Это называется так (короткая проза) - Линор Горалик

На следующий день у меня была лечебная гимнастика в нашей поликлинике. Я так нервничал из-за чудища, что не хотел идти. Я представлял себе, что оно проснется, вылезет из-под кровати, начнет кричать и его услышат соседи, — или, наоборот, что оно умрет во сне. Я очень хотел сказаться больным и остаться дома. Я правда чувствовал себя больным, у меня все тело болело от усталости. Еще у меня болели глаза, потому что я плохо спал, и живот. Но тогда мама точно не пошла бы на работу, а осталась бы со мной и вызвала бы доктора Расина, и мне пришлось бы дать себе пять, а то и шесть красных карточек, и я бы уже не пошел в выходные ни в кино, ни на каток. Хотя, если честно, сейчас мне не хотелось даже думать про каток или кино. Мне хотелось только сделать так, чтобы чудище исчезло. Я надеялся, что Алик будет на гимнастике и я смогу сказать ему, что я его люблю, но Алику все еще было нельзя много двигаться. Марина, которая ведет лечебную гимнастику в нашей поликлинике, посмотрела на меня очень серьезно и спросила, все ли у меня в порядке. Я сказал, что все в порядке, потому что если бы сейчас я рассказал ей про чудище, она бы все рассказала маме. Я еле — еле делал гимнастику, но Марина, которая всегда заставляет всех стараться, меня сегодня не заставляла. Я, наверное, и правда плохо выглядел.

После гимнастики Марина опять спросила меня, все ли у меня в порядке, и я сказал, что все отлично, просто у меня плохое настроение. Марина всегда отвозила меня домой на машине, потому что мама приводила меня и сразу должна была идти на работу. В раздевалке я переоделся в сухое и побежал к Марине, потому что мне надо было попасть домой как можно скорее. Навстречу мне по коридору шла дура Вера. Я хотел пробежать мимо нее, но она специально загородила мне проход и стала хватать меня между ног за штаны и смеяться. Я вежливо сказал ей, что у меня срочное дело и мне надо идти. Но дура Вера стала налезать на меня, то есть вставать на цыпочки и тереться об меня сверху вниз. Она очень громко смеялась. В коридоре, кроме нас, никого не было. Вообще-то я люблю, когда дура Вера об меня трется и делает такое, какое она делает. Мы с ней друзья, хотя и не такие хорошие, как с Аликом. Но сейчас я думал только о чудище. Я почувствовал, что начинаю злиться, и очень испугался, что сейчас со мной случится «это», и тогда все станет совсем плохо. Я оттолкнул от себя дуру Веру и сделал так, как меня учила Марина: три раза медленно вдохнул и выдохнул. Мне стало полегче, хотя дура Вера все время пробовала снова на меня налезть, мне приходилось прямо-таки отпихивать ее от себя. Вдруг дура Вера успокоилась и сказала: «Я по тебе соскучилась». Я снова вежливо сказал, что мне надо идти и это очень срочно. Тогда дура Вера закурила прямо в коридоре поликлиники. Это было совершенно нельзя, и кто это делал, на того ужасно кричали и могли выгнать с лечебной гимнастики. Я испугался, что меня поймают с дурой Верой, будут ругать и исключат, и побежал от нее прочь. Дура Вера закричала мне вслед, что она меня любит, и еще кричала, чтобы я обернулся, но я не обернулся, потому что знал, что она хочет мне показать, а мне сейчас было не до этого.

В машине я все время дергал коленом — так спешил домой. Это очень плохо, потому что меня учат не дергать коленом и не хлопать в ладоши, когда я волнуюсь. Но я не выдержал и несколько раз все-таки хлопнул. Когда я хлопаю, Марина обычно говорит мне что-нибудь недовольное, но сегодня она ничего не сказала. Она только спросила меня, делал ли я в эти дни свои упражнения, и я соврал, что да, потому что иначе мне пришлось бы объяснить, почему нет. Это была еще одна красная карточка. Когда я представил себе все красные карточки, которые я получил из-за чудища, я не смог удержаться, задергал коленом и заплакал. Тогда Марина остановила машину и стала меня утешать. Она сказала, что я выгляжу очень уставшим. Она спросила, здоров ли я, а я сказал, что мне просто очень надо домой. Тогда Марина спросила, все ли у меня в порядке, а я сказал, что мне просто очень надо домой. Марина спросила, никто ли меня не обижает, а я сказал, что мне просто очень надо домой. Марина сказала, что никто не сердится на меня за историю с Аликом, и Алик тоже не сердится. Она, Марина, звонила бабушке Алика и спросила разрешения привезти меня сейчас к Алику в гости, если я хочу, но я сказал, что мне очень надо домой. Я опять начинал злиться, очень сильно, у меня глаза как будто наполнялись молоком. Я попытался сдерживаться и медленно дышал, но у меня все тряслось, и я испугался. Марина, наверное, тоже испугалась. Она спросила, в порядке ли я и не надо ли мне выйти из машины, а я вежливо сказал, что мне просто очень надо домой. Тогда Марина отвезла меня домой.

Я бросился в свою комнату, повалился на пол и вытащил чудище. Оно скулило будь здоров, и когда я достал его наружу, у него из глаз текли слезы, хотя оно так и не проснулось. У меня аж сердце защемило от жалости к нему. Пока я кормил чудище своими бутербродами, лил ему в рот молоко, а потом вытирал ему лицо, я не выдержал и начал плакать от усталости и растерянности. Ранки чудища, которые я все время мазал йодом, почти зажили, но чудище все равно было очень слабое. Я плакал, потому что правда не знал, что делать. Если бы я отнес чудище на улицу прямо сейчас, пока оно спит, оно бы точно погибло. И я совсем не был уверен, что оно не погибнет, если мне удастся его разбудить и оно сможет само искать себе еду. Но выбора у меня не было. Я услышал, что в гостиной по телевизору начался сериал про короля, и понял, что совсем скоро мама придет домой. Откладывать дальше было нельзя, и я стал будить чудище как следует.

