Светильник Божий. Календарь преступлений - Эллери Куин

— Оставаться здесь, — ответил Эллери, катая между ладонями исторические кости, — пока не выброшу двенадцать.

Мальвина Хэггард визжала весь остаток ночи, и ее визг доносился в оружейную комнату вместе с голосами спорящих братьев. Но в самой оружейной слышались только звуки катящихся костей, словно двухтысячелетний призрак императора явился сразиться в кости с Эллери. С наступлением холодного рассвета звуки прекратились, и Эллери, поднявшись к спальням, разбудил всех по очереди, пригласив их — даже полоумную Мальвину — присоединиться к нему на месте давнего преступления. Что-то в его поведении успокоило Мальвину, и она послушно спустилась вместе с остальными.

Они заняли места вокруг письменного стола в пыльной оружейной. Марк был злобен и возбужден, Трейси — напряжен и внимателен, Мальвина — сонлива, а Никки и инспектор с трудом сохраняли спокойствие.

— Дело раскрыто, — объявил Эллери.

Марк расхохотался.

— Черт бы тебя побрал, Марк! — выругался его брат.

Мальвина начала напевать унылую мелодию.

— Я часами бросал эти рубиновые кости, — продолжал Эллери, — с самым удивительным результатом. — Встряхнув кости в правом кулаке, он бросил их на стол.

— Девять, — сказал Трейси Хэггард. — Ну и что тут удивительного?

— Не просто девять, доктор Хэггард. Три и шесть.

— Ну, это и есть девять!

— Нервничаешь, Трейси? — хохотнул Марк.

Эллери снова бросил кости.

— Одиннадцать.

— Не просто одиннадцать, доктор. Пять и шесть. — Эллери бросил кости в третий раз. — А теперь семь — один и шесть. Вот так всегда.

— Что — всегда? — спросила Никки.

— Всегда шестерка, малышка. Пока вы были наверху, я сделал несколько сотен бросков этих костей, и, хотя одна из них вела себя с заслуживающим одобрения разнообразием, другая каждый раз показывала шестерку!

— Мошенничество! Кость «заряжена» — налита свинцом! — воскликнул инспектор. — Кому, ты сказал, принадлежали эти кости?

— По словам Марка, Гаю Цезарю, более известному как Калигула — императору Рима с 37 по 41 годы. И это очень похоже на правду, так как Калигула был одним из самых выдающихся в истории мошенников при игре в кости.

— И что все это значит, Эллери? — спросил Марк Хэггард.

— Ваш отец оставил эти кости в качестве ключа, указывающего на одного из вас как на его убийцу. Здесь были две кости, а в комнате было два револьвера 38-го калибра. Теория: кости были для вашего отца каким-то образом связаны с двумя револьверами. Но теперь мы знаем, что одна из этих костей «заряжена» — ты сам использовал этот термин, папа, — а другая нет. Вывод: Джим Хэггард хотел сообщить, что убийца зарядил один из этих револьверов.

— Великолепно! — воскликнул Марк Хэггард.

— Нелепо, — возразил его брат. — Конечно, он зарядил один из них. Но какой именно?

Мальвина продолжала улыбаться и напевать, отстукивая ритм точеными белыми пальцами.

— «Заряженная» кость всегда показывает число шесть, — объяснил Эллери, — а один из револьверов лежал на полке под номером 6. Очевидно, револьвер, связанный с этим числом, и был тот, который зарядил убийца, иными словами, тот, из которого он всадил роковую пулю в Джима Хэггарда.

— Ну и что? — фыркнул Трейси Хэггард. — Каким образом знание того, из какого револьвера застрелили папу, поможет нам определить, кто из нас это сделал?

— Убийца открывает дверь — револьверы 38-го калибра находятся на полках справа и слева от него. Мы знаем, что он выбрал револьвер с левой полки. Какой человек, столкнувшись с подобным выбором, автоматически берет предмет слева? Разумеется, левша. И это указывает на… — Эллери умолк.

— Здорово! — с восхищением произнес инспектор. — Как только это получается у моего малыша, Никки?

— И каждый раз! — с восторгом подхватила Никки.

— Так на кого же это указывает, сынок? — спросил старик, потирая руки.

— Предполагалось, что это должно указывать на Мальвину, — сказал Эллери, — которая, открыв нам дверь, держала свечу в поднятой левой руке — что вслух прокомментировала мисс Никки Портер, — в то время как братья добросовестно демонстрировали в течение ночи, что они оба правши. К сожалению, леди и джентльмены, мне придется разочаровать вас. Помимо множества мелких, чтобы не сказать смехотворных, нелепостей в замысле, в нем был один чудовищный изъян.

— Замысел? Изъян? — пробормотал инспектор Квин.

