Восхождение человечества - Джейкоб Броновски

Конечно, очень просто сказать, что Ньютон был скучным и прозаичным человеком. Это многое бы объясняло. Однако я должен заявить, что подобная характеристика к нему не имеет никакого отношения. Ученый обладал сильным и незаурядным характером. Представьте себе, Ньютон втайне от всех практиковал алхимию: проводил опыты и писал огромные фолианты о Книге Откровения Иоанна Богослова, которую мы чаще называем Апокалипсисом. Параллельно с этим он искал в трудах Пифагора закон обратных квадратов. Ньютон нисколько не сомневался, что древний грек уже вычислил и доказал его. Как можно назвать такого человека, который, с одной стороны, часть жизни посвящает метафизическим мистификациям, с другой — публично заявляет, что не тратит время на выдумывание гипотез и умозрительных построений? Уильям Вордсворт в своей поэме «Прелюдия» описал темперамент Ньютона и то, как:

Ньютон за своей призмой и тихим лицом скрывал истинные чувства и страсти.

Ради карьерного продвижения в университете и чтобы привлечь внимание к своим трудам Ньютону приходилось на публике держать лицо, потому что он, будучи унитарием, не мог принять учение о Троице в ущерб свободе духа. По этой причине ученый не принял сан и стал магистром Кембриджского университета.

В 1696 году Ньютон отправился в Лондон на Королевский монетный двор. Со временем ученый стал его смотрителем. В 1703 году, после смерти Гука, Ньютон вернулся в науку и принял предложение стать председателем Королевского научного общества. В 1705 году королева Анна посвятила его в рыцари. С тех пор и до смерти в 1727 году Ньютон оставался крупнейшей фигурой в английской науке. Неплохая карьера для деревенского паренька!

Печально то, что он не всегда мог следовать собственным принципам. Ньютону пришлось пойти на компромисс, смирившись с устоями XVIII века. Еще горше, что не все его идеи были приняты обществом, аристократией и двором, а значит, вклад Ньютона в науку и философию надолго остался неоцененным.

Конечно, разве может быть привлекательной фигура интеллектуального диктатора, даже если он имеет весьма скромное происхождение? Тем не менее Ньютон в письмах и дневниках предстает куда менее высокомерным, чем его обычно изображали современники:

Разгадать загадку природы — дело слишком сложное не только для одного человека, но и для целого поколения. Гораздо лучше в полной мере усвоить хотя бы часть этих знаний, а остальное оставить потомкам, которые придут после вас. Невозможно постичь непостижимое.

В другой записи, более известной широкой аудитории, он говорит о том же, но с меньшим пафосом:

Не знаю, за кого меня принимают другие. Но самому себе я напоминаю мальчика, который играет на морском берегу, забавляясь тем, что иногда попадается камешек, более красивый, чем остальные. А тем временем великий океан непознанных истин лежит передо мной неоткрытым.

Семидесятилетний Ньютон жил в Лондоне, в Королевском научном обществе не хватало реальной работы. Англия времен Георга I была озабочена деньгами, политикой и скандалами. В британской истории период конца XVII — начала XVIII века получил название «Мыльный пузырь» Южных морей. В любом пабе собирались деловые люди, которые прямо за столиками совершали фиктивные открытия и изобретения. Писатели, руководствуясь политическими мотивами, высмеивали ученых, поэтому Ньютона они представляли воротилой, сидящим в правительственном учреждении.

Зимой 1713 года несколько недовольных авторов из тори объединились в литературное общество. Вплоть до смерти королевы Анны, последовавшей летом 1714 года, они собирались во дворце Сент-Джеймс у придворного врача Джона Арбетнота. Общество называлось Клубом Мартина Скриблеруса. Участники сообщества намеревались высмеивать современные им научные объединения. Эти дискуссии наглядно представлены в описании научно-методического сообщества в третьей части «Путешествий Гулливера». Эта же группа литераторов тори помогла Джону Грею высмеять правительство в «Опере нищих», а в 1717 году написать пьесу «Через три часа после свадьбы». Объектом сатиры в ней стал стареющий ученый, которого зовут доктор Фоссил (его имя можно перевести как «Ископаемое»). Вот типичный диалог между ним и молодым авантюристом Плотвеллом (его имя можно перевести как «Неплохая интрига»), который водит шашни с хозяйкой дома:

Фоссил: Я обещал леди Лонгфорд на время ее беременности мой орлиный камень, но не дал. Теперь бедняжка сама выглядит, как ее выкидыш, и это хорошо. Ха! Кто здесь! Я не люблю этого паренька. Но я не буду строгим.

