Сын Дьявола (СИ) - Попова Любовь

Сдергиваю с плеча ногу и пальцами вторгаюсь в щель. Сразу два. Начинаю жестко и яростно трахать. В заднице член словно замер, сначала кончит она, потом я буду разрывать ее анус, кончать и заливать внутренности спермой.

Лана выгибается дугой, пытается меня оттолкнуть, кричит:

— Хватит, господи, хватит! Я больше не могу.

Но я не могу остановиться, мне нравится, как она дергается, как она стонет и жадно хватает ртом воздух, словно ее раз за разом бьет молния.

А еще я давно хочу увидеть, как она сквиртнет. Хочу почувствовать истинный вкус ее тела, а потом оттрахать и забыть.

Забыть, как она кричала, забыть, как она выгибалась и с проклятиями теребила свои соски. Потом протяжно закричала, задергалась, пока я, нажав во влагалище на нужную точку, не заставил ее тело исторгать прозрачную, приятно пахнущую влагу.

Прямо мне в рот. И стоило мне это проглотить, как я вышел из задницы с пошлым, влажным хлопком, и вторгся в пульсирующее, пиздец обжигающее, влагалище.

Подышал, словно успокаиваясь и нависая над Ланой, целую, даю ей ощутить свой вкус, сразу же вталкивая член глубоко и долго. Вбиваю в ее тело, как в землю свой кол, пока цунами не скручивает низ живота, не выносит мозг вместе с чувствами, и я не кончаю, обильно заливая ее живот и грудь.

И вот он финал. Она кончила. Кончил и я, только вот желания расставаться сию секунду не чувствую. Да и она не делает попыток вырваться и убежать.

Только смотрит в глаза своим проклятущим, манящим взглядом, только поднимает дрожащие от пережитого экстаза руки и стирает с моего лба пот вперемешку с ее соками и мило так, по женственному, шепчет:

— Искупаемся последний раз?

— Без слов? — поднимаю я брови и медленно покидаю гостеприимное лоно.

— Слова зло, они разрушают иллюзию прекрасного, а иногда так хочется задержаться в ней подольше. Ничего не говори. Просто побудь со мной еще немного.

Глава 56. Лана

Любовь любовью, а обед по расписанию.

Именно с такой мыслью я слизываю последние капли спермы с члена Макса, пока он нежится под закатным солнцем.

Шлеп, и он убивает очередного комара, присевшего мне на ягодицу. Близится вечер, даже странно, как они нас не отвлекали в течении дня. Шлеп. Еще один удар. Бедный комарик.

Ну… Я думаю, что там был комар.

Но даже если нет, кого это волнует? Гораздо приятнее ни о чем не думать, поднять лицо к лицу Макса и сразу ощутить обжигающий поцелуй. Сначала на шее, потом на губах. А после просто играть языками, не прекращая контакта глаз.

Но желудок громким урчанием опять дает о себе знать.

— Пора сваливать… — говорит Макс, но лишь обхватывает меня руками и укладывает на траву, нависая сверху. Смотрит внимательно в глаза.

— Почему ты так смотришь? — испуганно задаю я вопрос, потому что кажется, что его потемневшие глаза сейчас выпьют душу, заберутся в мозг и откроют дверь в каждую мысль, каждое потаенное желание.

— Хочу тебя забыть, — говорит он резко, даже грубо, стискивает мне волосы на затылке и почти касается носом носа. — Но ты уже под кожей.

— Максим…

— Да дослушай, я и так молчал весь день. Тоже между прочим жрать хочу.

Руку поднимаю к голове, без слов прошу прекратить делать мне больно, и он отпускает волосы, ведет рукой по щеке, вниз и нагло теребит сосок.

После четырех испытанных оргазмов трудно испытать возбуждение снова, но, наверное, у Максима какой-то особенный ключ к моему предательски возбужденному телу.

— Нам надо уже это закончить, расстаться и жить каждый своей жизнью, — говорит он то, что и так понятно. Зачем только? А потом вдруг набирает в грудь воздуха и шепчет мне на ухо. Обжигает дыханием. — Только мы снова здесь. И, кажется, стоит мне тебя коснуться, то все правила идут по пизде. Давай…

— Что? — волнительно спрашиваю я. Не знаю, что он скажет, да и обида во мне еще жива. Правда ее словно сферой прозрачной накрыло. И боль уже не такая острая. Каждое его касание и грубая ласка льют бальзам на раны.

