«Розовая горилла» и другие рассказы - Роман Кветный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– За что мы выпьем? – спросил Ядд.
Дед тяжело поднялся, опираясь на костыль. Дрожащей рукой поднял стакан и сурово произнес:
– За баб-с!
Это был их любимейший тост. Друзья мигом вскочили и, выровняв локти, выпили.
В кружках еще оставалось пиво, а дед уже еле ворочал языком. Коверкая слова и путаясь в оборотах, рассказывал он о своей молодости. Еще до революции, сын обедневшего дворянина, поссорившись с отцом, уехал в Киев, где продавал билеты в кинотеатре Шанцера. 3 рубля в месяц ему платил хозяин да 30 рублей в день со стороны. Он вел жизнь картежного шулера, игрока на скачках, наводчика. Все было: рестораны, женщины… Роман с женой видного общественного деятеля, которой он пел романсы в ее загородном доме.
Друзья ухмылялись. Это начинало выглядеть забавно.
– Вы мне не верите, – расстроился старик и сделал попытку спеть. – Гори, гори, моя звезда… – Но был прерван восклицанием буфетчицы, истерически и в высоких тонах завопившей:
– Гражданин! Здесь не оперный театр! Прекратите сейчас же или я позову милицию.
– Я тебе дам милицию, – угрожающе произнес Здоровый, не любивший теплой водки и сварливых женщин.
Но буфетчица не первый год работала за прилавком, и поставить ее на место оказалось не так легко. Она еще шире раскрыла рот и обдала Здорового отборной руганью. Здоровый вскипел. Псов потешался. Эта сцена ему положительно нравилась. Он даже попытался спеть что-то подходящее к случаю: «Назревал большой скандал, кто-то из посуды вынул Берчикин сандал, пахло самосудом…», – промурлыкал Псов, когда Здоровый запустил в буфетчицу бокал. Цель была поражена, нужно было уходить. Буфетчица потирала ушибленное место. Им оказался живот.
«А вдруг она беременна?», – с ужасом подумал Ядд, выходивший предпоследним, за ним на костылях ковылял дед.
Глава IX. Ямщик, не гони лошадей
Стремимся мудрыми мы быть,
Людская глупость возмущает,
Стремимся искренне любить,
Но часто все не так бывает.
А как-то страшно, наобум,
Стареем, но не понимаем,
Что мудростью холодный ум
Мы очень часто называем.
И что любовь не есть игра,
Не безудержное веселье,
А нашей зрелости пора,
Чувств наших лучших воплощенье.
Но мы когда-нибудь поймем,
Когда подруги отвернутся,
Когда друзья покинут дом,
Затем, чтоб больше не вернуться,
Что жизнь прожили мы не так,
Что мудрым глупое считали,
А искреннее за пустяк,
И что святое опошляли.
Но будет поздно, не вернуть
Давно забытые ошибки,
И с облегченьем не вздохнуть,
Не встретить нам закат улыбкой.
Дед жил в старом заброшенном подвале бывшего здания губернской управы. Половину тусклоосвещенного помещения занимал когда-то великолепный, а сейчас изрядно ободранный рояль. Кроме него имелись два кресла и большой сундук. Сюда дед и привел гостей после поспешного бегства из бани. Кое-как рассадив их в комнате, он стал смущенно вертеться возле рояля. Наконец, отважившись, открыл крышку и вытащил стаканы, а затем и бутылку с подозрительного вида голубой жидкостью.
– Это что, яд? – удивился Ядд, не в силах расшифровать иностранную этикетку с нарисованными насекомыми.
– Нет, что вы, это чистейшей динатур, – с достоинством ответил старик.
Друзья были много наслышаны об удивительных свойствах этого напитка, но пить наотрез отказались. Тогда Псов, чтобы вывести деда из затруднительного положения, вытащил из своей сумки еще одну бутылку водки. Они выпили, и дед начал петь, аккомпанируя себе на рояле. Он пел старческим надтреснутым голосом, в котором чувствовалась былая сила и красота:
Ямщик, не гони лошадей,
мне некуда больше спешить,
мне некого больше любить,
Ямщик, не гони ло-ша-дей…
Нельзя было без боли и сострадания смотреть на эту картину: дрожащие пальцы старика, морщинистое серое лицо, прислоненные к роялю костыли. Казалось, сейчас он встанет, допьет свою водку и откинется в кресле, чтобы умереть.
Глухо лился усталый плохоуправляемый голос. Здоровый и Ядд рассматривали фотоальбом деда – память о молодости, о былом блеске. Красивый молодой человек в котелке, с тростью эффектно позировал в обществе затейливо разряженных дам, обнажая в улыбке белые, ровные зубы. Легкие, небрежные и вместе с тем, изящные позы, веселые жизнерадостные лица в сопоставлении с костылями, зубными протезами, разбитым скрипящим роялем и бутылкой денатурата вызывали жалость, терзали душу.
Когда дед взял заключительный аккорд, костыль соскользнул на пол и больно ударил Здорового по ноге, тем самым выведя его из состояния глубокой задумчивости.
– Это вас на войне? – спросил Здоровый, поднимая костыль и ставя его на прежнее место.
– Какой там войне, – с грустью произнес дед. – Эта нога лишь скупая плата за те минуты радости и удовольствия, которые я испытал с простой цыганкой Рамоной, зарабатывавшей на жизнь пением и танцами. Она была непомерно горда, чтобы добиться ее расположения я потратил целый месяц, но все попытки сблизиться ни к чему не приводили. И тогда, прельстив дорогими подарками, я заманил ее в свою обитель. Мы пили шампанское, она плясала на вот этом рояле, а я аккомпанировал ей. Неистовым и страстным был этот танец. Захлебнувшись желанием, я вскочил на рояль и взял ее почти силой, – он на минутку замолк, зажмурил глаза и тяжело, но сладко вздохнул. – Ничего подобного я никогда больше не испытывал. Мы стали встречаться каждый день. Иногда ездили на Днепр, где, предаваясь любви, проводили теплые летние ночи. Однажды, любуясь закатом, мы не заметили двух молодых цыган, притаившихся невдалеке. Они подозвали Рамону и стали раздраженно беседовать, размахивая руками. Цыганка отвечала резко и с достоинством. Но вдруг случилось непоправимое: блеснуло два клинка и Рамона мягко опустилась на землю. Я бросился бежать. Погоня шла по пятам. Подхватив по дороге кол, цыган наотмашь ударил меня по ногам. Я упал и потерял сознание. Через три дня, очнувшись в больнице, я обнаружил отсутствие ноги. Кроме этого на теле имелось два ножевых ранения. Так я потерял ногу, счастье, надежду.
Время шло, дед все больше ударялся в воспоминания, рассказал про свои выбитые зубы, спел «Очи черные», «Не жалею, не зову, не плачу» и очень расстроился, когда друзья собрались уходить. Они вышли во двор, но Псов неожиданно передумал и вернулся. Ядд и Здоровый отправились на поиски Леонтия, у которого они собирались переночевать.
В огромном десятиэтажном здании проектного института ночной сторож Леонтий занимал большую, светлую комнату. В его функции входило контролировать целостность окон и, при происшествии какого-нибудь безобразия, сразу же звонить в милицию. Оружия Леонтию не выдавали, за исключением свистка, который он вместе с находившимися в комнате диваном, столом, стульями, сдавал каждое утро сам себе по описи. За эту работу, помимо вышеуказанной квартиры, Леонтий имел восемьдесят рублей заработка, что в сочетании
