Драконам слова не давали! (СИ) - Ночь Ева

Драконов-средний тянется ко мне и обнимает за плечи. Прижимает к себе. Гладит дружески по спине. Я не сопротивляюсь. Сейчас уже можно. Прислоняюсь щекой к его белоснежной майке. Вдыхаю запах кожи и парфюма. Успокаиваюсь постепенно.

— Я ничего не буду говорить, Недотрога. Ты сама всё знаешь. Все мы делаем ошибки. Кто я такой, чтобы судить? Не могу сказать: выкинь и забудь. Да и не нужно. Это как раз урок, который надо выучить и запомнить. Чтобы не оступаться в будущем. Я так понимаю, ты нашла этому уроду деньги?

— Нашла, — вздыхаю тяжело.

— Ты теперь кому-то должна?

Я мягко отстраняюсь. Поправляю волосы. Отрицательно качаю головой.

— В общем, да. Но этот кредитор будет ждать сколько нужно.

— Точно? — заглядывает Илья мне в глаза. — Я могу помочь.

— Точно, — ставлю точку в этом не очень приятном разговоре. — Поехали, а? Мне ещё вещи разбирать, гладить нужно. Дракон Иванович ввёл дресс-код, между прочим. Так что… Илья пренебрежительно фыркает и срывается с места.

— Хочу я на это посмотреть. Как он меня в дресс-код загонит.

Я бы тоже на это посмотрела. И, кстати, больше на то, как босс сломает упрямого братца. Почему-то я не сомневаюсь: он найдёт аргументы, против которых даже такой строптивец, как Илья, не попрёт.

Слёзы и разговор опустошили меня. Спрятаться ото всех. Закрыться в комнате Драконова-среднего и уснуть. Но моим мечтам не суждено было сбыться.

— Сюрприз! — слышу я жизнерадостный голос, как только мы, гружённые пакетами, переступаем порог квартиры.

37. Драконов

Ника попятилась, завидев бабулю. Оробела от неожиданности. Если бы не Илья, в которого она врезалась спиной, умчалась бы. Сбежала. Я вижу его руки у неё на плечах, и меня бесит, как он к ней прикасается. Слишком по-хозяйски. Собственнически.

Ника опять заплаканная. Бледная. С распухшими от слёз губами. Маленькая растерянная девочка. Сейчас ей можно дать не больше семнадцати. Выпускница-одиннадцатиклассница, потерявшая портфель и косички.

— Познакомься, Ника. Это наша бабушка, Драконова Анастасия Александровна Высший образец всех мыслимых и немыслимых достоинств и просто самая лучшая в мире женщина.

Илюху трудно застать врасплох. И неожиданное возвращение бабули его не смущает. Зато у Ники вместо глаз — блюдца.

— А я… тут… это… — заикается она великолепно. Дрожащий голос и распахнутые настежь глаза — беспроигрышная бомба. Лично я готов на ней подорваться. Бабуля тоже не промах.

— Я знаю, — мягко отбирает она из рук Луниной пакет, — Дима сказал, что у тебя какие-то проблемы, Ника. И ничуть не возражаю, чтобы ты пожила со мной. Это даже здорово, — бабушка берёт Нику за руку и ведёт за собой в бывшую комнату Ильи. — С тех пор, как мальчишки выросли, этот дом всё чаще напоминает склеп — тихое пристанище для доживающего жизнь мастодонта. Не рожай мальчиков, Ника. Им часто не до стариков.

— Ба! — издаёт возмущённый вопль Илья. А я благоразумно молчу. Не так уж она и далека от истины. Но взгляд, который из-за плеча наша великолепная баба Ася бросает на нас, полон торжествующего превосходства.

Старая манипуляторша прекрасно понимает: она заполучила в руки трофей. Ценный приз. Мощный рычаг, с помощью которого в ближайшее время выжмет всё, чего ей для полного счастья не хватало. Внимания внуков, например.

Шестым чувством, третьим глазом госпожа Драконова просканировала наши физиономии и сразу же сделала правильные выводы: пока Ника живёт в этой квартире, мы будем появляться здесь с постоянной регулярностью. Именно поэтому я твёрдо решил: надо как можно скорее выдернуть Лунину из цепких лап бабушки Аси.

Мы, как приклеенные, идём следом. Несём вещи. В небольшой комнате сразу становится тесно.

— Пойду, поставлю чайник. Да и перекусить не мешает, — бабуля твёрдой рукой выпроваживает из комнаты Илью и закрывает за моей спиной дверь. Она всегда умела чувствовать такие моменты. Я слышу, как пыхтит, возмущаясь, мой брат. Успокаивающим ручьём, отдаляясь, журчит голос бабушки:

— Пойдём, пойдём, поможешь мне.

