как-то раз мы прогуливались по больнице, и туда привезли раненого. Точнее то, что от него осталось. Рук не было от локтя и ниже, в животе глубокая рана, а про лицо я и вспоминать не берусь. Меня тут же чуть не вывернуло. А она как будто стала собраннее. Вскочила и побежала в операционную. Через четыре часа она пришла усталая, но довольная.
— Спасли! — весело сказала она.
Я в этот день есть не мог. И вообще был похож по цвету на куст смородины — зеленый в крапинку. А она нет, хихикает, радуется спасенной жизни…
Глава 2.6. Особые процедуры
Лани
Когда главврач моей больницы в Москве говорил, что здесь будет много практики, он был прав на все сто процентов. И сталкиваемся мы тут с настоящими и тяжёлыми случаями. Не то, что в Москве — одни аппендициты да переломы, тут все серьёзно. Точнее было серьёзно первые три-четыре недели, а теперь тишь. Боевые действия закончились, и в ход пошли переговоры. Конечно, меня это радует, ведь я не получаю удовольствия от того, что к нам поступают раненые! Но работы поубавилось, и заняться практически, нечем.
Рил тоже поправляется очень быстро и ему уже сняли гипс. Теперь его любимое занятие — это ходить по госпиталю. Он то подкрадывается ко мне, пытаясь напугать, то рубится с санитарами в настольные игры, то сбегает из больницы, чтобы “подышать свежим воздухом”. Но я-то знаю, что он задумал. Точнее он сам как-то раз проболтался. Оказывается, он разрабатывает раненую ногу и потихоньку пытается прийти в форму этими своими долгими прогулками. Все для того, чтобы как можно скорее получить допуск до полётов.
Недели три назад он огорошил меня новостью, что ему, видите ли, надо начинать занятия вместе с однополчанами, мол, не хочет отставать. И для этого ему нужно ходить на аэродром для теоретических занятий. Сначала я была не в восторге от этой идеи, но потом все обдумала и пришла к выводу, что лучше он будет ходить и заниматься, чем смотреть, как перед ним вертит задом эта Алиса. Она думает, я не знаю, что она строит глазки Рилу, но я все знаю. Честно говоря, я ни разу не видела, как она ходит к нему в палату “проведать” его, но мне это говорили коллеги и пациенты. И если учитывать, как вульгарно она ведёт себя со всеми, то боюсь даже представить, что происходит, когда они наедине. Наверняка выпячивает свою грудь и суёт её прямо ему в лицо. Но это она просто не знает Рила. Он на такое никогда не поведётся! Но бережёного Бог бережёт, так что пусть лучше ходит на аэродром, чем становится жертвой этой хищницы.
Да и вообще эта Алиса мне не понравилась с самого начала. Недаром Василий Петрович её хвалит редко, а меня почти каждый день. Она только и умеет, что ходить загорать в солярий или плавать в бассейне, или ещё где-нибудь пропадать. Но, к сожалению, надо признаться, что делает это она только в свободное от работы время. И как у неё получается все это успевать и всегда выглядеть отлично? Я ещё ни разу не видела её неухоженной, что бесит ещё сильнее.
Так что я в этот же день решила спросить