Братья уставились на Эллери. Даже помраченный ум Мальвины, казалось, прояснился от его слов.

— Мне сказали, — продолжал Эллери, — что рубиновые кости были подарены Джиму Хэггарду по случаю рубинового юбилея свадьбы мистера и миссис Хэггард.

— Ну конечно, Эллери! — воскликнул инспектор. — Ты ведь сам видел надпись на шкатулочке!

— А ты говорил мне, папа, что был шафером на свадьбе твоего старого друга Джима Хэггарда сорок лет назад. Даже упомянул дату — 1911 год.

— Да, но я не понимаю… — с сомнением начал старик.

— Не понимаешь? Сколько лет назад был убит Джим Хэггард?

— Десять лет, Эллери, — ответила Никки. — Так они сказали.

— Женился сорок лет назад и умер десять — значит, во время смерти Джим Хэггард не мог быть женатым более тридцати лет. А какой юбилей называют рубиновой свадьбой? Не напрягайтесь — сорокалетний. Поэтому я вынужден спросить, — вежливо продолжал Эллери, — каким образом мистер и миссис Хэггард могли получить подарки в честь сорокалетия их свадьбы, когда мистер Хэггард умер, будучи женатым всего тридцать лет? Не дожидаясь ответа, я должен прийти к выводу, что математическая ошибка заключена в цифрах, касающихся «смерти» мистера Хэггарда. Это подтверждают кости, чьи два невинных глаза в золотой оправе доказывают, дорогие детки, что ваши родители отмечали рубиновый юбилей в этом году. Поэтому я счастлив сообщить — как если бы вы сами этого не знали, — что ваши отец и мать живы, друзья мои, и что все это было мистификацией! Вы лгали, Марк. Вы лгали, Трейси. А ваше исполнение роли безумной Офелии, Мальвина, полностью подтверждает слова Трейси о вашей многообещающей карьере на сцене. А ты, мой достойный родитель…

Инспектор Квин вздрогнул.

— Во имя высшей справедливости нужно упомянуть и о тебе. Разве ты не рассказывал мне с волнением в голосе, как присутствовал на похоронах Джима Хэггарда десять лет назад? Значит, ты тоже состоишь в этой банде. И вы тоже, Никки, с вашими криками, визгами и драматическим подчеркиванием того факта, что Мальвина — левша.

В оружейной Джима Хэггарда на миг воцарилось молчание.

— Все было подстроено, — весело заговорил Эллери. — Поездка в бурную ночь, атмосфера безумия, погасший свет для ее создания, тщательно наложенная пыль в оружейной и все остальное подстроено моим собственным отцом в сообществе, особенно с его дорогими друзьями — семейством Хэггард! Цель? Очевидно, привести меня к выводу с помощью разбросанных приманок, что Мальвина убила своего отца. Потом Джим Хэггард со своей драгоценной Корой выбрались бы из кладовой, где они прячутся, чтобы посмотреть, каким легковерным тупицей я оказался. Мой родной отец! Не говоря уже о моей преданной секретарше! Разум жалобно вопрошает: почему? Я нашел ответ, когда вспомнил дату.

Эллери усмехнулся:

— Вчера был последний день марта. Значит, сегодня, — и он, раскрыв ладонь, приставил большой палец к кончику носа и пошевелил остальными пальцами, обращенными в сторону слушателей, — 1 апреля — День дураков!

Май

Эта старая история произошла в дни молодости Эллери, когда он разбрасывался своими талантами, как шеф-повар по воскресеньям, а рыжеволосая девица по имени Никки Портер только-только приковала себя к его пишущей машинке. Однако история не утратила свежести — она сохранила свой аромат, которым до сих пор наслаждаются те, кто принимал в ней участие.

В Америке имеются гурманы, чей аппетит возбуждают любые блюда, датированные 1861–1865 годами.[53] У них слюнки текут при одном упоминании таких кушаний, как «Кровавый угол»,[54] «Пули Минье»,[55] «Малыш Мак», «Ночной лагерь»,[56] любимое виски Улиссиса Гранта,[57] не говоря уже об «Отце Аврааме».[58] Для их сентиментальных сердец Гражданская война — это Война с большой буквы, а армии «синих» и «серых»[59] — нечто большее, чем скопление людей. Конечно, романтики приукрашивают историю. Но именно они стоят на часах у ночного Потомака, слыша скрип колес фургонов с боеприпасами, потрескивание лагерных костров, стоны раненых. Они скачут через пылающий Уилдернесс[60] рядом с давно усопшими, склоняются вместе с хирургами над умирающими в хлюпающей грязи. Благодаря им развеваются флажки и зеленеет плющ на могилах ветеранов.