Звездный скиталец - Николай Гацунаев

Крадущиеся шаги шелестели совсем рядом.

"Ну держись, - со злорадной решимостью подумал Симоне. Испепелю как миленького. В порошок. В прах летучий". Поднял руку с бластером на уровень пояса, нащупал пальцем спусковую кнопку. Не отдавая себе отчета, мысленно произнес: "раз, два..."

- Эрнст! - раскатом грома ударил по нервам еле слышный шепот. - Где ты, Эрнст? Не стреляй...

Бластер с глухим стуком упал на циновку. Окруженная ореолом лунного сияния, в дверях стояла Эльсинора.

...Он ощупью отыскал губами ее губы, дрожащие, соленые от слез, и замер в нелепой, неудобной позе: она лежала на диване, а он скрючился рядом, стоя на коленях, ощущая ладонями шелковистое тепло ее волос.

- Ты... - Он искал и не находил единственно возможные в эти мгновенья слова. - Ты...

Она молча плакала. В комнате стояла кромешная тьма, но он отчетливо представлял себе, как струятся по ее щекам ручейки слез, исступленно ловил их губами, стараясь не прикасаться к ее коже щетиной заросших щек и подбородка.

- Как ты нашла меня?

- Не знаю. - Она глубоко вздохнула. - Нашла и все.

- Но ведь ты... - Он покачал головой. - Ты даже не знала, в каком я столетии.

- Я не знаю, - повторила она. - Не спрашивай меня ни о чем. И зажги наконец свет.

Симмонс поднялся с колен, щелкнул выключателем, под потолком вспыхнула матовая люстра в виде морской раковины. Все здесь было таким же, как до его последней одиссеи: ковры, пластик, хромированное железо, хрусталь. Спокойные пастельные тона. Холодильник, утопленный в стенную панель. Стилизованные под резьбу по слоновой кости решетки кондиционеров. Две просторные красного дерева кровати под балдахином, диван, вращающееся зеркало с хитроумной системой подсветок, позволяющей видеть себя со всех сторон, я шкафчиком для парфюмерии. Письменный стол из мореного дуба. Симбиоз гостиной, спальни и кабинета, хаотическое смешение стилей разных эпох и народов.

Эльсинора приподнялась и села на диване, уронив в ладони лицо. Возле ее ног на ковре тускло поблескивала луковица времятрона, того самого, который вынес их из кровавой реальности Хивы 1728 года. Симмонс поднялся с колен.

- Люси, - позвал он, стараясь вложить в это короткое слово всю нежность, на которую только был способен.

- Да, - глухо отозвалась она, не поднимая головы.

"Я люблю тебя, Люси, слышишь? Жена моя, счастье мое, жизнь моя! Ты для меня - все. Если бы не ты..." - Симмонс облизнул пересохшие, воспаленные губы.

- Ты знала о втором времятроне?

Она кивнула, все так же не поднимая головы.

- Откуда?

- Ты сам научил меня, как с ним обращаться.

Симмонс лихорадочно рылся в памяти, стараясь вспомнить.

- Когда? Напомни.

Она медленно опустила руки, взглянула на него снизу вверх, маленькая, бесконечно усталая женщина с заплаканным постаревшим лицом.

- Чего ты от меня хочешь? - Голос звучал отрешенно и глухо. - Я сделала больше, чем могла. Я устала, Эрнст. Не спрашивай меня ни о чем.

- Хорошо... Не буду...

Он молчал, машинально разглядывая свои грязные с обломанными ногтями руки, лоснящиеся рукава халата.

- Раздевайся!

- Что?! - Она даже привстала от неожиданности. Симмонс горько усмехнулся.

- Снимай одежду. Все - в стерилизатор. И ступай мыться.

Он толкнул дверь в соседнее помещение, а когда намного погодя вернулся оттуда в одних плавках и с баллоном дезодоранта, Эльсиноры в комнате уже не было. Он покачал головой и подобрал оставленную ею одежду. За дверью в ванную комнату глухо зашумела вода.

Симмонс сложил одежду в никелированный бак стерилизатора, залил раствором и включил ток. Потом обработал дезодорантом сначала диван, а затем всю комнату, зажмурившись и не дыша, побрызгал на себя и, чихая и кашляя, нырнул в подсобку, где, издавая басовитое гудение, вибрировал стерилизатор.

Отдышавшись, Симмонс присел на табурет и задумался. Гудение смолкло. С легким щелчком откинулась панель с выстиранным и продезинфицированным бельем. В наступившей тишине тонко по-комариному зудели аккумуляторы.

"Постарайся рассуждать спокойно, - приказал себе Симмонс. - Без паники и эмоций. Паника? Причем здесь паника?"

Он провел ладонью по лицу, стараясь сосредоточиться, и вдруг поймал себя на мысли о том, что он, Симмонс, по сути дела не знает своей жены. Она красива, обаятельна, умеет владеть собой, обладает редкостным даром перевоплощаться.

Но все это - внешняя сторона, фасад, а что за ним? Со все возрастающим удивлением он обнаружил, что никогда прежде не задумывался над этим всерьез. Эльсинора была рядом - жена и спутница его сумасшедших одиссей - и этого было достаточно. Первую день сомнения заронил в его душу Дюммель, вернее, не сам Дюммель, а его признание в любви к Эльсиноре. И даже не само признание (оно скорее удивило, чем взволновало Симмонса), а то, что он попытался представить себе ее реакцию и вдруг понял, что не в состоянии этого сделать. Потом была эта дикая сцена с чужой одеждой в стерилизаторе, сцена, которая оставила после себя гложущую боль и недоумение.

А теперь это ее появление в разоренной мятежными рабами и залитой кровью Хиве 1728 года, в тот самый момент, когда, казалось бы, для Симмонса уже все было кончено и не оставалось ничего другого, как окончить счеты с жизнью.

Конечно, Эльсинора спасла его от неминуемой смерти и уже за одно это следовало бы закрыть глаза на все странности, связанные с ее необъяснимым появлением. Но Симмонс мог поклясться, что никогда не показывал ей, как пользоваться времятроном. Больше тоги: она никогда даже не интересовалась ни самим аппаратом, ни принципом его действия. Лишь однажды он видел, как она рассматривала серебристую луковицу, боязливо держа ее перед собой на ладони.

Аппарат был прост в обращении, но чтобы пользоваться им, нужны были хотя бы элементарные навыки. А их-то у Эльсиноры и не могло быть.

- Какое сегодня число? - спросил он, когда она вышла из ванной, запахивая халат, розовощекая, помолодевшая.

Вопрос застал ее врасплох.

- Н-не знаю, - она захлопала ресницами и наморщила лоб. Тебя не было целую вечность. Хотя погоди... Когда я решилась наконец отправиться на поиски, часы показывали четверть третьего ночи.

- Число, месяц?

- Сентябрь, конечно, какой же еще? - У нее недоуменно поползли вверх брови. - Двадцать второе сентября.

Он взглянул на круглый циферблат настенных часов. Прибор был из XXII столетия, добротный, с электронной начинкой, показывающий часы, минуты, секунды, числа, дни недели, месяцы и годы.

Проследив за его взглядом, Эльсинора оглянулась и тоже посмотрела на циферблат.

- Ничего не понимаю. Девятнадцатое сентября?

- Да. Это называется петля во времени.