Бой без правил (Танцы со змеями - 2) - Игорь Христофоров

- Пока - чисто. Пошли займем столик.

Они сели за самый крайний. В центре его непонятно зачем горел желтым светом плафон в виде цветочного бутона.

- И за эти танцы - пятьдесят долларов? - удивился постепенно пришедший в себя и пообвыкший Майгатов.

- Обычно - пятнадцать. Но сегодня есть "звезда". Вот тот - черный. Цена подскочила.

- Наверно, в обычный день народу больше.

- Из-за цены, что ли? Да конечно! Наоборот, когда есть "звезда", народ валом валит. Пойми, Майгатов, для тех, кто сюда зарулил, нет разницы: что пятьдесят долларов, что пятнадцать.

Рука Майгатова машинально нащупала в теплом нагрудном кармане заветные полста "зеленых". После того, что он узнал, они как-то уменьшились для него, хотя остались в том же номинале.

- Это все - преступники? - тихо спросил он Иванова.

- Ну почему же все! Конечно, вон те - явно рэкетиры, - глазами показал он на двух стриженых квадратов, лениво дергающихся под музыку. - Наверно, есть дети чиновников-взяточников, но, в основном, коммерсанты, фирмачи, обслуга казино, ресторанов, баров, - и резко прервал перечисление, обменявшись взглядами с высоким стройным парнем, который прошел мимо их столика и скрылся за резной двухстворчатой дверью.

- Сейчас пойдем в казино, - вдруг заговорил он строгим, командным голосом. - Первое: на входе обменяй эти деньги на фишки, - сунул ему в карман пиджака сложенную вчетверо бумажку. - Играть не нужно, но так хоть на время с себя внимание снимешь. Второе: стань возле игрового стола рулетки. И, самое главное, третье: ничего не предпринимай. Стой мешком - и все. Понял?

Майгатов тряхнул чубом.

- Ну, с Богом!

Они прошли за дверь и, как только она закрылась, удивленно ощутили кладбищенскую тишину. Как будто весь огромный, ревущий, орущий, грохочущий музыкой ночной клуб "Титаником" погрузился в пучину, а на плаву остался лишь маленький, тихий, весь обитый и застеленный зеленым отсек казино.

Вслед за Ивановым Майгатов обменял бесценные доллары на три смешные пластиковые фишки и, зажав их в кулаке, прошел к рулетке. Наверное, у стола с "блэк-джэком" было интереснее, потому что там игра, начинаясь, как-то быстро заканчивалась и все менялось с калейдоскопической быстротой, а за столом рулетки крупье совершал свое таинство с такой медлительностью и величавостью, словно действительно хотел доказать, что рулетка - игра дворянская, а "блэк-джэк" - плебейская.

- Делайте ваши ставки, господа! - предложил он шестерке игроков.

Пьяненькая, в черном, с блестками, платье, дама поставила на красный цвет. Маленький худой мужичок, явно иностранец, который после каждых слов крупье отклонялся назад, к переводчице, выбрал "нечет". Два пузана, с расстегнутыми пиджаками и одинаково вспухшими на шеях венами, предпочли "дюжины": один - первую , другой - третью. Фирмач с эспаньолкой, поблескивая кольцом с бриллиантом, рассыпал фишки в совершенно глупом порядке, будто ему больше хотелось проиграть, чем выиграть, а, может, его и вообще игра не интересовала, а просто некуда было девать деньги. Он громко вслух пострадал над тем, что в этой рулетке был всего один "Зеро", а вот когда он играл в том году в Лас-Вегасе, то у них - целых два. Шестой, невзрачный мужичонка с аккуратно подстриженной окладистой бородкой походил на ученого, кандидата наук, как минимум, который отчаялся честно заработать в родном еле дышащем институте и решил поискать счастья в рулетке. Два своих жетона он бережно положил на "каре" и этим движением заставил крупье, симпатичного, с чуть великоватой для него "бабочкой", парня крутнуть рулетку.

Завертелось колесо, а по его верхнему, гладкому, из коричневого пластика, ободу заскользил одинокий шарик из слоновой кости. До того, как он, устав, упадет в ячейку, для каждого из шести он был милее матери, жены и детей. Он еще оставался символом надежды.

Ставки можно было делать и когда шарик все еще бежал по ободу, но никто к этому не стремился, и крупье, наметанным глазом отметив, что шарик слабеет и вот-вот нырнет в какую-нибудь "квартирку", наконец произнес:

- Ставки сделаны!

Когда шарик, все-таки подчинившись закону всемирного тяготения, нырнул в черную квартирку с интересным номером "13", пятеро возненавидели его сильнее, чем самого главного своего врага. Даже фирмач с эспаньолкой, который, оказывается, был хладнокровен до ставок, но никак не после появления результата. И лишь "ученый" радостно отер мокрую ладонь об усы и бороду. Черное "13" входило в его "каре".

