Расслабься, крошка! - Георгий Ланской

— Наконец-то, — съязвил Боталов. — Осознал?

— Я не осознал, я смирился, — поправил Егор. — Мы ведь, бывает, выбираем не тех, кого одобряет семья.

Этими словами он дал понять, что не забыл, как отец в штыки встретил Алину.

Боталов помолчал, а потом спросил:

— Машину в аэропорт прислать?

— Пришли, — сказал Егор. — Устали мы, и Алинка себя неважно чувствует.

Воодушевленная благосклонностью Егора, Рокси возжелала сама встретить его в Шереметьево, но Боталов отговорил ее от этого поступка. Сам Боталов решил навестить сына утром.

В шесть утра его разбудил звонок.

Неизвестный мужчина, представившийся капитаном Чуприной, сообщил, что на Ленинградском шоссе был обнаружен автомобиль «Майбах», зарегистрированный на Александра Боталова. В салоне машины, съехавшей в кювет, находился труп мужчины с простреленной головой.

— Вам что-то говорит имя Игоря Семенова? — вежливо спросил капитан Чуприна усталым голосом.

— Да, — прохрипел Боталов. — Это мой водитель.

— Что он делал на Ленинградском шоссе? — спросил Чуприна, но Боталов резко оборвал его:

— Я еду к вам! Где вы находитесь?

Спустя три часа Боталов трясущимися руками совал в рот сигарету, зажженную со стороны фильтра.

Капитан Чуприна, довольно молодой, со странными разноцветными глазами, смотрел на него, вздыхал, но обратить внимание Боталова на горящий фильтр не решался.

Боталов смотрел и все не мог отвести глаз от простреленных дверей «Майбаха».

В багажнике остались два чемодана, а в салоне сиротливо валялся плюшевый медведь с надписью на коричневом пузе «J'aime la France».

Больше никаких следов Егора и Алины не нашли.

Жизнь Сергея Чуприны в последнее время была безрадостной.

Жизнь — не кубик Рубика, в веселенькие тона не окрасишь, крутя по спирали.

Тем более — жизнь отечественного мента.

Правительство грозило переаттестацией, а в воздухе упорно метались нетопырями слухи: милицию вот-вот переименуют в полицию, и кто не втиснется в новые, жесткие рамки действительности, отправится подметать дворы!

Судя по перепуганным лицам начальства, слухи должны были вот-вот воплотиться в жизнь. Полковники зверели, требовали повышения раскрываемости, опера суетливо носились по коридорам, создавая видимость работы.

Охохонюшки.

Как ее поднять, эту раскрываемость, пропади она пропадом?!

Дел в производстве у Сергея было одиннадцать. Два он планировал закрыть на этой неделе. Четыре — до конца месяца. По остальным четких планов не было, а одно и вовсе было заведомо провальным. Про него даже думать не хотелось, не то что копаться и раскрывать.

На планерках капитан Чуприна опускал вниз свои разноцветные глаза и смиренно слушал, как начальство размазывает его по линолеуму. И работает он плохо, и дел в производстве больше, чем у других, а потому не видать ему майорской звездочки на День милиции, и на вожделенные ключи от квартиры тоже пусть не рассчитывает…

Да что такое?

Он опер, гроза преступности, а живет с какой-то малахольной певичкой, которую ни на один приличный правительственный концерт еще не позвали. И песни у нее фиговые: тра-ля-ля, любовь, цветочки, разлука. То ли дело дюжие мужики из группы «Дружина»! У них целых две песни про милицию, причем одна — неофициальный гимн оперов.

Что это за певица такая, Мишель? Имя какое-то… двуполое, двусмысленное, неприличное. И живут просто так, регистрироваться не спешат. Раньше вызвали бы к особисту и потребовали объяснений за аморальное поведение. Сейчас времена изменились, но каждый раз, когда начальству было нечем попрекнуть Чуприну, ему припоминали связь с попсовой певицей.

Сергей слушал и терпел.

В личной жизни не заладилось с начала осени.

Страстный роман его с певицей Мишель, которую в жизни звали Мариной Михайловой, завязался после спасения ее от маньяка.

Все лето Сергей был вполне счастлив.

Потом страсти улеглись.

Марина, оправившись от нападения, стала ездить на гастроли, выступать в дорогих клубах. Пару раз Сергей ходил вместе с ней, но в богемную жизнь так и не втянулся.

Собственно, от улиц Москвы, где он бегал за всякой шпаной, это не сильно отличалось. Декорации побогаче — и все. Публика та же: убийцы, воры и проститутки, укутанные в меха, припорошенные бриллиантовой пудрой и кокаином. Потолкавшись на приемах, Сергей без особого труда вычислял в гламурной толпе охотников за богатством по одинаковому рыбьему взгляду, хищному и жадному.

