Легион призраков - Маргарет Уэйс

Эти слова относились к одному Фиделю, а в сторону послушника настоятельница бросила лишь мимолетный суровый взгляд, давая понять ему, что проводит к больной одного только архиепископа. Взглянул на своего спутника и Фидель, одними глазами спрашивая, пойдет ли тот к больной.

В ответ на этот испытующий взгляд брат поднял голову. Его лицо поразило Фиделя своей бледностью и мрачной решительностью. Послушник кивнул и встал со стула.

Поднялся на ноги и архиепископ, готовый последовать за настоятельницей, чтобы выслушать обреченную больную.

– Сюда, пожалуйста, – сказала настоятельница. У двери она приостановилась и прошептала – скорее самой себе, чем своим спутникам: – Молю Бога, чтобы он не дал мне сойти с пути истинного.

Чистый, острый запах антисептиков и спирта, белизна накрахмаленных простыней с неодолимой силой напомнили Фиделю о днях его службы санитаром на борту боевого корабля «Феникс» под началом Дерека Сагана. Пациентка находилась в специально отведенной для нее палате, двери которой выходили в пустой коридор. Она сидела в кресле на колесиках, установленном так, чтобы ей открывался вид из окна. За ним на просторной лужайке группа выздоравливающих детей наслаждалась покоем теплого дня. Палату щедро освещало солнце. Рядом с больной сидела медицинская сестра и читала книгу. Женщина казалась спокойной и непринужденной. Когда настоятельница, Фидель и послушник вошли в палату к больной, она обернулась к ним и приветливо улыбнулась. Архиепископ подошел к ней и осенил крестным знамением, а она приняла благословение, кивнув архиепископу и тихо произнеся несколько слов благодарности.

Настоятельница отпустила сиделку и закрыла дверь. В палате было очень тихо, лишь отдаленный смех детей с лужайки долетал сюда.

– Может быть, вам удобнее будет вернуться в постель? – спросила настоятельница больную.

– Нет, спасибо, преподобная мать, – ответила та. – Я лучше останусь здесь, пока солнышко не зашло.

Пришедшие сели. Больная не выказывала удивления присутствием угрюмого послушника, и ее, казалось, нисколько не пугало, что рассказывать свою историю она будет столь высокой особе, как Его преосвященство. Она не роптала на Бога, у нее был отрешенный, потусторонний взгляд человека, покидающего этот мир и медленно, как бы засыпая, переходящего в другой.

– Обо мне здесь очень хорошо заботятся, – сказала она, улыбнувшись настоятельнице, которая хлопотала, взбивая подушки и наливая воду в стакан. – Я рада, что вернулась сюда, где делают так много добра. Я помню… помню ту ночь… Пустота. Молчание. Бездна молчания.

Никто из посетителей не произнес ни слова. Настоятельница закончила свои хлопоты и села. Больная огляделась вокруг.

– Мне было страшно, когда я вернулась и впервые оказалась в этой палате. Но теперь я ничего не боюсь.

– Это свойственно каждому из нас – бояться смерти… – заговорил Фидель.

Но больная отрицательно покачала головой:

– Нет, смерть не страшит. Я давно уже знаю, что умираю. Так давно, что успела смириться со своей болезнью. Это был он, я боялась его, но теперь я для него недосягаема, нас разделяет слишком большая пропасть.

Послушник, не произнеся ни слова, внезапно взял в свою руку кисть правой руки женщины и повернул к себе ладонью. Настоятельница слегка отпрянула назад, испуганно глядя на эти странные действия, но умирающая женщина-врач нисколько не смутилась и не сделала попытки высвободить руку.

– Нет, брат, – сказала она, – я не Королевской крови. Но эта кровь текла в жилах моей матери.

Послушник отпустил руку больной и снова сел на свое место. Фидель, о чем-то догадываясь и не веря своим догадкам, вздрогнул.

– Я была здесь врачом. Незадолго до революции. Лечила особ Королевской крови, страдающих психическими расстройствами. Да, бывали в их роду такие расстройства, хотя об этом и не говорили вслух. Пожалуй, так оно было лучше, с тех пор как они стали правителями большинства миров галактики. Особам Королевской крови не полагалось обнаруживать ни малейшей слабости. Свои недостатки они должны были скрывать. Вот почему мы изо всех сил старались сохранить в тайне имена наших пациентов, чтобы избежать смуты и волнений на их родных планетах.

