Раны заживают медленно. Записки штабного офицера - Илларион Толконюк

В течение ночи к Витебску удалось подтянуть подразделение из нескольких танков 7-го танкового полка и неполный полк 220-й мотодивизии.

Решено было с рассветом послать офицеров на самолетах связи разыскивать долженствующие прибывать войска и направлять к Витебску подкрепления. Но случилась первая боевая беда. Имевшаяся эскадрилья самолетов связи, базировавшаяся в районе населенного пункта Яновичи (30 километров северо-восточнее Витебска), с первой утренней зарей подверглась налету самолетов противника, и все наши самолеты частью сгорели, а частью вышли из строя. У нас не осталось ни одного самолета связи.

Командарм решил, не теряя времени, атаковать противника в Витебске наличными силами. После жиденького огневого налета началась наша атака на юго-восточную окраину города. Бойцы поднялись дружно и с криком «ура» устремились на противника вслед за семью танками. Вначале продвигались успешно и после короткого, но напряженного боя заняли аэродром и ворвались в город. Аэродромные постройки окутались огнем; горели и ближайшие дома в самом городе. На этом наступление закончилось, бой стих. Мы ожидали, что противник возобновит наступление вдоль шоссе Витебск – Лиозно. Но этого не произошло. Ошеломленные нашим внезапным ударом, немцы здесь больше активности не проявляли. Тем временем начальник разведки полковник Кулешов доложил командующему, что противник, отказавшись от наступления со стороны Витебска, форсировал реку Западную Двину километрах в пятнадцати севернее города и устремился на восток, видимо намереваясь прорваться к Смоленску. Немцы в любое время могут выйти на тылы армии и отрезать нам пути отхода. Указаний штаба фронта о дальнейших действиях не поступало, и командование армии теперь смотрело не вперед, а назад, обеспокоенное тем, что противник может выйти в районы выгрузки прибывающих войск и сорвать их сосредоточение. Когда стемнело, где-то в тылу вспыхнул вихрь пламени и до нас докатилось эхо мощного взрыва. Случившееся от личного состава скрывалось. Но мы, штабные операторы, быстро разобрались в происшедшем. На станции Плоская находился армейский склад боеприпасов, часть которых не была выгружена из вагонов. Опасаясь, что склад может попасть в руки противника, наши артснабженцы взорвали боеприпасы, оставив войска без снарядов. Впоследствии выяснилось, что снабженцы поторопились: склад мог функционировать еще несколько дней, так как противник обошел его севернее.

Несколько дней мы удерживали занимаемый район. Но противник глубоко обошел нас с севера и устремился на восток: его 3-я танковая группа двигалась в общем направлении на Ярцево, обходя Смоленск с севера. 2-я танковая группа немцев развивала наступление из района Орши, прорываясь к Смоленску с юга. Создавалась предпосылка окружения советских войск в обширном районе между Витебском и Смоленском.

Тем временем поступило распоряжение штаба фронта, гласившее, что какая-то дивизия (не нашей армии) под ударами противника рассыпалась. Командование дивизии растерялось, потеряв управление частями. Командарму 19-й армии приказывалось своим распоряжением назначить нового командира дивизии и начальника штаба, которых обязать немедленно выехать в район Демидова, разыскать упомянутую дивизию, арестовать ее руководителей, а самим возглавить командование. И.С. Конев назначил командиром неизвестной ему дивизии полковника Бурча, состоявшего в резерве, а начальником штаба – моего приятеля майора Б.М. Пономаренко. Дивизию они так и не нашли: полковник Бурч возвратился ни с чем, а майор Пономаренко пропал без вести. Уже в завершающий период войны дошли до нас слухи, что Пономаренко оказался в плену, потом бежал и воевал в партизанах, став начальником штаба партизанской бригады.

Поступил приказ отвести нашу армию за Смоленск. К этому времени как раз прибыла одна из наших дивизий под командованием генерал-майора Горячева. Она благополучно выгрузилась из эшелонов в районе Рудня и восточнее и походным порядком двигалась в направлении Витебска. Штаб армии в то время переместился к юго-востоку и размещался в лесу между Рудней и Лиозно. Командарм решил выдвинуть прибывшую дивизию вперед с задачей прикрыть отход войск, не допустив преследования их противником. Но вот среди ночи появляется заместитель командующего фронтом генерал А.И. Еременко. Он, горячась и матерно ругаясь, отменил решение командарма, приказал остановить дивизию и отправить ее за Смоленск. Конев настойчиво просил генерала Еременко не отменять решение на прикрытие отвода армии, ибо немцы в этом случае настигнут отходящие войска и врежутся в их колонны – тогда отход превратится в бегство.

– Ну и пусть бегут! Скорее отойдут, – подтвердил приказание Еременко. Он тогда не сказал генералу Коневу – чего не знать не мог, – что 19, 20 и 16-я армии Западного фронта фактически уже оказались в оперативном окружении в огромном районе западнее, севернее и восточнее Смоленска. 16 июля немцы ворвались в Смоленск с юга, и 19-й армии, силы которой значительно пополнились, в районе Витебска делать было нечего.