Руками крупье сгреб к себе все фишки со стола, кроме двух, лежащих на "каре", обернулся к стэку, где стопками по двадцать стояли точно такие же фишки, ловко вынул шестнадцать из одной обоймы и такой же ровной башенкой поставил их перед бородачом. Майгатов шагнул чуть ближе к нему, чтобы поздравить мужчину с удачей при такой сверхрисковой игре, но тот, как-то резко, быстро бросил взгляд на его ботинки и, забыв о фишках, встал и направился к выходу.

Шагнувшему за ним высокому парню он, так же резко обернувшись, из какого-то аппарата, зажатого в кулаке, ударил в лицо струей газа и не побежал, а просто выпрыгнул из казино. Парень сел на пол, закрыв глаза ладонями. У стола с "блэк-джэком" с грохотом упал стул. Сваливший его игрок подбежал к парню, тоже что-то прыснул ему поверх ладоней и над головой, а потом сразу бросился из зала. Иванов - за ним.

Все произошло так молниеносно, так безмолвно, словно Майгатов смотрел немой фильм. Сбросив оцепенение, он тоже выбежал из казино в зал и тут же ослеп и оглох. Негр извивался на подиуме под молотобойное "техно", прожектора, рыская по залу, били прямо в глаза горячим желтым светом, и от этого казалось, что он вбежал совсем в другой зал. И только когда увидел идущего к нему Иванова с утомленным, посеревшим лицом, понял, что он находится все там же.

- Говорил же - ботинки! - пройдя мимо, прокричал Иванов.

Сел за пустой столик и приказал:

- Обменяй фишки на деньги и возьми в баре по глотку водки!

Майгатов послушно, ничего не понимая, выполнил команду, принес два огромных стакана, на дне которых сиротливо плескалось по сорок грамм бесцветной жидкости, поставил перед Ивановым.

- Что стряслось? - сел, не испытав облегчения. Бронежилет, бочкой обхвативший тело, надоел до ужаса. Если бы сейчас его разрешили бы снять с мокрой, жаром пышущей груди, ему б, наверное, показалось, что он заново родился.

Иванов с молчаливым раздражением всадил в глотку два горьких глотка, поставил на стол опустевший стакан и виновато посмотрел на высокого, вышедшего из казино парня.

- Я же просил, - вытирая слезы упрекнул тот.

- Кто ж знал, Слав, - встав, развел руками. - На выходе, - торопливо показал вглубь зала, - на выходе взяли его.

- А шуму сколько! Как на пилораме!

Он подошел к столику, взял майгатовский стакан, опрокинул его в себя и, брезгливо не замечая напарника Иванова, посоветовал:

- Больше лохов с собой не води.

- Что ты сказал?! - подбросила ярость Майгатова.

- Что слышал.

- Сядь! Юра, сядь! - одернул сзади голос Иванова.

- Ты кого лохом назвал?!

- Чего тут у вас? - подошел тот любитель "блэк-джэка", что поливал ладони парня газом. - Может, татами вынести? Поборетесь! Пошли, Слав, взял за локоть парня, из ненавидящих, сузившихся глаз которого вытекали большие, какие-то ненастоящие, капли.

Плачущий подчинился.

- Я сказал: сядь! - вновь потребовал от собравшегося догонять его Майгатова.

- Сволочь твой Слава! - вернулся, но не сел. - И нахал, - увидел пустой стакан.

- Не сволочь, а майор ФСК. Они киллера брали.

- Киллера? - вогнала новость Майгатова в кресло.

- Еще какого! На нем смертных грехов, как игрушек на новогодней елке, - и вдруг погрустнел. - Но, понимаешь, не тот, которого я ищу. Борода похожа, а остальное - нет.

- А тот, второй, с майором, кто?

- Кто? А-а - это капитан, - уловив, что вопрос задан был не просто так, а с подтекстом, пояснил: - Ты думал: раз газом брызгается, значит, тоже бандит? Не-ет, это он Славику нейтрализатором газа прополоскал. Флакон с маркером "R" - для закрытых помещений, - похвастался осведомленностью и погрустнел. Может быть, от того, что эта осведомленность была из прошлого, из того прошлого, что он потерял навсегда.

6

На кухне было душно. Но не от жара печки, на которой гудел разогреваемый чайник, и не от тепла батарей, все время утробно перебулькивающих. Душно было от тоски.

Въевшийся в ноздри, застрявший там запах духов, запавшие в память девичьи лица, ноги, руки, жесты, улыбки вдруг остро напомнили Майгатову как он одинок. И от того, что кто-то даже не испытывал этого гнетущего чувства, купаясь в любви и нежности, его ощущение одиночества показалось еще горше и острее, чем в Севастополе.

Огромная ночная Москва лежала пустыней, в которой ему хотелось волком выть, но, даже если бы он завыл, ничего бы не произошло. Никому не было дела до его одиночества. Ни тем, кто его испытывал так же в эти минуты, потому что у них было их одиночество, ни тем, кто спал, его не испытывая, потому что на время они лишились своего одиночества и вряд ли были от этого несчастны.