— Давай уедем… Погоди, не отвечай, — закрывает он мой рот рукой и смотрит в прищуренные от недоверия глаза. Где-то я это уже слышала. — Подумай до завтра. Просто, блять, подумай. Я попрошусь на работу к Самсонову. Не весть бог что, но платят там прилично. Смогу оплатить твою учебу. Это, конечно, не заграница, но в Москве полно приличных вузов. Ты же умница, ты куда угодно поступишь. Я, конечно, голодранец, но нам, детдомовцам, положена однушка, и мне вчера буквально выдали ключи. Она на окраине Москвы, но…

Он замолкает, часто дышит и руками обхватывает мое лицо. Мокрое от слез, потому что я не знаю… Я ничего уже не знаю… Зачем он снова это говорит, зачем обещает столько всего и одновременно ничего…

Мне хочется отказать ему сразу, кинуть обвинение в предательстве, сделать больно, точно так же, как он мне, но… Ощущение свободы, которое он предлагает так близко, словно он дарит мне крылья и шепчет, как в сказке: «В добрый путь»

Можно ведь поверить, что я в сказке? Хоть на мгновение и ждать этого прекрасного «Долго и счастливо»

И пусть он предлагает немного, но у нас с мамой не было и того, а в золотой клетке я не счастлива. «А если… — шепчет внутренний голосок, — он снова тебя предаст?».

— Максим, — останавливаю я поток речи и сладких обещаний страсти. — Почему ты это сделал? Почему отдал меня им? Тебе было наплевать, что мною кто-то воспользуется?

— Нет, — тут же отвечает он и, откинувшись на спину, закидывает руку за голову. Вынуждая меня задыхаться от вида его крепкого, идеально вылепленного тела. — Не наплевать, просто…

— Ну…

— Мы с Антоном братья по крови, любое его слово закон и верил ему я безоговорочно.

— Так… и? В чем он солгал?

— Он сказал, что не тронет тебя. Сказал, что разденет на камеру, чтобы отдать видео Самсонову и прижать твоего папашу.

Его слова кажутся разбросанной мозаикой, где ни одна деталь не сходится с другой.

— Макс, я не понимаю, — уже на грани истерики шепчу я. — По порядку, пожалуйста. Вы хотели снять видео?

— Верно, — кивает он и думает затянуться сигаретой, но поднимается и садится на против меня. — По заказу Самсонова, чтобы встать в его охрану.

— Но ты ведь и так собираешься пойти к нему?

— Если возьмет. Можно пока водителем, а там как пойдет.

— А зачем этому Самсонову… — пытаюсь вспомнить фамилию. — Мой отец?

— Он… — Максим замолкает и словно обдумывает, готова ли я это услышать. Даже страшновато. — Андронов занимается рабством. Поставляет детей из детдомов за границу. Уже много лет. Перевозит и отдает в бордели.

— Нет! — вскакиваю я, не веря своим ушам! — Нет! Ты врешь! Скажи, что ты врешь! Это же полная чушь!

— Лана… — протяжно вздыхает Максим, поднимаясь за мной. — Я… Я прекрасно помню склад, на который меня вместе с другими детьми доставили в мешках и помню, как Андронов ворвался в тот момент, когда нас уже грузили в фуру со свиньями. А рот всем заткнули кляпом, потому что слушать детский ор просто невозможно. Я не знаю почему, но меня Андронов оттуда забрал. Мне было мало лет, но именно этот момент отпечатался в мозгу, как будто я снова там и снова чувствую запах мочи и говна. Нас, знаешь ли, в туалет никто не водил…

Я слушала и слушала, уже позабыв про боль в заднице, недавнее удовольствие и голод. Слезы ручьем лились из глаз, потому что я, черт возьми, не могла поверить во весь этот кошмар. И тем не менее верила каждому слову. Потому что обрывки некоторых воспоминаний всплывали в мозгу и составляли неприятную, просто ужасающую картину.

— Хорошенькая, — сказал как-то пришедший мужик в костюме. — Будет лакомым кусочком для гарема в Эмиратах.

— Нет, — отвечал Андронов, ласково поглаживая меня по голове. — Эта останется со мной.

И это только самое безобидное, что пришло мне в голову. Откуда, только откуда берутся такие звери?! Почему их младенцами не душат в постели. Какое сердце нужно иметь, чтобы обрекать людей, детей на такое?!