— Ника, — делаю шаг вперёд. Она стоит, не шевелясь. Осторожно прикасаюсь к её лицу ладонями. Судорожный вздох. А затем она подаётся мне навстречу, закрывает глаза, и всё становится не важно. Между нами словно молния шарашит — яростная и беспощадная.

Есть только я и она. Её губы. Трепет ресниц. Лёгкое дыхание.

Невесомое прикосновение её рук к моей груди — и я теряю контроль.  Съезжаю с катушек. Целую её. Ненасытно. Страстно. Долго.

Становится невыносимо жарко. Невозможно оторваться. Нет сил остановиться. Мои пальцы путаются в её волосах. Она гладит мои скулы. Дикое желание скручивает тело в узел. Вжимаюсь в неё, хочу стать единым целым. Хочу пить её стоны и всхлипы. Растворяться. Сходить с ума. Терять голову. Кружиться в танце чувственной неги. Дарить себя без остатка получать в подарок её откровенность. Чистоту.

— Дима! — прорывается сквозь рёв бунтующей крови далёкий голос бабушки, — идите пить чай!

На мгновение отрываюсь от Никиных губ. Ловлю её шумный вдох.

— Нас зовут, — говорит она почему-то шёпотом.

— К чёрту! — продолжаю вжиматься в неё и не могу отпустить.

Она мотает головой и пытается отстраниться. Упирается ладошками в мою грудь. Нехотя отпускаю. Ника кидается к двери. Смотрю ей вслед. Её поспешный уход похож на бегство, но, может, это и хорошо. Хоть у кого-то голова осталась на месте.

Считаю до десяти. Пробую успокоиться. Иду в ванную вымыть руки и сполоснуть лицо. Что-то со мной не то. Наверное, вирус в организме до сих пор бродит. Температура, видимо, поднялась.

На кухню вхожу, полностью овладев собой. Ника почти ничего не ест, пьёт чай маленькими глоточками. И почти не поднимает глаз. А если поднимает, то смотрит куда угодно, только не на меня. Впрочем, я и не тяну на себя её внимание. Пусть Илья насладится своим преимуществом.

— Ты видела мой рояль, Ника? — развлекает гостью разговорами бабуля.

— Н-нет, не успела как-то.

— Ты не показал девушке рояль? — сверлит ба Илью взглядом. Брат только руками разводит. Я опускаю лицо вниз. Мне конец, если бабуля заметит мою улыбку. Её рояль — священная корова семьи Драконовых. У нас не принято неправильно дышать на эту тему. Положено только восторгаться и выражать чувство глубокого уважения. Бабулин Бехштейн — член семьи, а не просто инструмент.

— Он не успел, правда, — спешит Ника на помощь моему братцу-разгильдяю. — Я здесь всего второй раз. Вчера попала поздно вечером. Так что…

Бабушка величественно кивает головой, а затем заразительно смеётся. У Ильи её смех. Солнечный и радостный. А раньше я не замечал этого.

— Они думают, я не знаю, как всё семейство тихо ненавидит моего Бехштейна, но ничего не могу с собой поделать: это самая великая ценность, оставшаяся мне в наследство. Ему больше ста лет, он пережил две войны и три реставрации. И, надеюсь, не закончит жизнь на свалке, когда меня не станет.

— Ба! — сердится Илья. Подобные разговоры бабуля любит заводить время от времени.

— Он отказался учиться, — ябедничает она Нике, кивая в сторону брата. — Я пыталась привить ему любовь к прекрасному. Но ни музыка, ни танцы не тронули его каменного сердца.

Илья закатывает глаза и хохочет. Я вижу, как загорается улыбкой Никин взгляд. Они как-то слишком тепло общаются — Ника и мой брат. Душевно. Понимают друг друга с полуслова. И чем дольше наблюдаю я за ними, тем больше портится настроение.

— Пожалуй, мне пора, — разрушаю идиллию семейных посиделок и поднимаюсь из-за стола. — И не засиживайтесь. Кое-кому завтра на работу.

Я бросаю холодный взгляд на Нику, вижу, как сползает улыбка с её лица, и ухожу.

Если б мог, я бы себе пару раз врезал. Вот что я за чурбан такой бездушный? Наверное, во мне слишком много от отца. Того, что я сам в нём терпеть не могу и не прощаю. Того, чему я постоянно противлюсь. Но гены невозможно вынуть и выкинуть. Нельзя переделать.