Плотвелл (обращается к собеседнику на латыни): Светлейший господин, с прибытием!

Фоссил: Светлейший господин? Не слышал раньше от тебя латыни. Если не можете общаться по-английски, давайте пробуем поговорить на этом языке.

Плотвелл: Я мочь говорить по-английски, но совсем чуть-чуть. Я слышать много хороших слов о великом просветителе, знатоке всех искусств и наук, выдающемся докторе Фоссиле. Я хотеть бы установить коммутэйшн (как вы называете это), чтобы обменивать звон моих колокольчиков на ваши динь-доны.

Сначала разговор идет, конечно, об алхимии. Беседа ведется на специфическом языке:

Фоссил: Скажите, сэр, из какого вы университета?

Плотвелл: Из знаменитого Краковского…

Фоссил:…И какого аркана вы магистр?

Плотвелл: Коробочки для табака.

Фоссил: Табакерки.

Плотвелл: Да, табакерки. Это есть самое истинное золото.

Фоссил: Что из этого следует?

Плотвелл: Я делать золото из свинца под руководством Великой церкви Кракова.

Фоссил: Какими операциями?

Плотвелл: Обжигом, переплавкой, очисткой, возгонкой, амальгамированием, атмосферными осадками, испаряемостью.

Фоссил: Осторожнее! Что вы говорите? Испаряемости золота еще пока никто не видел.

Плотвелл: Не мне учить прославленного доктора Фоссилу — именно так получать неспелое золото.

Фоссил: Сказано истинно философом. Как наш язык отличается от юридического! Возьмем, например, определенные документы парламента, которыми установлены два значения слова вырубка: углубление в шахту и вырубка молодого леса.

Далее имитация научной речи становится еще более гротескной, и в духе довольно злой сатиры поднимаются темы определения географической долготы у мореходов, изобретения производной и дифференциалов:

Фоссил: Я сейчас не склонен к экспериментам.

Плотвелл: …Вы что-нибудь понимаете в долготе?

Фоссил: Я не имею дела с тем, что существует только в фантазиях. Меня больше увлекает создание эликсира.

Плотвелл: А как часто ваша думать о производной?

Фоссил: Я не признаю ничего, кроме ртути.

Плотвелл: Ха-ха! Я имею в виду количественные характеристики.

Фоссил: Самое большое количество вещества, с которым я имел дело, — три кварты за один день.

Плотвелл: Не будет вас труд объяснить, в чем секрет гидрологии, геологии, минералогии, гидравлики, акустики, пневматики и логарифмирования?

Фоссил: Это всё — вне сферы моих интересов.

Сегодня нам кажется странным, что современники столь непочтительно высмеивали Ньютона и подвергали жесткой критике его работы. Но всякая новая теория прямо или косвенно бросает вызов существующим доктринам, угрожая рано или поздно занять их место в мировоззренческой структуре общества. Теория Ньютона не стала исключением. Это было ее силой и ее слабостью. Второе уязвимое место своей системы ученый называет сам — абсолютное пространство, которое он считал плоским и имеющим одни и те же свойства в любой точке Вселенной. Именно эти два постулата теории Ньютона жестко критиковал Лейбниц, и в общем-то справедливо, потому что они противоречат даже нашему повседневному опыту: земная поверхность воспринимается нами плоской, в то время как во времена Ньютона уже любой моряк знал, что это не так.

Земля имеет форму шара, поэтому каждый из двух наблюдателей, расположенных в противоположных точках экватора, может заявить: «В какую бы сторону я ни повернулся, я буду стоять лицом к другому наблюдателю!»

К такому выводу не может прийти обитатель плоской Земли или, по крайней мере, считающий Землю плоской на том основании, что на небольших расстояниях он не способен отличить поверхность огромной сферы от плоскости. Подобной близорукостью грешит теория Ньютона. Иначе говоря, ученый в теории ведет себя так: выплывая в космос с целью его изучения, он в одной руке держит футшток,[6] в другой — карманные часы. Затем он предполагает, что весь мир устроен так же, как то пространство, которое он видит перед собой. А это ниоткуда не следует.