Я научила женщин говорить - Анна Ахматова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще одно лирическое отступление
Все небо в рыжих голубях,Решетки в окнах – дух гарема…Как почка, набухает тема.Мне не уехать без тебя, —Беглянка, беженка, поэма.
Но, верно, вспомню на лету,Как запылал Ташкент в цвету,Весь белым пламенем объят,Горяч, пахуч, замысловат,Невероятен...
Так было в том году проклятом,Когда опять мамзель Фифи[60]Хамила, как в семидесятом.А мне переводить Лютфи,Под огнедышащим закатом.
И яблони, прости их, Боже,Как от венца в любовной дрожи,Арык на местном языке,Сегодня пущенный, лепечет.А я дописываю «Нечет»Опять в предпесенной тоске.
До середины мне виднаМоя поэма. В ней прохладно,Как в доме, где душистый мракИ окна заперты от знояИ где пока что нет героя,Но кровлю кровью залил мак...
1943 Ташкент. БалаханаCмерть
I. «Я была на краю чего-то...»
Я была на краю чего-то,Чему верного нет названья...Зазывающая дремота,От себя самой ускользанье...
Август 1942 ДюрменьII. «А я уже стою на подступах к чему-то...»
А я уже стою на подступах к чему-то,Что достается всем, но разною ценой...На этом корабле есть для меня каюта,И ветер в парусах – и страшная минутаПрощания с моей родной страной.
1942 ДюрменьIII. «И комната, в которой я болею...»
И комната, в которой я болею,В последний раз болею на земле,Как будто упирается в аллеюВысоких белоствольных тополей.А этот первый – этот самый главный,В величии своем самодержавный,Но как заплещет, возликует он,Когда, минуя тусклое оконце,Моя душа взлетит, чтоб встретить солнце,И смертный уничтожит сон.
Январь 1944 ТашкентНовоселье
1. Хозяйка
Е. С. Булгаковой[61]
В этой горнице колдуньяДо меня жила одна:Тень ее еще виднаНакануне новолунья,Тень ее еще стоитУ высокого порога,И уклончиво и строгоНа меня она глядит.Я сама не из таких,Кто чужим подвластен чарам,Я сама... Но, впрочем, даромТайн не выдаю своих.
5 августа 1943 Ташкент2. Гости
«...ты пьян,И все равно пора нах хауз...»Состарившийся Дон ЖуанИ вновь помолодевший ФаустСтолкнулись у моих дверей —Из кабака и со свиданья!..Иль это было лишь ветвейПод черным ветром колыханье,Зеленой магией лучей,Как ядом, залитых, и всё же —На двух знакомых мне людейДо отвращения похожих?
11 ноября 19433. Измена
Не оттого, что зеркало разбилось,Не оттого, что ветер выл в трубе,Не оттого, что в мысли о тебеУже чужое что-то просочилось, —Не оттого, совсем не оттогоЯ на пороге встретила его.
27 февраля 1944«Когда уехала Елена Сергеевна Булгакова, занимаемую ею комнату передали Анне Андреевне. Это был дом на Жуковского, 54. В главном здании дома жили писатели Уткин, Луговской, Погодин и другие. В глубине двора было строение, к которому с наружной стороны была пристроена лестница, ведшая наверх, на так называемую «балахану». Там была большая комната со сплошным окном во всю длину. В противоположность «кассе» – много света и пространства. Свое новоселье Анна Андреевна отметила стихотворением «Хозяйка», которое дается в цикле «Новоселье». <…>
Посвящено оно Елене Сергеевне Булгаковой. Долго я не могла понять, почему Ахматова назвала ее колдуньей. Лишь много поздней узнала, что в Ташкенте (вместе с Фаиной Григорьевной Раневской) Ахматова читала роман «Мастер и Маргарита». И кто знает, может быть, читала в этой самой комнате на балахане».
Галина Козловская. «Ахматова в Ташкенте»4. Гибель
Как будто страшной песенкиВеселенький припевИдет по шаткой лесенке, Разлуку одолев.Не я к нему, а он ко мне —И голуби в окне...И двор в плюще, и ты в плаще По слову моему.Не он ко мне, а я к нему — во тьму, во тьму, во тьму.
