Архитектура 2.0 (СИ) - "White_Light_"

Что-то от дыхания древности было в их любовном танце этой ночью. Будто на какой-то миг вместе с умирающей от наслаждения Ритой ожили все тайные возлюбленные, так же глядевшие в глаза любимых, словно в вечность, и видевшие в их зрачке огонь. Пламя медленно плавит Ольгу, будто ядерный реактор внутри у нее вместо сердца работает на пределе возможности — удар, еще один, и неслышным цунами проходит сквозь вечное пространство волна болезненно-прекрасного наслаждения, канув в вечность, сама ею становится.

Медленно затихая эхом друг в друге, лежа на боку, Ольга со спины обнимает Риту. Кончиком носа утыкается в мягкую кожу той части её тела, где шея плавно переходит в плечо. Кожа Риты часто кажется Ольге шелком, а на запах смесью чуть сладковатых пряностей.

Чувствуя руки Ольги на своей груди, всю ее практически повсюду, Рита глубоко-глубоко вдыхает их обоюдную общность. К моменту, как она выдохнет, сон-спокойствие уже сгустит кровь, приостанавливая излишне быстрый ее бег, вызванный страстью и адреналином в размеренный ритм нежности.

Рите приснится в ее песне богемная квартира деда-художника и две молодые женщины в бесконечном таборе гостей. Обе темноволосые, но одна смуглее, а у второй на щеке, в уголке губ, родинка, из-за чего ее улыбка кажется еще загадочнее и нежнее.

В памяти маленькой Риты, слушавшей, не понимая, разговор о любви, Рита взрослая видит гораздо больше теперь. Одна из жен деда очень темпераментно доказывала, что самая правильная и сильная связь может быть лишь между мужчиной и женщиной, и тогда от этой связи рождаются дети, а те две женщины просто сидели рядом плечом к плечу (совсем как мы сегодня — прошептала память Рите во сне), и они даже не спорили — они светились одним на двоих серебристым эхом друг друга, а детьми были их картины и песни, то, чему они с благодарностью отдавали частички собственной души.

Ни маленькая, ни большая Риты не знали, чем кончился тот разговор.

Раскинувшись в кровати, как в полете, Ольга крепко спала и видела во сне маленькую Соню, пытливо глазеющую на двух красивых чувствами женщин, связанных друг с другом прозрачно-светящимися меридианами сфер — странновато-мистическая картина продавалась в числе других на Арбате, когда там еще продавались картины — Ольга ожидала кого-то под дождем — по ребристому панцирю зонта стучали капли воды, штрихами разграфичивали пространство между Ольгой и картиной, а потом вдруг прохожие начали декламировать текст.

— Демоническая женщина отличается от женщины обыкновенной прежде всего

манерой одеваться, — глубокомысленно заявил хмурый прохожий, отвернулся и пошел прочь, а продавец безделушек зазывающе продолжил:

— Она носит черный бархатный подрясник, цепочку на лбу, браслет на ноге, кольцо с дыркой «для цианистого калия, который ей непременно пришлют в следующий вторник», стилет за воротником, четки на локте и портрет Оскара Уайльда на левой подвязке… — закручиваясь, слова озвучиваются до боли знакомым голосом.

— Рит, выключи радио, — бурчит во сне Ольга, уютно прячась в одеяло, обнимая спящую же Риту, слышит в ответ: — «Валентин Иосифович будет против выключения».

Кажется, голос Риты проснулся отдельно от хозяйки. Звучит он, во всяком случае, так, будто зверьком уселся на Ольгином плече и прячется, при новом абзаце театрально-старательно соседского декламирования.

— …у нее подняты брови трагическими запятыми и полуопущены глаза. Кавалеру, провожающему ее с бала и ведущему томную беседу об эстетической эротике с точки зрения эротического эстета, она вдруг говорит, вздрагивая всеми перьями на шляпе:

— Едем в церковь, дорогой мой, едем в церковь!..

— Неа! Мы едем смотреть енотов! — звонко возражает невидимому декламатору Соня. Ольга ныряет головой под подушку, а голос Валентина Иосифовича сконфужено произносит «пардон» и стремительно пропадает за тихим стуком закрывшейся оконной рамы.

