Драконов не кормить (СИ) - Лазаренко Ирина

– Я хочу послушать историю.

– Во-от как, – голос Арромееварда смягчился, зашелестел – словно гравий тихонько ссыпался в пропасть. – И о чём ты хотел бы послушать?

Илидор растерялся от такого вопроса: насколько он уяснил из слов слышащих воду драконышей, их старейший никогда не спрашивал, о чем они хотят или не хотят слушать, просто говорил и говорил без умолку, если на него нападала охота. Или молчал, если не нападала.

Почему теперь Арромеевард спрашивает? Он так рад, что к нему пришёл драконыш другого рода? Что-то он не выглядит счастливым.

Илидор пожал плечами. Крылья его почему-то затряслись.

– О чём-нибудь.

– Ну хорошо, – Арромеевард едва ли не мурчал, а Илидор окончательно оставил попытки понять этого дракона. – Тогда я расскажу тебе побаску, она совсем короткая, но очень важная, её обязательно должны услышать все драконыши.

Илидор уже совсем было уверился, что ляпнул нечто очень неудачное, и почти решился дать дёру, но тут Арромеевард перестал над ним нависать и занялся тележкой. Аккуратно обхватил её большими лапами, передвинул поудобнее, вытащил одну ёмкость, поставил рядом с ближайшим ящиком. Потащил другую. Когда большой дракон двигался, на его задних лапах позвякивали тяжёлые цепи, вмурованные другими концами в стену. Чешуя под цепями была чёрной.

– Жил-был маленький драконыш, – теперь голос Арромееварда снова стал похожим на стук камня по другому камню, и звук вяз в воздухе, будто в тумане, воздух наполнился запахом сырой от пара ткани. – Драконыш считал себя умным, хотя это было нихрена не так.

Вторая ёмкость утвердилась на полу возле ящика, а за нею третья. Илидор краем глаза видел, как стоящий в дверях стражий эльф что-то вытащил из-за дверного короба. Лязгнул металл. Арромеевард и бровью не повёл, да и не мог, ведь у драконов нет бровей.

– Но драконыш никогда не узнал, что ошибался. Знаешь почему?

Огромная лапа метнулась и схватила Илидора за хвост так быстро, что драконыш даже сообразить ничего не успел. С криком «Уо-о-у!» он повис в воздухе, а прямо перед ним оказались два серебряных глаза, и теперь в них ярко сверкали искры, искры ненависти и злобы, а сбоку кто-то сердито, громко, но спокойно повторял:

– Отпусти драконыша, Арромеевард. Отпусти немедленно.

Серебряные глаза скосились вниз и в сторону, на стражего эльфа, который приставил к боку Арромееварда заточенный на конце толстый прут. Второй стражий со вторым прутом стоял позади. Эльфы выглядели сердитыми, а не обеспокоенными, но Илидор, висящий вверх ногами, этого не понял. Ему было страшно и ещё больно, поскольку хвост дракона вовсе не предназначен для того, чтобы дракон на нём висел.

– Сейчас отпущу, – голос Арромееварда снова сделался мурлыканьем. – Только побаску доскажу. Так! Вот! – рявкнул он в лицо Илидору так, что у того зазвенело в ушах. – Драконыш не узнал, что он тупой! Потому что не успел! Сдох!

С этими словами Арромеевард с размаха швырнул Илидора в тележку.

Тот не помнил, как оказался за пределами южного крыла. Янеш Скарлай его вывез, прямо так, в парящей тележке, очень веселясь и приговаривая:

– Малой, а ты знаешь, что в Сейдинеле ходят байки про двуглавых кедийских драконов? Как думаешь, малой, в Кеде правда есть драконы о двух бошках? Я не знаю. Но я так скажу: по-моему, двуглавый дракон не лучше и не хуже обычного. Вот безголовые драконы – это проблема. Да-а! Аха-ха! Аха-ха-ха!

Хвост у Илидора ещё долго побаливал и плохо двигался, и в голове иногда позвякивало – Корза Крумло, посмеиваясь, даже сводила его к драконьему лекарю Диеру Ягаю. Зато снящий ужас Яшуммар, подбивший Илидора на эту выходку, даже не подумал над ним потешаться, а, скорее, стал побаиваться, видимо, сочтя, что Илидор способен на любое безумие вообще.

Арромеевард, разумеется, запомнил золотого драконыша. Когда через несколько месяцев они столкнулись в коридоре, старейший впечатал Илидора лбом в открытую дверь машинной и, лишь хохоча в ответ на ругань и удары дубинок стражих эльфов, проревел, что хотел бы видеть эту золотую шкуру на полу в своей камере.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И вот спрашивается, как добыть информацию из дракона, который скорее приложит тебя лицом об дверь, нежели станет разговаривать? И как непринуждённо начать разговор со старейшим, запертым в камере южного крыла? Не то чтобы туда было запрещено ходить, но это вызовет интерес стражих эльфов и, возможно, за Илидором тут же начнёт приглядывать кто-нибудь из шпионов, что отнюдь не упростит задачу.

Золотой дракон понимал, что ему нужно не просто решение, а какое-нибудь особое стечение обстоятельств, однако и предположить не мог,что это будут за обстоятельства.

Глава 8

«Когда маг или учёный встречает проблему, с которой не может справиться, то обращается к помощи других учёных или магов. А что делают в таких случаях драконы? Впадают в буйство. Вы можете назвать это поведением существа с полноценным разумом?»

Маг подобия Ораш Орлай

Второй месяц сезона восточного ветра

– Они мёртвые! Они умерли! Все они!

Над северо-западной Аяйлой грохочут молнии, образуют купол, который качается туда-сюда, тут же рассыпается и собирается снова, а за границей этого купола что-то происходит с воздухом – он густеет, им трудно дышать, уши закладывает, сердце колотится, словно безумное, тьма и свет устраивают пляску, сплетаются клочьями. Балита мечется по небу и кричит.

Эфирный дракон в истерике – страшное дело, он сам не знает, на что способен.

В кладке лежат четыре яйца. Обычно яйца эфирных драконов – чёрные с серебристыми, голубыми или сиреневыми пятнами-веснушками, но яйца в кладке – тускло-серые, как линялое осеннее небо, а пятна-веснушки на них – цвета ржавчины.

От замка бегут едва заметные отсюда букашки: сподручники и несколько магов. Если не унять драконицу, пока эльфы добегут до неё, Балиту в лучшем случае запрут в камерах южного крыла на много дней.

А в худшем – она набросится на них и тогда просто погибнет.

Но все драконы, которые сейчас есть в холмах Айялы, просто стоят и смотрят, как Балита носится по небу. Они ничего не пытаются делать, хотя большинство – в драконьей ипостаси: приближается полдень, время разрешённого полёта, и драконы могут немедленно взлететь… но они не взлетают. Многие, напротив, пятятся, не отрывая взглядов от Балиты, и взгляды эти не испуганные, а скорее полные надежды.

На что?

Воздух плотнеет, кажется, ещё немного – и в него уже нельзя будет подняться, придётся сначала разрезать его, как желе.

Крик Балиты врезается в уши, несколько раз драконица взмывает в небо свечой, и кажется, что она способна, истошно вопя, пронзить небесный свод и воткнуться в солнце. Драконицу не пускает «крышка», Балита бьётся об неё так сильно, что на миг теряет сознание и начинает падать, как большая серо-голубая тряпка, но почти тут же снова распахивает крылья, переворачивается в воздухе и кричит.

На самом деле это уже больше похоже на вой, в котором не столько слышится, сколько угадывается жуткое утробное «А-а-аха-ас-с-!». Голова драконицы качается назад и тут же вперёд, но молния не вылетает из её горла, а льётся из него нескончаемым потоком, натыкается на густой воздух и падает обратно на драконицу, как вода фонтана падает в чашу – молнии растекаются по телу Балиты, и вся она становится одним нескончаемым клубком, а из её горла всё льётся и льётся хвост этой молнии, гибкий, жидкий. Маленькие хвостики молний скручиваются в узелки, как непослушные нити из клубка, они обволакивают драконицу и стекают по её телу до самой земли, а вокруг этих текучих молний что-то нарушается, как будто в пространстве образовалась дыра, как будто Балита выхватила оттуда пыль, кусочки травы и даже воздух, но забыла положить на их место нечто иное, и теперь это место не заполнено ничем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})