Как-то за ужином он пытался донести свою точку зрения до Марины, но она не соглашалась, с жаром отстаивая иную точку зрения.

— Что ты понимаешь! — вопила она. — Это же такие люди! Элита! Гордость нации!

— Кто гордость нации? — ядовито интересовался Сергей, гоняя по тарелке маринованный опенок, склизкий и мелкий, как выловленный из пруда головастик. — Эта силиконовая Маша Клубникина? Или Гайчук? Или твой старый кореш Дима Белов?

— Ну, эти… конечно… Хотя я уважаю их за то, что они всего добились сами, — веско сказала Марина и покосилась на грибочек. — Господи, как ты это есть можешь? Давай закажем суши?

— Не люблю я суши.

— А я люблю.

— Вот ты и закажи. Я картошечки поем жареной, с грибами.

— Как это по-плебейски, — фыркнула Марина и ушла заказывать суши.

Без особого желания доедая ужин, Сергей раздраженно думал, что его представления о сливках общества идут вразрез с представлениями Марины.

Про нее тоже говорили.

И говорили плохое.

О неуживчивом характере, о музыкантах, отказывающихся работать с ней, о тайном покровителе Ашоте Адамяне, которого она, по слухам, обслуживала по первому свистку. Хватало доброхотов и на тусовках, были и анонимы, шепчущие гадости в телефонную трубку…

Раньше, глядя в ее васильковые, невинные, как у ребенка, глаза, Сергей слухам не верил.

Но в последнее время Марина очень изменилась.

Она все реже оставалась дома, пропадая на тусовках, куда не спешила звать Сергея. Когда при ней говорили об Адамяне, ее лицо неуловимо менялось. Засыпая рядом с Мариной в те редкие ночи, когда она оставалась дома, Сергей думал, что она, возможно, только что пришла от этого волоокого армянина…

Об Ашоте Адамяне Сергей мог рассказать многое.

Например, что за таинственным исчезновением Егора Черского и его жены, скорее всего, стоял именно Адамян.

Там, на Ленинградском шоссе, глядя в глаза сизому от горя и гнева Боталову, Сергей с неудовольствием думал, что теперь это трудное и наверняка бесперспективное дело ляжет на него.

Убитый шофер, да еще и похищение…

По асфальту — мелкое крошево битого стекла. Шофер, завалившийся набок, с черной дырой в виске. Плюшевый медведь на заднем сиденье дорогого авто и мутные, страшные глаза олигарха Боталова, готового не то кричать, не то хлопнуться в обморок.

Заявит или нет?

Олигархи в милицию не ходили.

А если и ходили, то не к рядовым операм вроде окоченевшего на промозглом ветру капитана Чуприны. Их уровень — полковники и генералы. Этим можно сказать правду или полуправду, завуалированную намеками и красноречивыми взглядами.

Боталов, как и следовало ожидать, о похищении не сказал ни слова, несмотря на красноречивые улики. На вопрос о местонахождении сына и невестки отвечать отказался и торопливо уехал, прикрывая рукой трясущиеся губы…

На часах уже пробила полночь, а народ продолжал прибывать.

Вечеринка получилась что надо!

Прохаживаясь между столиками с бокалом шампанского в руках, Марина Михайлова то и дело натыкалась на знакомых, раскланивалась, бросалась в объятия и весело щебетала, как она рада всех видеть. На самом деле ничего подобного она не испытывала.

Щебеча ответные комплименты, гости чувствовали примерно то же самое, но кричать об этом на всех углах не собирались. Но все равно спешили засвидетельствовать почтение хозяину мероприятия, засветиться перед камерами, сказать несколько приятных слов, а потом, сделав усталое лицо, пожаловаться, как надоели журналисты и их дебильные однообразные вопросы. Все это, вместе взятое, красиво называлось «светская жизнь».

Засветиться перед камерами Марина успела сразу.

На момент ее прибытия гостей оказалось не так много, поэтому все внимание досталось ей, нежной и романтичной певице Мишель. Более значимой персоны поблизости не случилось.

Сразу после позирования перед камерами Марина направилась к виновнику торжества, модному писателю Глебу Гри, выпустившему очередную нетленку.

— Я обожаю ваше творчество, — восторженно сказала она, стараясь, чтобы голос звучал естественно. — Все-все книги прочитала. Это так… тонко!

— А какая вам понравилась больше всего? — иронично подняв бровь, осведомился писатель.