***

Спустившись к завтраку (проживание в этом отеле включает в себя такой вкусный плюс), Диана и Павел чувствуют некоторое облегчение от нахождения в пространстве, заполненном посторонними людьми. «В обществе» как бы снималась проблема обязательно диалога между собой. И тем оно легче, что Диана и Павел не разговаривают друг с другом со вчерашнего позднего вечера (не считая коротких бытовых фраз).

«Шведский стол» на время отвлекает обоих щедрым предложением и приличным выбором ингредиентов для составления своего собственного оригинального блюда на завтрак. А потеряться в ассортименте здесь оказалось немудрено: несколько видов ветчины, ломтики парового мяса, выбор сыров, колодами карт растянувшийся по специальной доске; желтоглазые порционные яичницы, жареные колбаски, салаты из свежей зелени, разнообразные бутерброды, отдельно тосты, масло, хлеб нескольких видов и многое другое, чего сходу не разглядишь. Совершенно законно позабыв о вчерашней ссоре, неприятно протянувшейся молчанием до сего утра, Павел и Диана, как дети у рождественской ёлки, делятся друг с другом предложениями.

— Блинчики, творог или вон тех канапе? Не могу разглядеть с чем, но в целом выглядят умопомрачительно вкусно!

— Тебе кофе или сок, Дин? Может, и то, и другое?

— Оливок и тех черри-малюток, фаршированных греческим сыром…

Неимоверным усилием заставив себя остановиться в пределах вежливо-разумного, Паша и Диана тайно отмечают в мыслях — «мы ж еще не уходим и если чего еще захочется — можем взять», занимают столик на двоих, поглядывая друг на друга с блеском в глазах, не скрывая за тем блеском бликов взаимных извинений.

— Доброе утро, моя королева, — с родным теплом в голосе произносит мужчина.

— Я люблю тебя, — полным доверием негромко отвечает женщина. — Замечательное место ты выбрал. Давно мы никуда не выбирались.

Взявшись за столом за руки, они некоторое время сидят, просто глядя друг на друга, друг другу в глаза. и этот немой диалог двух «Я» крепко переплетается в одно общее «Мы».

На самом деле важно всё и ничего нет важного.

— Погода обещает сегодня исключительно отличный день, — отмечает Павел Юрьевич солнечное пока еще утро.

Легко орудуя вилкой и ножом, Диана чуть склоняет голову.

— Как любила говорить одна моя коллега, — она забавно меняет голос, — это Питер, детка, глядя на солнце, готовь дождевик.

Рассмеявшись, супруги продолжают свой завтрак.

— Не знаю, какие планы у молодых, — перейдя к кофе, Павел делает первый шаг к рискованной, но насущной теме, — но я бы предложил прокатиться до Петергофа, например.

— В нейтральные воды, — тихо произносит Диана, двумя ладонями обнимает теплые, пузатые края чайной чашки. — Ты прав, Паша, я не интересовалась у Риты о ее личных планах, просто поставила перед фактом нашего приезда. Эта бесцеремонность внутри семейно-родственных отношений… к сожалению, мне тоже присуща.

— Эта черта в нашем обществе называется любовью и вниманием, — по-своему стремится поддержать Диану Павел. — Я не психолог, я математик, и тоже, к сожалению, не знаю, как правильно жить. Есть лишь предположения, гипотезы.

— Мне кажется, правильно, — медленно, задумчиво произносит Диана, — использовать первый закон Гиппократа — primum non nocere.

Павел чуть поднимает брови, а потом согласно кивает.

— Прежде всего — не навреди, — негромко переводит он с латыни. — Пожалуй, я соглашусь. Но и здесь довольно много спорных моментов. Пытаясь встать между неправильным, с точки зрения текущей морали, увлечением Риты, ты ведь не хочешь ей навредить, а напротив, всеми силами пытаешься достичь чего-то лучшего.

— А после первого Гиппократского вступает в силу второй закон библейский, — обреченно вздыхает Диана, — про благие намерения слышал?