Человек должен жить - Владимир Лучосин

Словом, целое объяснение в любви. Как же в таких условиях критиковать? Ведь любовь и критика несовместимы. И вдруг, да, вдруг, вот только сейчас, наскакивая на Коршунова, я обнаружил, что Чуднов страшно не прав! Нет, хуже — виновен. Прижившись к Золотову, он проглядел судьбу молодых врачей в больнице. Проглядел, что штатный хирург Коршунов перебивается на положении практиканта и что он совершенно закис в своих переживаниях. И ведь он такой не один в больнице. Главврач не имел права проглядеть такие вещи, он должен был…

В сущности, что должен был бы сделать главврач? Что я бы сделал на его месте? Тут у меня блеснула озорная мысль и сразу сорвался вопрос:

— Послушай, Василий Петрович, а ты смог бы все повернуть? Готов ты стать заведующим отделением вместо… Золотова?

— Ты с ума сошел! — воскликнул он и, вскочив со стула, угрожающе двинулся на меня. — Как ты смеешь обо мне так думать? Не для этого веду разговор!

Опешив, я услышал, как хлопнула дверь, и кинулся вслед за Коршуновым. Как мальчишки, мы выскочили во двор.

— Василий Петрович, разговор не окончен!

— К черту! — Он бежал в сторону морга.

— Да остановись же ты, человек!

— К черту!

Из-за угла больничного корпуса вышел Чуднов, остановился посреди дорожки, широко раскинув руки:

— Стоп!.. Что случилось, Николай Иванович?

— Эх, дурака свалял, Михаил Илларионович! — ответил я, ухватившись, чтобы остановиться, за его ручищу. Я почувствовал, как спокойно напряглись в ней и стали железными мускулы.

— Ну и студент нынче пошел… среди бела дня врачей гоняет. Вы что, и с Коршуновым уже поссорились? Тоже оперировать не дает?

— Что вы! Коршунов наш первый друг, но…

Словом, я выложил все, что узнал, что понял, что увидел с того момента, как мы с Коршуновым стали невольными свидетелями разговора главного врача с Золотовым. Чуднов стоял рядом и курил, жуя мундштук папиросы. «Сердится!» — подумалось мне. Его рука легла на мою спину, и мы стали ходить по дорожке взад-вперед.

— Да-с… значит, так-таки и проглядел… прижился… вырастил — как это вы изволили сказать? — «удельного князька первого этажа»? Ишь, как у вас хлестко получается! Вам бы в журналисты пойти, Николай Иванович!

Чуднов вытащил новую папиросу и, скомкав пустую пачку «Беломора», поискал взглядом, куда бы ее забросить.

— Пройдемтесь, Николай Иванович, еще до того угла. Конечно, надо бы урны чаще поставить денег не хватает. Впрочем, это мелочь. Вы мне, Николай Иванович, много рассказали про нашу больницу. Тот же Коршунов… вот тихоня! Ну, почему он сам не рассказал? Обидно, право, обидно… Много нового, много серьезных вопросов. Их тут, на дорожке, не решишь. Я вас вскоре позову, поговорим в подходящей обстановке.

Чуднов ушел. Я постоял на дорожке и отправился в общежитие, чувствуя себя выпотрошенным. Может быть, старик намерен спустить все это дело на тормозах? Критика выслушана, благосклонно принята, и пусть все идет, как оно шло? Ну, нет! Черта с два! «Я вас вскоре позову». Иногда «вскоре» — день, иногда месяц.

Я в горздраве.

— Вам заведующего? Елкин будет через полчасика. По вопросу студенческой практики? — Секретарь улыбнулась, приоткрыв сталь зубов. — Тогда пройдите в кабинет. Один человек уже ждет.

Я открыл дверь: за канцелярским столом в кресле заведующего, напружинившись, как на старте, замер Золотов. В глазах — холод. Секунда — и он встал, молодцевато подошел ко мне. В нос ударил запах шипра. На уровне своих глаз я увидел широкие зрачки в узком кольце коричневой радужки. Право, они напомнили дула орудий.

— Слушаю вас. — Голос его вибрировал.

— Пришел не к вам, к заведующему. — И вдруг ляпнул: — Вот бы нам втроем побеседовать!

На лице Золотова раздумье. Он медленно повернулся и зашагал к окну.

— Все же почему вы так жестоки, Борис Наумович? Мы приехали к вам с открытым сердцем, а вы все время стараетесь стать к нам… спиной.

Золотов вздохнул.

— Куда молодежь спешит? Опыт даже талантливым людям дается с годами, упорным трудом, недосыпанием. А вы хотите сразу.

— Поймите! Молодежь хочет узнать все, оставаясь молодой.

— От вашей практики одни огорчения. В будущем больница откажется вообще. Ну, а в этом году ничего не изменится… Я вас больше не задерживаю, коллега.

— Благодарю.