16 октября 1943 Ташкент«Когда лежит луна ломтем чарджуйской дыни...»
Когда лежит луна ломтем чарджуйской дыниНа краешке окна, и духота кругом,Когда закрыта дверь, и заколдован домВоздушной веткой голубых глициний,И в чашке глиняной холодная вода,И полотенца снег, и свечка восковаяГорит, как в детстве, мотыльков сзывая,Грохочет тишина, моих не слыша слов, —Тогда из черноты рембрандтовских угловСклубится что-то вдруг и спрячется туда же,Но я не встрепенусь, не испугаюсь даже...Здесь одиночество меня поймало в сети.Хозяйкин черный кот глядит, как глаз столетий,И в зеркале двойник не хочет мне помочь.Я буду сладко спать. Спокойной ночи, ночь.
28 марта 1944 ТашкентТашкент зацветает
Словно по чьему-то повеленью,Сразу стало в городе светло —Это в каждый двор по привиденьюБелому и легкому вошло.И дыханье их понятней слова,А подобье их обреченоСреди неба жгуче-голубогоНа арычное ложиться дно. –Я буду помнить звездный кровВ сиянье вечных славИ маленьких баранчуковУ чернокосых матерейНа молодых руках.
1944«Это рысьи глаза твои, Азия...»
Это рысьи глаза твои, Азия,Что-то высмотрели во мне,Что-то выдразнили подспудноеИ рожденное тишиной,И томительное, и трудное,Как полдневный термезский зной.Словно вся прапамять в сознаниеРаскаленной лавой текла,Словно я свои же рыданияИз чужих ладоней пила.
1945На Смоленском кладбище
А все, кого я на земле застала,Вы, века прошлого дряхлеющий посев!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Вот здесь кончалось все: обеды у Донона,Интриги и чины, балет, текущий счет...На ветхом цоколе – дворянская коронаИ ржавый ангелок сухие слезы льет.Восток еще лежал непознанным пространствомИ громыхал вдали, как грозный вражий стан,А с Запада несло викторианским чванством,Летели конфетти, и подвывал канкан...
Август 1942 ДюрменьТри осени
Мне летние просто невнятны улыбки,И тайны в зиме не найду,Но я наблюдала почти без ошибкиТри осени в каждом году.
И первая – праздничный беспорядокВчерашнему лету назло,И листья летят, словно клочья тетрадок,И запах дымка так ладанно-сладок,Все влажно, пестро и светло.
И первыми в танец вступают березы,Накинув сквозной убор,Стряхнув второпях мимолетные слезыНа соседку через забор.
Но эта бывает – чуть начата повесть,Секунда, минута – и вотПриходит вторая, бесстрастна, как совесть,Мрачна, как воздушный налет.
Все кажутся сразу бледнее и старше,Разграблен летний уют,И труб золотых отдаленные маршиВ пахучем тумане плывут...
И в волнах холодных его фимиамаСокрыта высокая твердь,Но ветер рванул, распахнулось – и прямоВсем стало понятно: кончается драма,И это не третья осень, а смерть.
6 ноября 1943 Ташкент«Когда я называю по привычке...»
Когда я называю по привычкеМоих друзей заветных имена,Всегда на этой странной перекличкеМне отвечает только тишина.
8 ноября 1943Надпись на поэме «Триптих»
И ты ко мне вернулась знаменитой,Темно-зеленой веточкой повитой,Изящна, равнодушна и горда...
Я не такой тебя когда-то знала,И я не для того тебя спасалаИз месива кровавого тогда.
Не буду я делить с тобой удачу,Я не ликую над тобой, а плачу,И ты прекрасно знаешь почему.
И ночь идет, и сил осталось мало.Спаси ж меня, как я тебя спасала,И не пускай в клокочущую тьму.
6 января 1944 Ташкент«– На днях я видела экземпляр Нечкиной, – сказала Анна Андреевна. – <…> Там я нашла надпись, сделанную мною в Ташкенте в 44 году. Я о ней наглухо забыла... Я вам ее прочту, только помните, и дайте мне слово, что она никогда не прилипнет к «Поэме»... И зачем это я, дура, сходной строфой ее написала? Другой не нашла?
