Арахно. В коконе смерти - Олег Овчинников

Первые разочарования начались…

Бумц.

Антон не сразу сообразил, что произошло. Не так-то просто разом вернуться из радужных воспоминаний о первых радостях постижения новой, подземной реальности – к ней самой, грубой и не всегда приятной.

Бумц.

Ну вот. Только скажи: «разочарование», как оно тут же тебя настигнет. «Постигнет» – непременно поправила бы Алька, считающая мужа непререкаемым авторитетом во всем, кроме русского языка.

Он пощупал руками перед собой-нет, никакого просвета. Полный бумц.

Вжик-вжик-вжик-вжик.

Антон внимательно осмотрел каждый стык, каждую щелочку, как будто сомневался в правильности первого впечатления. Нет, бумц – он и есть бумц, каской его не прошибешь, тупой башкой не забодаешь.

Тупик. Изящный такой тупичок-с. Даже чересчур изящный, так что, пожалуй, развернуться прямо здесь не получится. Метров пятнадцать назад было, помнится, местечко попросторней, придется сдавать задом, разгружать кузов, включать поворотники…

Только сначала нужно побороть в себе искушение нацарапать на неприветливом камне что-нибудь вечное, достойное гранитных скрижалей, такое, что не вырубишь и топором, разве что скальным молотком – в назидание тем, кто приползет сюда, потея и задыхаясь, вслед за тобой. Наверняка ведь найдутся такие, не последний же он, право слово, на этом свете идиот. Что-нибудь короткое, но емкое и берущее задушу. Например: «Что, обидно, да?» Или: «Тупик, толстяк, тебе крышка». Или что-нибудь сентиментальное вроде «Алька +Тошка=…» Чему, собственно? Лучше просто «Алька + Тошка», а к жирному плюсу добавить в верхней части еще одну покосившуюся перекладинку. Да, так было бы честнее всего. Жаль, инструмент в рюкзаке – не достать. Да и времени нет на подобные глупости.

Сетуя и кряхтя, Антон допятился до места, где лаз немного расширялся и давал пространство для маневра. Здесь он сбросил рюкзак, развернулся на 180 градусов и, как жуткая помесь богомола со скарабеем – бесформенный шар в передних лапках и… в общем, туловище выше головы, – стал спускаться к развилке.

Спуск отнял неожиданно много времени, и еще столько же, если не больше, ушло на то, чтобы прийти в себя, отдышаться. Если бы у Антона была сейчас фляжка с водой, он выпил бы ее на спор одним затяжным глотком. А еще одну фляжку целиком вылил себе за воротник, чтобы вдоль позвоночника побежала холодная бодрящая струйка. А из третьей ополоснул лицо и намочил волосы, слежавшиеся под поролоновой начинкой каски. До жесткости половой щетки. И плевать, что он взял в поход всего одну фляжку, ведь ему остро требовались как минимум три… при том, что под рукой не было ни одной. Вода осталась у Альки, и во фляжке и в кружке, на тот случай, если он задержится с возвращением. Хотя куда ей одной столько? Она ведь даже не встает…

«Значит, налево пойдешь – время потеряешь, – размышлял Антон, сидя на жестком полу, притулившись между стеной и рюкзаком и раскидав натруженные ноги на максимальную ширину. – А прямо? Наверняка ведь то же самое. Лаз ты выберешь или тоннель, в конце тебя все равно ждет одно и то же – обман надежд и разочарование. Причем, возможно, чем шире проход, тем большим получится обман. Тем глубже будет разочарование».

С этими невеселыми мыслями он двинулся вперед по неисследованному рукаву тоннеля. Одной рукой он вел вдоль правой стены, другую выставил перед собой в жесте пионерского салюта – чтобы отсекать возможные препятствия одновременно и спереди, и сверху. По пути обратно он тоже будет придерживаться правой стены и постоянно касаться ее рукой. Таким образом, если у этого хода есть неучтенное ответвление, он его не пропустит. Чтобы не споткнуться, Антон не отрывал подошвы сапог от земли, а просто двигал их вперед, повторяя своими шагами все неровности пола – он, можно сказать, скользил, хотя под ногами было сухо. Свет не включал, даже глаз не открывал. Вжиканье фонарика окончательно ему осточертело, а с закрытыми глазами лучше думалось. Правда, мысли на ум приходили все больше мрачные, чернее, чем реальность по ту сторону век, и касались главным образом всевозможных обманов…