Я не хотел опять его трясти, чтобы не делать ему больно. Поэтому я начал топать и кричать ему в уши. Чудище заскулило и жалобно засучило лапами, но все равно не проснулось. Я скакал и прыгал и хлопал в ладоши, но оно не просыпалось. Я уже просто не знал, что делать. Я остановился передохнуть и услышал, что сериал про короля заканчивается. Это значило, что мама может прийти в любую минуту. У меня начало дергаться колено, само по себе. Я стал орать еще громче, я уже не помнил про соседей, я просто хотел, чтобы эта тварь проснулась, но она все равно спала. У меня в глазах начало подниматься молоко, я остановился и попробовал дышать, но это не очень помогло. В телевизоре уже начались новости. Я схватил большую книжку про динозавров и начал колотить ей об стол, я орал на тварь всеми самыми страшными словами, какие знал, но оно все равно не просыпалось. От ярости я швырнул книжку про динозавров в стену и схватил гантели, с которыми я делал свои упражнения. Я начал колотить гантелями об стену и орать. Соседи начали стучать мне в ответ и тоже орать, но мне было не до них. Я просто ненавидел эту спящую тварь, у меня сердце стояло в горле от ненависти. Я ненавидел ее за то, что из-за нее я был плохим человеком, и за то, во сколько красных карточек мне обойдется эта попытка ее разбудить. Я колотил гантелями в стену, как больной, но она не просыпалась, только скулила и выла во сне. Я бросил гантели на стол и начал пинать эту тварь ногами. Мне было уже все равно, больно ей или нет, я думал только о том, что сейчас придет мама. Я больше просто не мог быть хорошим человеком. Еще я думал о красных карточках, и о фильме «Сказки на ночь», который я из-за этих карточек теперь не смогу посмотреть, и о том, как мне стыдно было врать маме, и об Алике, с которым я из-за этой спящей тварь не виделся целую неделю, и о дуре Вере, и как я обидно ее отпихивал от себя. Я все пинал и пинал эту тварь, она выла во весь голос, но не просыпалась. Я чувствовал, что если она не проснется прямо сейчас, со мной случится это. От такой мысли я еще сильнее ее возненавидел. Я пинал и пинал тварь ногами, она уже кричала каким-то совсем человеческим голосом, но все равно не просыпалась. Тогда я схватил со стола красную ручку, которой ставил себе отметки за упражнения, и ткнул эту тварь в бок. Она не проснулась. Я стал тыкать, я тыкал и тыкал и тыкал, я орал и тыкал, и орал, и опять тыкал, пока ручка не протекла красными чернилами мне на ладонь. Я сидел рядом с чудищем на полу, орал и тыкал, орал и тыкал. Я уже ни про что не думал, я просто хотел, чтобы эта тварь проснулась, и я бы выпихнул ее через окно во двор, но тут я услышал мамин голос. Я не заметил, как мама открыла дверь и вошла в квартиру.

У меня была всего секунда, пока мама не добежала до моей комнаты из коридора, и за эту секунду я успел запихнуть чудище под кровать. Я должен был продолжать кричать, иначе мама услышала бы, как чудище плачет. Я закричал маме, что моя любимая красная ручка протекла, и показал ей свою красную ладонь. Мама сказала мне, что мы купим мне новую красную ручку, и я увидел, что ей стало гораздо легче. Наверное, мои крики очень ее испугали, она подумала, что у меня «это» или я заболел. Мама обняла меня изо всех сил и сказала, что она меня любит.

И тут я вдруг все понял. Удивительное это ощущение, никогда не пойму, как это происходит: не понимаешь — не понимаешь чего-нибудь, а потом вдруг все понимаешь. Так вот, я все понял. Я пошел в ванную отмывать руки от чернил. Меня всего трясло, но зато я знал, что мне теперь делать. Я пошел к себе в комнату, засунул под кровать подушку и накрыл ею лицо чудища, чтобы его скулеж было не так сильно слышно. Потом я закрыл дверь в комнату, и мы с мамой посмотрели смешной сериал про няню. Я иногда прислушивался, и мне казалось, что я слышу, как чудище скулит и плачет, но, может быть, мне это только казалось. После сериала мама спросила, хочу ли я в душ или ванну. Я сказал, что хочу ванну. Все эти дни я мылся второпях, потому что из-за шума воды не слышал чудище и боялся, что оно что-нибудь устроит. Но сегодня я посидел в ванне как следует. Это было очень приятно. Потом я пошел в свою комнату и поставил себе музыку, под которую я иногда люблю засыпать. Подушка и музыка заглушили чудище, и мама ничего не услышала. Она поцеловала меня и опять сказала, что меня любит. Я тоже сказал, что я ее люблю и ради нее сделаю, что угодно. А она сказала, что все, что ей от меня нужно, — это чтобы я был здоров и счастлив. Мама спросила, можно ли дать мне конфету, и я сказал «конечно». Тогда мама обрадовалась и принесла мне самую красивую конфету в золотой бумажке из той коробки, которую дядя Витя принес на мой день рождения. Я сказал, что съем ее в темноте, так интереснее. Мама поцеловала меня и ушла, а я полез под кровать и достал чудище.