Василий III - Александр Филюшкин

Особенностью политического устройства обоих государств была слабая королевская власть. Без поддержки советов знати и сеймов король фактически не мог реализовать ни одного серьезного решения, касавшегося ограничения прав знати, ущемления ее имущественного положения. Польские дворяне воспринимали свою свободу не как гарантию их частной собственности (этим больше интересовались городские и торговые слои), а как возможность получать льготы и привилегии за службу. При этом они считали, что служат не столько королю (что отличало их от русских дворян, служивших только своему царю), сколько своему государству и народу — позже, в 1569 году, эта идея найдет свое отражение в названии объединенного государства Литвы и Польши — Речь Посполита, Rzeczpospolita[72] (переводится как Республика).

Соответственно, при значительном экономическом и людском потенциале и Литва, и Польша испытывали серьезные проблемы при организации вооруженных сил для крупных военных акций. Об этом свидетельствует уже тот факт, что каждая из сторон объединенного государства имела свою армию с собственным командованием, финансированием, различными принципами комплектования и организации. В случае войны армии действовали в одиночку. Только наемники и добровольцы могли выступать под любыми знаменами.

Причина подобного своеволия шляхты заключалась в ее привязанности к собственным земельным владениям — дворянин Великого княжества Литовского должен был их блюсти от нападений соседей. Грабеж, своз чужих крестьян, угон скота, захват чужих имений были обычным делом. Собственно, к этому и сводились отношения между соседями-шляхтичами. В таких условиях каждый дворянин держал свою небольшую армию для обороны собственных владений и нападения на чужие. При этом дворянство все время жаловалось, что у него не хватает средств для участия в общегосударственных военных мероприятиях. Средств, видимо, действительно не хватало; другой вопрос, на какие другие нужды шляхта расходовала их более охотно и, главное, более быстро. На юге страны — на Волыни — к этим факторам добавлялась постоянная угроза татарских набегов и нападений разбойничающих казаков. Позволить себе послать часть своей личной армии в королевское войско и тем самым оголить свои имения могли только крупные землевладельцы — богатые паны, магнаты. На войну также охотно выступало небогатое дворянство (рыцарство), которому было особо нечего терять, а вот приобрести что-нибудь на королевской службе — вполне реально. Но в целом военный потенциал Великого княжества в первой трети XVI века надлежит определить как невысокий.

Поэтому неудивительно, что с конца XV века в столкновениях с Россией Великое княжество Литовское стало терпеть одно за другим военные поражения, которые вели к территориальным потерям. В пяти так называемых порубежных войнах конца XV— первой трети XVI века (1487–1494, 1500–1503, 1507–1508, 1512–1522, 1534–1537) Великое княжество потеряло Смоленск, Северские, Черниговские и Верховские земли. Русско-литовская граница вплотную приблизилась к Киеву и Полоцку. Отдельные победы над русской армией (например, под Оршей в 1514 году) положения принципиально не меняли.

Великое княжество Литовское и Государство всея Руси спорили за русские земли. Здесь необходимо сделать отступление и пояснить, о каких землях идет речь и почему вообще встала эта проблема. В средние века в Восточной Европе термин «Русь» выступал политонимом, фигурирующим в XIV–XV веках в названии Великого княжества Литовского, Жемайтского и Русского и Великого княжества Московского и всея Руси, в начале XVI века называемого также Государством всея Руси. Это объяснялось происхождением этих государств. Обе державы выводили свои корни из Киевской Руси, правда, несколько по-разному. Московские Калитичи были прямыми потомками киевских Рюриковичей. Историческая память, традиции государственности, корни державы, представления об изначальной вотчине Рюриковичей — всё в Московской Руси выводилось из Киевской. Чтобы убедиться в этом, достаточно открыть любую русскую летопись любого периода.

Литовские Гедиминовичи были в родстве с Рюриковичами, но их права на владение бывшими землями Киевской Руси основывались не только на этом. Здесь была создана своя легенда о происхождении литовцев от римлян. Первым автором, сформулировавшим эту идею, был польский историк Ян Длугош (1415–1480). Он записал «слух», что литовцы и самагиты — народы латинского происхождения, бежавшие с Апеннинского полуострова во времена гражданских войн сперва Мария и Суллы (89–87 до н. э.), затем — Юлия Цезаря и Помпея (49–48 до н. э.). Причиной эмиграции послужила уверенность, «что вся Италия погибнет во взаимном истреблении». К тому же, по утверждению Длугоша, беглецы были сторонниками Помпея. После его поражения на полях Ферсала и смерти в Египте они сочли за благо скрыться. Датой исхода польский историк называет 714 год от основания Рима, то есть 39-й до н. э. Руководил переселенцами князь Вилий; по его имени и была названа столица — Вильно. Новую родину стали именовать «L’Italia», «Литалия»; позже это слово трансформировалось в «Литву»[73].

Версия Длугоша получила большое распространение. Она повторяется в трактате польского ученого Матвея Меховского «О двух Сарматиях» (1517)[74]. Несколько особняком стоит точка зрения Михалона Литвина (1550): литовцы происходят от потерпевших кораблекрушение моряков Юлия Цезаря. Их флот разбило бурей при попытке высадиться в Британии. При этом в доказательство своей правоты Литвин приводит большое количество слов, одинаково звучащих на латинском и литовском языках[75].

Влияние концепций такого рода было весьма значительным. В 1447 году ректор Краковского университета Ян из Людзишки в приветствии королю Казимиру Ягеллону подчеркивал, что монарх, происходящий «от римских консулов и преторов», сможет навести порядок в стране и ограничить магнатский произвол. Польский гуманист Ян Остророг в речи, обращенной к римскому папе Павлу II, восхвалял военные доблести поляков и литовцев, которые в древности сумели отнять у самого Юлия Цезаря его город Вильно (который Остророг переводил как «крепость Вилия», то есть Юлия). В середине XVI века в меморандуме королю Сигизмунду о государственном языке М. Тышкевич предложил учить в школах «подлинному литовскому языку — латыни». Такие школы были открыты еще в 1539 году Иоанном Вилимовским и в 1539–1542 годах Абрамом Кульветисом. Правда, идея встретила сопротивление со стороны католической церкви, опасавшейся распространения протестантизма, и поэтому потерпела неудачу.