У секретаря зазвенел телефон. Было слышно, как она с кем-то говорила. Потом вошла к нам.

— Совещание затягивается. Елкина сегодня не будет.

Гринин остался дежурить в больнице без особого желания. Редко кто любит загружать субботний вечер делами. Как бы там ни было, он остался, а мы с Кашей пошли к лодочной станции. Милый Игорек! Ему хотелось больше моего пойти на озеро, но идти он долго не соглашался, я не расспрашивал почему.

На непроезжей части улицы, возле тротуара, пожилой мужчина в полосатой тельняшке сгребал высушенное сено. Тут же стояла большая двухколесная тачка. Душистый аромат перенес меня на берега родной реки, к родительскому дому. Бывало, зимой залезешь на сеновал, и сразу вспоминается лето, луг, сенокос и совершенно особый вкус хлеба и молока.

Мы шли по чистым, подметенным аллеям парка. Танцы еще не начинались. Деревья редели. Стало видно поле. Оно переходило в луг. Луг спускался к озеру. Большое озеро, не — озеро даже — море! Вдалеке сновали байдарки, поблескивали в лучах солнца мокрые весла. У дощатого причала толпились люди. Каждый старался выбрать самую лучшую лодку. С причала я смотрел на дорогу, ведущую в парк. Нину я узнал издалека по широкой свободной походке. Рядом с нею шагала девушка.

— Ты не видишь, кто с Ниной? — спросил я у Игоря.

Игорь мой смущенно заулыбался. Я сделал вид, что не замечаю этого.

— Пора раскошеливаться, — сказал я.

Игорь вытащил коричневый обтертый по краям кожаный кошелек. Мы направились к белой фанерной будке, стали в очередь.

Нина уже сидела в лодке, нетерпеливо покачивая ее на воде.

— Ты плаваешь? — спросила она, когда я притащил весла и черпак.

— Люблю девичьи вопросы! Чтобы солдат и не плавал? Где это видано?

— Ты неуверенно ступил в лодку, Коля.

— Пятерка за наблюдательность! Действительно, это было. Зачем, думаю, нам черпак? Не отнести ли обратно?

— Без черпака лодку не получишь. Такое правило.

— Мудрое правило: спасение утопающих — дело самих утопающих.

В пяти метрах от нас усаживались в лодку Игорь и Валя.

Впервые я видел их вместе вне стен больницы.

Поговаривали, что там-то и там-то встречали Кашу с Валей. Что ж, слухи подтвердились. Пусть дружат. Валя как будто неплохая девушка.

Нина изучающе поглядывала на подружку, как будто видела в ней что-то, невидное остальным.

— Эй, ребята! — крикнул я. — Наперегонки!

Игорь рванул весла, поставив их в воде почти вертикально.

— Сухопутный морячок!

— Не смейся над ним, Коля… Он хороший, твой Игорь.

— Я бы гордился, Нина, если бы у меня был такой брат…

— Вот ты какой, — ответила она, сияя глазами.

— И был бы счастлив за тебя, если бы у тебя был такой жених.

— Ах, вот как! — воскликнула она совсем другим тоном.

Белая будка лодочной станции долго маячила на пологом зеленом берегу. Но вот она стала белым пятном. Уменьшились деревья парка, люди превратились в точки. Противоположный же песчаный берег, казалось, ничуть не приближался. Так и лежал он вдали узкой желтоватой полосой, отчетливо разделяя голубизну озера и голубизну неба.

Говорить не хотелось. О борта лодки плескалась вода, и, наслаждаясь, я слушал этот шум, может быть, самый древний шум земли. И смотрел на Нину. Удивительными становятся эти девчонки, когда на них находит такое вот ожидание чего-то. Чего? Теплого встречного ветра, который поднимет, закружит, расправит крылья и унесет.

Я часто слышал, будто парни и девушки не могут дружить без любви. Обязательно любовь, и никаких гвоздей! Право же, ерунда. Вот мне не пришлось еще встретить девушку по душе. Мать, случалось, ругала меня за это, называла бирюком. Да ведь надо уметь ждать. Я знаю, что встречу ее. И тогда жизнь станет еще полнее. А пока жду, и с девчатами у меня большей частью складываются отличные отношения. Как с Ниной. Она сидит на корме, и мне приятно, что она там сидит, посматривая на меня своими глазищами, иногда усмехаясь. Право, так радостно и хорошо, что даже хочется, чтобы явился вдруг кто-то плохой и сильный, чтобы я мог защитить ее от него.

Поддавшись настроению, я так двинул лодку, что она наполовину выскочила из воды.

— Ой, что ты, Коля! — вскрикнула Нина. — Мы далеко отъехали. Сюда только чайки залетают!

Я оглянулся. Действительно, ни души. А кругом Тихий океан. Уж если что-нибудь и спасет нас во время бедствия, так только черпак. Я улыбнулся своим мыслям и спросил: