Поветлужье - Андрей Архипов

Солнце уже почти село, и только оранжевое небо за высокими деревьями отдавало последние проблески закатного света на грешную землю. Работники заканчивали на сегодня свои земные труды, собирая инструменты и потихоньку сходясь к костру, где бабы готовили немудреную снедь оголодавшим мужикам.

– А неплохо для половины дня работы, а? Любим? – споласкивая ступни в воде, прокряхтел Николай.

– Не худо, что тут скажешь. Внятно ты растолковал плотникам, что требуется от них, вот и работы споро идут… Кхм… А вот людишки наши вопрос к тебе имеют, – хитро улыбнулся переяславский кузнец. – Что это за портки короткие ты на себя нацепил? Вроде невместно мужу так выглядеть… Однако бабы так и снуют мимо, абы взгляд на тебя бросить, кхе-хе…

– Ты про трусы? Семейные? – полез на берег, стараясь не запачкаться, Николай. – У вас, может, и невместно, а у нас еще и майка полагается к ним – нижним бельем все это зовется. Исподние порты, по-вашему, только разве что чуть покороче, оттого и стирать их полегче. Ты лучше скажи, как на других фронтах дела?

– Я сказывать могу, сколь глины накопали да руды принесли, – неторопливо ответил Любим. – Сколь раз этой мешаной глиной формы под плинфу были набиты да как Вовка под руку свою сие дело принял, тоже могу обсказать. Что за послание этот ваш грамотей сочинил да как передали его. Что мальцы из дозора поведали да куда охотнички идти решили, тоже… А вот про фронты твои, не обессудь, ничего не скажу. Не знаю, про что ты.

– Да про то же, о чем ты собрался мне говорить. Где работают в поте лица, там трудовой фронт, а где воюют – там просто фронт, без всяких добавлений… А что охотники пошли встречать Михалыча к переправе, как он им наказывал, так я про то с самого начала знал. И что они осваивали оружие новое и к кольчугам привыкали, тоже мне ведомо. Будем надеяться, приведет туда Иван еще воев… Так сколько плинф набили за сегодня? Как договаривались, в половину ладони толщиной делали, чтобы сохли быстрее?

– Это ты Вовку поспрошай – у него ладонь одна, у меня другая. Как уж он сговорился с теми, кто формы ему мастерил, не знаю… Но несколько сотен по поляне в тенечке разложили, дня четыре посохнут – и в яму заложим, жечь будем… Хе! – покрутил головой Любим. – Вовка и тут учительствовать пытается… Ты, речет, переверни сотню плинф, а ты четверть того, а потом еще пять раз по столько, а вот ты в полтора раза поболее, чем первый. И проверяет, тычки дает тем, кто не так делает. А они все прутиками на земле чертят, перед тем как исполнять слова его…

– Хм… молодца, так их. Да и все хороши – поди помешай глину ногами, – однако не ропщут, делают. А что от ребяток из дозора слышно?

– Ничто покуда. Ждут вороги воев своих, но в лес не суются – боязно… Знать, мыслишки, что не все ладно с ушедшими, посещают их. Кхм-м… А я вот еще попытать хочу у тебя секретов твоих – ответишь ли?

– Разве не отвечал раньше? – удивленно поднял бровь Николай.

– Да такие секреты не каждый сыновьям своим сказывает. Вот ты мне про закалку рек. Ножей тех же, топоров… Ох, совсем запамятовал обсказать про твой топор, что ты днесь общине попользоваться дал. Плотники рекли, что волшебный он, – уж не колдовство ли ты к нему какое применил? Второй-то просто острый и без точила целый день обходился, а этот… С таким топором избу в одиночку за день поставить можно. Сам рубит.

– Хм… У нас это тоже редкость, хотя нет, не так… Вот ты мне давеча сказывал про сабли узорчатые, что платок перерубают на лету и вокруг пояса сгибаются. Было дело?

– Болтают разное. Может, сказки люди бают про сабли такие, а? Я токмо узор на клинках видел, а в руки мне чуда сего не дал никто, – огорченно покачал головой Любим.

– Вот и у нас этот топор ценится почти как ваша сабля из сказки. Есть, но дорого.

– Ага… ну да ляд с ним, колдовством этим, раз такое дело. Насчет ножей я заикнулся… Баял ты, как уголь железу крепости добавляет. И что оно твердое становится и сталью зовется. А как быть с той же сабелькой, что сгибаться должна? И меч не только крепость иметь должен, но и гибкость, абы не переломился он при ударе.

