Волшебный фонарь Сальвадора Дали - Мария Спасская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разгуливая по переполненным гостями комнатам, Гала снисходительно наблюдала, как ее малыш Дали под влиянием Фрейда и при непосредственном участии своей музы понемногу отбрасывает робость и становится самим собой. Не выпуская из рук американских газет, позаимствованных здесь же, на журнальном столике, Сальвадор с нескрываемым интересом изучал все пришедшее из Америки, словно вдыхал аромат диковинной еды, которую собирался отведать. Несомненно, ему ужасно хотелось попасть в эту волшебную страну грез, но не пускали фобии.
Гала наблюдала за метаморфозами своего безумного гения и в душе ликовала, предвкушая то время, когда ей удастся сломить ужас Сальвадора перед самолетами и вывезти его за океан. Туда, где их поймут и по-настоящему оценят. Где их ждет настоящая слава. Слава и деньги. Большие деньги, а не жалкие крохи, выделяемые меценатами «Зодиака». Хотя, что уж греха таить, благодаря «Зодиаку» «параноик геометрического темперамента», как метко охарактеризовали Дали критики, вместе со своей музой безбедно жил в просторной квартире, совмещенной со студией на Рю Гоге, ни в чем не нуждаясь и время от времени, помимо шокирующих картин, озадачивая публику еще и «сюрреалистическими текстами».
– С Дали нам явно не по пути, – бушевал Арагон. – Он превратил сюрреализм в позорный фарс. Все только и говорят, что о его статьях и картинах. Настанет время, когда испанец заполонит собой весь мир. Вот увидишь, Андре, он станет сюрреалистическим богом! Никто не будет знать Андре Бретона, зато при слове «сюрреализм» все будут тут же вспоминать Сальвадора Дали.
– Не шути так, Арагон, – нахмурился глава сюрреалистов, болезненно относящийся к посягательствам на собственный трон. – Дали лишь пешка. Клоун. Шут. А я король. Я создал сюрреализм как движение.
– Андре, ты недооцениваешь каталонца. Ты пригрел на груди змею, и в один прекрасный день Дали и его гадюка Гала не пожалеют яда, чтобы убрать тебя с пути. Вот, почитай интервью с Дали. Между прочим, здесь он говорит, что будто бы он, Сальвадор Дали, ярчайший представитель движения сюрреалистов, несказанно рад, когда его друзья испытывают страдания! В эти моменты, дескать, он, Дали, ощущает невероятный подъем сюрреалистической энергии и даже сексуальное возбуждение, которое и выплескивает на свои полотна. Это же гадко и низко! Так будут думать обо всех нас! Дали должен взять свои слова обратно!
– Согласен, что это омерзительно и кидает тень на всех нас, – угрюмо глянул на товарищей Андре Бретон. – Только немедленно принесенные извинения могут поправить ситуацию. Магрит, подай бумагу и ручку, я напишу ему в ультимативной форме и потребую дать ответ в самый кратчайший срок.
Письмо от главы сюрреалистов пришло в тот день, когда супруги Дали отбывали за океан. Гала и Дали поженились после того, как Поль Элюар развелся с супругой после многих лет раздельного проживания и взял в жены танцовщицу Нуш. Гала рассудила, что теперь, когда она свободна от Элюара, ей просто необходимо оформить отношения с Дали. Случись что с художником, она останется у разбитого корыта. Ненавидящая Галу родня Дали сделает все, чтобы «русской шлюшке» не досталось ни одной картины. Между тем произведения скандального художника обретали все большую популярность, и пора было ехать в Америку, чтобы не упустить свой шанс. Как-то, гостя в очередной раз у Каресс Кросби на Мельнице, Гала поделилась мыслями с американкой, ставшей уже их хорошей приятельницей. Склонную к авантюрам миллионершу не пришлось долго упрашивать. Она тут же договорилась с галеристами о приезде парижского сюрреалиста в Нью-Йорк и даже оплатила супругам билеты. И Гала совершила чудо – уговорила боязливого Сальвадора на эту поездку.