Меня послали найти генерала Горячева и передать ему приказание отходить. Но комдив мне не поверил и выполнять приказание отказался, считая неразумным отводить дивизию в то время, когда находящиеся не впереди войска отходят. Их нельзя оставлять без прикрытия. Я предложил генералу остановить дивизию на привал, а ему поехать вместе со мной к командарму, от которого он получит исчерпывающие указания лично. Договорились на этом. Ему была подтверждена новая задача, и дивизия возвратилась.

Утром штаб армии группами поочередно начал перебираться в новый район за Смоленск, чтобы разместиться в лесу у станции Кардымово. Я должен был ехать с последней группой.

А пока сидел в закрытом кузове радиостанции и вел переговоры по радио со штабами, с которыми поддерживалась связь. Помехи заглушали слышимость, эфир был плотно засорен перебивающими друг друга русским и немецким языками. Поэтому даже короткий разговор занимал много времени. Связисты беспокоились и все настойчивее напоминали мне, что пора свертывать радиостанцию и уезжать. «Все уже смотались», – умоляюще предупреждали они.

Но я не хотел прерывать неоконченные переговоры, намереваясь отпустить радиостанцию в самый последний момент – и она догонит колонну. Недалеко от радиостанции в кустах я предусмотрительно поставил броневик БА-10, принадлежавший службе ПВО Витебска и задержанный мной накануне. Пожилому солдату-водителю было приказано без меня никуда не уезжать. Дверь радиостанции кем-то приоткрылась, и я услышал поблизости трескотню автоматных очередей. Выскочив из радиомашины, я разрешил радистам свертываться и уезжать, а сам ушел к броневику. Немецкие автоматчики проглядывались между деревьями: они ворвались на командный пункт и прочесывали лес. Броневика на месте не оказалось, – вероятно, водитель удрал, не дождавшись меня. Радиостанция успела смыться, и я остался один в лесу перед приближающимися немцами. Пригнувшись, стараясь ускользнуть незамеченным, пробираюсь по густому кустарнику к опушке леса, где проходила полевая дорога. К счастью, на большой скорости мчится открытая легковая машина. Рядом с водителем сидит командир полка связи полковник Базилевич-Белый. Заметив меня, шофер притормозил, и я свалился в кузов машины. Вскоре мы выскочили на пустынное шоссе и помчались на восток. Через каких-то 10–15 минут догоняем и обходим колонны машин с людьми и всевозможным войсковым скарбом, в беспорядке обгоняющих друг друга. По обеим сторонам дороги, сколько видит глаз, движутся сплошные колонны артиллерии, глубоко врезаясь гусеницами тракторов и колесами орудий в размешанную пыль. То здесь, то там виднеются застывшие на месте орудия с тягачами, брошенные на обочинах дороги. Видно, кончилось горючее. С болью в душе, стараясь сдержать слезы досады и обиды, я представил, что все это достанется врагу.

А я-то думал, что при любых обстоятельствах каждое наше орудие будет вести огонь по противнику до последней возможности и при безвыходном положении оставшимся единственным снарядом будет взорвано. На деле это оказалось далеко не так.

В голубом утреннем небе проплывали на запад многочисленные стаи вражеских бомбардировщиков, между которыми проворно сновали маленькие истребители, сверкая на солнце ослепительными отблесками. Но они проплывали мимо, будто не замечая, что творится на дороге. Освободились от смертоносного груза где-то в глубине фронта, думалось, и возвращаются на аэродромы для новой зарядки. Бомбить нас им, видно, нечем.

Обгоняя колонны по обочинам дороги, наша машина стремглав несется вперед. Смоленск остается где-то справа. Подъезжаем к Соловьевской переправе. Как нас туда занесло? В глазах рябит от скопления машин, людей, конных повозок, артиллерии. Все вокруг сожжено и обуглено, щекочет в носу, и въедается в глаза смрад липкой гари. Месиво людей, лошадей и техники бросается в воду и вброд устремляется к противоположному берегу. Несколько тяжелых орудий, с залитыми водой двигателями тягачей, застряло в разных местах реки, мешая движению. На восточном берегу, у самой переправы на пригорке, где обглоданными культями тянутся кверху три обрубленные бомбами почерневшие старые березы, беспрестанно стреляет зенитная батарея. Молодой лейтенант, без головного убора, с расстегнутым воротником выгоревшей, мокрой от пота гимнастерки, стоит в рост на осыпавшемся окопе и подает команды боевым расчетам, неистово помахивая потерявшими цвет сигнальными флажками. Над переправой, как исполинские шмели, кружат вражеские бомбардировщики, выстраивающиеся один за другим, и, круто ныряя вниз, сбрасывают по четыре бомбы в каждом заходе. Порывистый рев их моторов заглушает крики людей и шум машин на переправе. Вода кипит, несет по течению какие-то предметы. Розово-мутными потеками медленно расплываются все шире и шире пятна человеческой крови на взбаламученной воде. Я ощущаю помутнение в глазах, подташнивание. И вот мы вливаемся в общий поток, вода переползает через капот машин, двигатель захлебывается, вот-вот заглохнет. Но машина с натугой выбирается на противоположный берег. Ад переправы остается позади.