Так вот. Первые разочарования начались позднее и поначалу казались такими мелкими и незначительными, что Антону довольно долго удавалось закрывать на них глаза. Так, кое-какая обидная мелочь, легкое несоответствие между ожиданиями и действительностью. Глупо раздражаться, в самом деле, тому, что внутренний мир пещер не всегда и не во всем похож на глянцевые иллюстрации в книгах. То есть, внешнее сходство было как раз поразительным, и Антона иногда по десять раз на дню посещало щекочущее в груди чувство приятного узнавания. Беда в том, что иллюстрации замечательно передают цвет и форму, но не ощущения. Поэтому ни один справочник, ни одна энциклопедия не подготовит тебя к тому, что ты действительно почувствуешь, оказавшись как бы внутри красочной картинки. Они не предупредят, например, что сталактитовая пещера уже не воспринимается так восторженно, когда капли кальциевой воды падают тебе прямо в распахнутый для восхищенного возгласа рот. А аметистовые друзы – это не только безумно красиво, но и опасно, и совершенно несимпатичные шрамы на левом предплечье – лучшее тому свидетельство.

Все это примеры маленьких обманов, даже не обманов – недосказаностей, но, как известно, все маленькое имеет тенденцию накапливаться, а иногда – выплескиваться через край. Многометровый кувшин Поилки тоже ведь набирался по капле не одно десятилетие, но вот заполнился же под горлышко, а кое-где уже и протек.

Только не надо обвинять его в мелочной брюзгливости и необъективности. Антон, конечно, знает за собой кое-какие грешки и недостатки, но привычки снимать с себя ответственность и ровным слоем распределять ее по головам и плечам окружающих среди них не значится. Например, он с легким сердцем признает, что сегодняшний инцидент с лестницей – один из тех редких случаев, когда он обманул себя сам. Да, он сам виноват, смастерил из сэкономленных материалов нечто, не соответствующее ГОСТу, сам же чуть не поплатился за это и теперь с готовностью признает свою вину.

Хотя… если разобраться, только ли свою? Ведь почему он загремел в этот просак? Почему, образно выражаясь, оказался под куполом цирка без лонжи? Не из бравады же, не из желания покрасоваться, нелепого в условиях полного отсутствия публики. Так почему?

Да все потому же. Из-за досадной нестыковки между теоретическими знаниями и практическими навыками. Он честно штудировал пособия для начинающего спелеолога, дотошно выбирал в магазине шнуры и тросы нужной длины и диаметра, догадываясь, чем чревата ошибка даже в миллиметр, а потом, запершись в ванной, бесчисленное число раз отрабатывал рифовый, ведерный, австрийский, бахман, брамшкотовый, встречную восьмерку, стремя и удавку. И он честно пытался страховаться – в первом же колодце, куда им с Алей пришлось спускаться, Антон сначала страховал ее сверху, потом занялся самостраховкой. Как и было рекомендовано в пособии, он спустил страховочный трос параллельно основной веревке, закрепил на нем репшнур схватывающим узлом, так называемым прусиком, которому целиком посвятил один из майских вечеров, да не с двумя, а с тремя, для пущей надежности, витками, а другой конец шнура зацепил карабином на обвязке. При этом, как выяснилось вскоре, Антон не учел целых три основополагающих момента, на которых почему-то не акцентировала внимание читателя популярная брошюра. Первое: то, что прусики имеют обыкновение затягиваться при быстром скольжении, а ведь ему хотелось как раз побыстрее, встав в полный рост на вертикальном склоне и гигантскими скачками вниз, с ветерком. Второе: длина репшнура должна быть не больше полутора метров, чтобы в случае чего можно было дотянуться рукой и развязать затянувшийся узел. И третье: страховочный карабин на грудной обвязке лучше все-таки закреплять спереди, а не сзади, иначе, в случае срыва, ты не задохнешься, конечно, но побарахтаешься изрядно в неуклюжих попытках отстегнуться.