При реках Вавилонских - Нельсон Демилль

Длинная алюминиевая скоба от хвостовой части «конкорда», согнутая и перекрученная, была воткнута в твердую глинистую почву на пригорке. На вершине этой необычной мачты развевался еще более необычный флаг: детская майка, добытая в одном из чемоданов и предназначавшаяся в подарок кому-то в Нью-Йорке. На майке яркими красками был изображен прибрежный район Тель-Авива, длинная песчаная полоса, ставшая, по сути, городским пляжем. Командный пункт требовался для контроля и руководства в условиях темноты – связные должны были прибывать сюда, чтобы сообщать сведения и получать указания. Это был также последний пункт сбора, крепость внутри крепости, где будет оказано сопротивление, в случае если линия обороны окажется разорванной. Старая тактика, относящаяся к самым давним временам, когда не было ни радиопередатчиков, ни телеграфа, ни полевых телефонов. Трое командиров заняли места на возвышении под своим флагом и стали ждать.

Двое часовых с передовой линии наблюдения на склоне, задыхаясь, упали у пригорка и сообщили то, что уже было известно от Натана Брина и Наоми Хабер:

– Они идут.

Брин смотрел, как ашбалы продолжают молчаливо двигаться вверх по холму. Они шли не цепочкой, как в прошлый раз, а вытянулись в одну шеренгу по всей ширине пятисотметрового клона. Их было примерно сто человек, мужчин и женщин, державшихся на расстоянии пяти метров друг от друга. Они придерживались строя, как хорошо обученные пехотинцы прошлого. В этом строю не было ни забегающих вперед, ни отстающих. Никто не искал укрытия в складках местности, как того требует инстинкт самосохранения. Автоматы «АК-47» с примкнутыми штыками ашбалы держали перед собой. Устрашающее зрелище для тех, кто мог его видеть. Но для Брина – не более чем представление. Тренировка для парада. Ему было интересно посмотреть, как они станут вести себя, когда в них полетят пули.

Тогда, как он подозревал, они быстро вернутся к современным приемам. Мигом найдут укрытие, каким бы незначительным оно ни оказалось. Начнут бегать от скалы к лощине. Но это потом, а сейчас, в темноте, они устраивали представление в виде классического наступления пехоты – больше для самих себя, чем для израильтян, которые не могли их видеть.

При мысли о том, что только он смотрит в этот момент на угрожающее наступление ашбалов, Брин несколько раз едва не впал в панику. Пот скопился у резинового края окуляра и потек по щеке. Все-таки враги еще далеко. Примерно в пятистах метрах. Потом в четырехстах метрах.

Генерал Добкин и Исаак Берг разошлись во мнениях насчет тактики. Добкин хотел связать наступавших плотным огнем и заставить их держаться как можно дальше от тонкой линии обороны. Если повезет, это ускорит паническое бегство вниз по холму. Пленный сказал, что у них нет ручных гранат, но Добкин не мог полагаться на непроверенные данные. В любом случае он не хотел, чтобы противник приблизился к линии обороны на расстояние броска гранаты. Берг же хотел подпустить противника как можно ближе – в зону поражения огнем пистолетов и винтовок – с целью нанесения наибольшего урона при экономии боеприпасов.

С Хоснером не советовались, но он считал, что доводы Добкина более реалистичны. В конце концов, Добкин – солдат до мозга костей в отличие от штатского правительственного чиновника. Кому-то следовало принять субъективное волевое решение, а ранг всегда служит опорой в таких спорах.

Хоснер извинился, спрыгнул с пригорка и прошел пятьдесят метров до того места, где устроился Брин.

Было заметно, как Брин дрожал, наблюдая за тем, как накатывает волна ашбалов. Хоснер не мог осуждать его за это.

– Расстояние? – тихо спросил он.

Брин не поднял глаз:

– Триста пятьдесят метров.

– Развертывание?

– Пока в шеренгу. Большинство идут открыто. С примкнутыми штыками.

Наоми Хабер сидела на земле, тяжело дыша после пробежки. Хоснер повернулся к ней:

– Иди к автоматчикам и скажи им, чтобы открывали огонь.

Девушка быстро вскочила и побежала вдоль линии обороны. Хоснер снова обратился к Брину:

– Расстояние?

– Триста.

– Открывай огонь, – тихо сказал он.

Брин нажал на спуск, передернул затвор и снова нажал на спуск. Дуло с глушителем тихонько кашляло снова и снова. Потом раздались очереди из первого автомата, и это словно послужило сигналом для начала обстрела. Выше и ниже линии обороны вдоль гребня холма зазвучали выстрелы. Одиночные пистолетные хлопки заглушались громкими и глуховатыми автоматными очередями. На их фоне резко потрескивал «узи».

Арабы немедленно открыли плотный ответный огонь из своих «калашниковых». Грохот выстрелов вытеснил все прочие звуки. Хоснер видел, как волна наступающих откатывается от импровизированных укреплений израильтян. Но есть ли у них потери? Этого Хоснер пока не знал.

Целью Брина было попытаться обнаружить и устранить командиров взводов. Он поводил дулом винтовки и заметил антенну полевого радиопередатчика, который телефонист нес за спиной. На конце скрученного винтообразно провода была трубка радиотелефона. Кто-то совсем еще молодой говорил, держа трубку у лица. Брин прицелился и выстрелил. И телефон, и лицо человека разлетелись на куски. Брин чуть опустил дуло винтовки и отправил пулю в сердце связиста.

Ответный огонь ашбалов прекратился, так как их длинная цепочка быстро распалась на небольшие группы, сосредоточившиеся вокруг естественных укрытий. Продвижение замедлилось, но они все еще наступали. Брин просматривал местность позади ашбалов, отыскивая старших командиров. Один раз ему даже показалось, что он заметил Риша, но тот исчез из виду, а секундой позже в перекрестье прицела появилась голова молодой женщины. Брин выстрелил, не колеблясь ни секунды. Он видел, как голова мотнулась в сторону. Берет полетел прочь, а длинная прядь волос взметнулась вверх, пока девушка падала на землю.

Добкин наблюдал за яростной перестрелкой, завязавшейся на склоне холма, вверх по которому ползли арабы. Он покачал головой. Может, они и хорошо обучены, но по тактике он поставил бы им самую низкую оценку. Испытанный метод ночной атаки, разработанный в значительной мере израильской армией, в корне отличался от того, что делали сейчас ашбалы. Известно, что ночные атаки следует начинать тихо, а не с грохотом и гулом артиллерийского огня, как в прежних войнах. Ашбалы так и начали, но двигались слишком медленно и слишком быстро открыли ответный огонь. Израильтяне в предыдущих стычках показали, что быстрый молчаливый бег – наиболее эффективный метод ночной атаки. Враг при этом был предупрежден лишь наполовину, а когда видел, что надвигается на него из темноты, то едва верил своим глазам. К моменту ответного удара атакующие уже могли забросать противника гранатами, а через секунду оказывались в траншеях. Даже с полной выкладкой пехотинец в состоянии пробежать полкилометра меньше чем за две минуты.

Добкин наблюдал за перемещением вспышек огня в темноте. Ашбалы стреляли на бегу, а потом падали за первым же естественным укрытием в полном противоречии с тем, что диктовал здравый смысл. Обороняющиеся на холме стреляли по вспышкам. Насколько мог судить Добкин, огонь ашбалов по их скрытым позициям был весьма неэффективен, за исключением одного случайного попадания, о котором ему доложили. Глядя вниз на склон, он видел, как захлебывались вспышки автоматных очередей. Похоже, потери враг все же понесет, пусть даже только ранеными.

На протяжении многих лет Добкин участвовал в стольких сражениях, что, стоя на каком-нибудь возвышении, мог судить о том, как разворачивается битва, по вспышкам оружия и крикам людей, по запахам в ночном воздухе. И более того, инстинкт воина подсказывал ему, идет ли дело к победе или к поражению.

В целом, несмотря на весь шум, Добкин понимал, что потери будут незначительными с обеих сторон, пока они не сойдутся ближе. Раньше ситуация всегда складывалась именно так. На сей раз он чувствовал, что одержать победу не удастся. Он повернулся к Бергу:

– Они очень медлительны. Но и очень упорны. Наверное, скоро у нас кончатся боеприпасы. Может быть, придется отдать приказ отойти к тому бугру.

Берг покачал головой. Задолго до того, как перейти в разведку, он командовал батальоном в Войне за независимость. На такие вещи у него тоже было чутье.

– Подождем. Мне почему-то кажется, что они прекратят огонь.

Добкин не ответил.

– На рассвете устроим военно-полевой суд над Хоснером, – сухо заявил Берг.

– У нас нет полной уверенности в том, что это он отдал приказ открыть огнь, – возразил Добкин.

– Ты знаешь, что это сделал он.

Берг стоял, держась одной рукой за искореженную алюминиевую стойку. Казалось, его завораживали вспышки оружейного огня и непрерывный свист пуль. Не хватало лишь грохота тяжелой артиллерии, чтобы придать сражению действительно военный характер. Сама стычка напоминала эпизод из американского гангстерского фильма: пистолеты, винтовки, автоматы…