– Вот и перешел ты к следующей ступени в своих вопросах, Любим. То, про что я тебе рассказывал, только для хозяйственных инструментов можно применять. Тех же ножей… Небольшие они, изгиба им не нужно. Или топор возьмем… Отковал, наточил, в уголь засунул, зацементировал, э-э-э… углем крепости добавил. Кстати, уголь березовый или дубовый нужно использовать, хотя сосновый еще лучше. А в него можно до трети объема намешивать пера с птицы и кусочков кожи… Или пережженный толченый рог класть, хотя… его не напасешься. Такие инструменты тебе потом долго служить будут. Внутри железо сырое, а снаружи сталь крепкая. Не сломается и долго не сточится. А вот к оружию требования повыше… И острое оно должно быть, и крепкое, и не ломаться. У того же топора при работе лезвие насмерть испоганишь, так плюнуть можно и новый взять. А в бою это тебе ценою в жизнь станет.

Поэтому в тех же узорчатых саблях другой принцип… другое железо применяется, которое слишком дорого для топора использовать. Вот, к примеру, некоторые так делают, берут сталь… ту же крицу хорошую берешь, она же разного качества получается, да? Где-то чуть-чуть стали, где-то железа… Но лучше взять полоску одного и наложить на полоску другого. Как вместе их прокуешь, напополам складываешь, и опять проковываешь, а потом опять пополам… и так несколько раз. По моим прикидкам, семь – девять раз достаточно, но это зависит от первоначальной заготовки. А в конце получается у тебя много перемешанных слоев. Один слой твердый, стальной, а второй мягкий – железный. И получается, что мягкие слои мечу твоему не дадут хрупнуть от удара, а твердые крепость ему дают. Вот узор на клинке и показывает, как эти слои перемежаются.

– Вот оно как, – почесал затылок Любим. – Понятно, отчего такой меч на вес золота выходит. Это сколь работы для кузнеца…

– Да и железа со сталью много уходит. В несколько раз больше изведешь, чем по весу потом получится. Некоторые, кстати, берут прутки и не пополам сгибают, а скручивают. Еще гибче клинок от этого выходит. Но это только один способ… – Николай ненадолго задумался. – Ты про булат слышал? Из которого узорчатые мечи делают?

– Не… Из полуденной страны, сказывают, лепешки железные везут, не упомню, как они прозываются. Из него узорчатые мечи и куют… Мыслил я, что такие клинки – это есть харалуг.

– Можно и харалужными прозывать, а те, что слоями куются, дамасской сталью еще кличут. У меня… в отечестве те лепешки называли «вутц», а железо в них – булатом. Я тонкостей в названиях не понимаю, да и дело вовсе не в этом… Так вот, в той полуденной стране сразу металл делают узорчатым, а не проковкой и сгибанием. И получается он даже еще крепче… А дело в том, что сталь там варят в тиглях. Горшки эти делают из огнеупорной глины. Из такой, к примеру, какую мы для кирпичей искали… Засыпают туда шихту… ну тот же уголь с рудой хорошей, без примесей, закрывают крышками с дырками для отвода газа, ставят их в печь и засыпают тем же углем вперемешку с гравием до самого верха. Дутье опять же сильное нужно для того, чтобы расплавить все в этих горшках, а варят их так долго, как тигли эти выдержат… Шлак, или сок железный по-твоему, наверх поднимается, а булат внизу остается… Самый узор на дне получается, как тигель разобьешь. Только сначала его правильно остудить надобно – чем медленнее, тем лучше… А потом еще и отжиг ему дать при тысяче градусов… ну, когда цвет как солнце закатное у получившегося бруска металла будет. Тогда узор сильнее проявится. И ковать опять же особым образом надобно, чтобы кристаллы не разбить… А! Вот про них я и забыл сказать. Отчего крепость у булата появляется? Когда он остывает, то в металле образуются… зерна, а вокруг них еще такие же зернышки фигурами разными собираются, только те уже помельче да покрепче. На срезе или сломе это видно. Эх… слов умных я тебе накидаю сколько хочешь, только вот от этого ты лучше меня не поймешь… Да я и сам в этом деле только вершков нахватался.

Любим неожиданно посерьезнел лицом и, повернувшись в сгущающейся темноте к Николаю, поклонился тому в пояс, коснувшись рукой своих сапог и показывая свое знание родословной собрата по ремеслу.

– Благодарствую за науку, Николай, сын Степанов, век не забуду.

– Да что ты, в самом деле, – аж цокнул тот от досады. – Я же тебе только словами все обсказал, а делать все это вместе придется. И намучаемся мы еще с тобой столько…

– А ты не относись к сему знанию как к никчемному, – выговорил Николаю Любим. – Оно великим благом для рода будет. Еще отцы наши по крупицам собирали такие слова заветные, а ты такой кладезень в голове держишь, что пересказывать его из уст в уста надобно и на грамотах писать, абы не потерялся в веках он. А уж хранить сие знание пуще зеницы ока в роде нашем следует… Так каким путем мы булат варить станем?