Занятая сборами Гала убрала нераспечатанный конверт в сумку и в суматохе отъезда забыла о нем. До вокзала добирались на трех машинах. Пассажиры поезда, следующего из Парижа в Гавр, с недоумением следили за странным маленьким человечком с великолепными напомаженными усами, расположившимся в вагоне третьего класса в весьма экзотическом виде. Обладатель эффектных усов сидел в непосредственной близости от паровоза и, как охотничья собака в засаде, выглядывал из-за холстов, распиханных повсюду, где только можно. Каждая картина была бережно завернута в бумагу и обвязана шнурком, который, в свою очередь, крепился к его одежде или пальцам. Несомненно, это было проделано с одной-единственной целью – чтобы картины в дороге не растащили. С усатым оригиналом путешествовали две женщины – миловидная шатенка с приятным лицом и ярко выраженным американским акцентом, которую он называл Каресс, и невысокая, дорого одетая брюнетка, отзывавшаяся на имя Гала. Усатый господин все время нервничал и, обращаясь к своим дамам, убежденно повторял:
– Я сижу рядом с двигателем, это очень хорошо.
– Отчего же хорошо, Сальвадор? – удивлялась Каресс.
– Это значит, что я приеду быстрее.
Привыкшая к странностям мужа, Гала лишь усмехалась, слушая их диалог. Затем они плыли на пароходе, и художник всю дорогу волновался за судьбу картин. Как только пароход прибыл в Штаты, в каюту к Дали тут же ворвались обвешанные фотокамерами журналисты, встречу с которыми организовал владелец нью-йоркской галереи. Дали испугался безмерно. Челюсти вошедших ни на секунду не переставали двигаться, пережевывая жвачку. Жадные до сенсаций глаза устремились на экстравагантного художника в ожидании чего-то особенного.
– Что им нужно? – тревожно осведомился перетрусивший Дали, не владеющий английским языком.
– Они хотят видеть твои работы, – по-французски пояснила Каресс. – Это джентльмены из прессы. Они могут принять или же не принять тебя.
– Сделаем так, чтобы приняли, – невозмутимо обронила Гала, разрывая бумагу на придирчиво выбранной картине.
Когда все упаковочные слои были сорваны, на открывшемся холсте перед журналистами предстала та самая женщина, которая разворачивала картину.
– Вот, – глядя на живописное полотно, с восторгом проговорила Каресс. – Это «Портрет Гала с двумя бараньими ребрышками, удерживающими равновесие на ее плече».
– Гала – понятно. Но для чего отбивные? – спросил один из журналистов. Каресс перевела.
– Я люблю жену и люблю отбивные, так почему бы их не совместить? – пожал плечами Дали.
Камеры на груди представителей прессы тут же пришли в движение, снимая художника-оригинала и его полотно, а наутро все газеты пестрели портретами Галы. Статьи вышли под броскими заголовками, самыми невыразительными из которых были «Прибыл художник с «отбивной на плече» и «От бараньих ребрышек – до искусства». Воодушевившись успехом от первого общения с прессой, Дали решил дать перед выставкой пресс-конференцию. И, когда журналисты набились в гостиничный номер, Каресс уселась в кресло рядом с Дали, одетым в дорогой костюм, и приготовилась переводить лекцию о сюрреализме, которую собирался прочесть художник. Но первый вопрос был адресован вовсе не ему.
– Это правда, что вы та самая Каресс Кросби, которая изобрела бюстгальтер?
– Да, это так, – невозмутимо ответила американка.
– И что вас натолкнуло на эту мысль?
– О чем он спрашивает? – заволновался Дали, так и не дождавшись перевода.
– Он хочет узнать, с чего это вдруг я изобрела бюстгальтер.
Дали, обиженный отсутствием внимания к его персоне, сердито бросил подруге:
– Скажи ему, что он слепой, если не видит, что такие огромные батоны, как твои, не удержит ни один корсет. И сразу же переходи к определению сюрреализма, которое сформулировал во втором манифесте Андре Бретон. О лифчиках вы можете поболтать и без нас с Галой.
Дали кинул подобострастный взгляд на строго поджавшую губы Галу, сидевшую тут же, на диване, под одним из плакатов, стопку которых Дали привез с собой и уже расклеил по городу. Под надписью «Нью-Йорк приветствует меня» был изображен раскинувший руки художник в образе Иоанна Крестителя от сюрреализма в Соединенных Штатах. Один из журналистов, окинув веселым взглядом развешанные по стенам картины, бесцеремонно осведомился:
– Скажите, сэр, какими допингами вы стимулируете ваши кошмарные фантазии? Что вы употребляете? Наркотики? Выпивку?
– Я сам себе наркотик и воплощаю свои видения для того, чтобы оставаться в здравом уме, – художник вскочил с кресла и принялся метаться по номеру отеля, распаляясь все больше и больше. – Мое искусство – это моя терапия. Стимуляторы же могут повредить или даже разрушить то, что я называю «моей отличительной особенностью».