Однажды к нам поступила такая пациентка, что от нас потребовали соблюдать даже более строгую секретность, чем обычно. Ее привезли в госпиталь глубокой ночью. Она была закутана в тяжелый плащ, а ее лицо скрывала маска. Пациентку сразу же поместили в специально отведенные для нее палаты. Только четыре человека знали ее имя. Администратор госпиталя, я и две специально подготовленные сиделки, прибывшие вместе с ней. Больная редко выходила из своей палаты, и никто больше во всем госпитале никогда не видел ее. Ей было тогда двадцать лет. В ее жилах текла Королевская кровь. Природа одарила ее удивительной красотой, а судьба наделила тяжким недугом. Нарушение химического баланса мозга вызывало у нее частые вспышки неукротимого гнева. Она совершила убийство. Об этом знали лишь очень немногие, потому что ее семья всеми силами старалась сохранить это в тайне. Однако заботиться о ней родные больше не могли и прислали ее сюда. Ее болезнь почти не поддавалась лечению.

Когда ее состояние улучшалось, женщина эта становилась очаровательной, восхитительной. Когда же действие лекарств ослабевало, больная превращалась в исчадие ада. Надежды на ее полное излечение не было. Семье не оставалось ничего другого, как только держать эту женщину взаперти.

Родным, однако, разрешили навещать ее. А приезжал сюда к ней лишь один человек – ее брат. Он был старше ее больше чем на двадцать лет и бесконечно предан сестре. Их родители были уже не молоды, когда родилась их дочь, и она осиротела в ранней юности. Они с братом души не чаяли друг в друге. Он навещал ее раз в месяц, и, хотя был очень занятым человеком, никакие дела не могли помешать ему увидеться с сестрой. Его визиты полагалось держать в строжайшей тайне. Все это очень затрудняло жизнь персонала. Но он любил свою сестру, а она его. И вот так из месяца в месяц она жила в ожидании того дня, который они проведут вместе. Их отношения казались нам трогательными и прекрасными. Мы слишком поздно узнали правду. – Больная умолкла и выпила воды. Солнце между тем спряталось за старой елью, и длинная тень пролегла через зеленую лужайку. Затихли детские голоса и смех, лужайка опустела. – Когда больной становилось лучше, мы разрешали ей прогулки в сопровождении ее брата. Такие прогулки длились недолго, обычно не больше нескольких часов. Брат и сестра проводили эти часы на его яхте. Сначала, должна признаться, мы неохотно отпускали ее, но вскоре убедились, что это не вредит ей. Нам даже казалось, наоборот, – приносит пользу.

И вот однажды – это было лет за пять до революции – ее брат, как обычно, навестил больную и провел с нею целый день. Она вернулась в очень хорошем настроении. Я ничего не подозревала до тех пор, пока – в результате обычного обследования больной – не заметила характерных изменений в химическом составе крови этой женщины. Она была беременна.

Фидель вздрогнул и побледнел. Чего угодно ожидал он, только не этого.

– Не может быть… – Казалось, ему недостает сил, высказать вслух ужасное подозрение.

– Мне страшно сказать вам правду, Ваше преосвященство, – тихо произнесла больная. – Эта женщина без всякого принуждения, абсолютно добровольно призналась нам, что ее брат – отец ребенка. Уже несколько лет они предавались кровосмесительному греху. Ей было восемнадцать, когда она соблазнила его. Раньше она всегда принимала меры предосторожности, чтобы избежать последствий их связи, однако ей пришло в голову, что брат не женится потому, что любит ее. Ему был необходим наследник, и она решила стать матерью его сына, думая – в состоянии умопомрачения, – что ей удастся узаконить происхождение ребенка.

Мы пришли в ужас, и брат этой женщины – тоже. Разумеется, мы сразу же послали за ним и все ему рассказали. У него было больное сердце, ему было в то время уже пятьдесят лет. Он впал в отчаяние и непременно хотел повидаться с сестрой. Мы не могли допустить их встречи, мы изолировали больную. Но тем сильнее было его желание встретиться с ней еще раз.

Мы настаивали на искусственном прерывании беременности – ради самой несчастной женщины, – потому что не могли больше лечить ее, не причиняя вреда еще не родившемуся ребенку. Брат не соглашался на это. Он был убежден, что эта беременность – Божья кара за его грехи. Он обещал нам, что будет заботиться о будущем сыне или дочери. Больше он никогда не навещал свою сестру, которая очень тосковала и ждала встречи с ним. Трудное это было время для нас. Будущая мать нуждалась в постоянном наблюдении. Часто приходилось с помощью физической силы укрощать ее, иначе она могла бы причинить вред себе или другим людям. Сначала все ее помыслы сосредоточились на брате, а потом, к счастью, – так нам тогда казалось – она перенесла все свое внимание на ребенка, которого ей предстояло родить. Стоило лишь напомнить ей о нем – и она успокаивалась даже тогда, когда все другие средства оказывались бессильны.