Взгляд висельника - Александр Варго

Истомин пошел к себе в спальню и принес шнуры. Надо было это давно сделать. Он проверял сына в соцсетях всегда. Даже когда и угрозы-то никакой не было, а сейчас и надо бы, а ему некогда. Система загрузилась минуты за три. Саша очень боялся. Он боялся найти что-нибудь такое, от чего станет по-настоящему страшно. Хотя куда уже… Тебе мало того, что твой сын смотрит на самоубийства сверстников? Ты хочешь, чтобы это он убивал их? Что произошло с его сыном? Неужели он его плохо воспитывал? Александр где-то услышал, кажется, английскую пословицу: не воспитывайте детей, все равно они будут похожи на вас. Был ли похож Сережка на него? Еще бы! И не только внешне. Характер был тоже его. Будто и не было Лиды. Все равно они будут похожи на вас. Здесь наверняка имеется в виду, что дети берут пример со взрослых. Какой пример подавал своему сыну Александр? Как ему самому казалось, очень даже положительный. Он не курил. Он вообще терпеть не мог сигаретный дым. Он не пил. Ну ни дать ни взять – положительный герой одного из комиксов. Осталось только начать переводить старушек через дорогу – и все, он супергерой. Только захочет ли быть похожим на него ребенок? Захочет ли быть скучным «задротом» (словечко из подросткового лексикона Саша подслушал у подъезда), когда вокруг столько соблазнов? И один из них… точнее, один соблазн, пропагандирующий все остальные, был прямо перед ним.

Во времена детства Истомина говорили об испорченных подростках, что их улица такими сделала. И ведь никто ни разу в этом не усомнился. Сейчас же никто не скажет, что ребенка компьютер испортил. Нет. Вся вина на родителях. Саша часто вспоминал первое родительское собрание в начальной школе. Сережкина учительница дала понять родителям, что ей их дети, мягко говоря, по барабану. Родители – это та основная тяга, которая и будет вытягивать своих чад. Чуть что, виноват родитель. Подрался пацан – виноват папа. Не подрался – снова папа. Не понял что-то на уроке – пусть тебе папа репетиторов наймет. Папа бы и рад, но тогда возникает вопрос к учителям: а на хера, собственно, вы там сидите? Виноват, виноват, кругом виноват… Даже в том, что виноват, – виноват. Конечно, виноват. Истомин – такой же плохой отец, как и муж. От него ушла жена, а теперь отстранился сын. Все плохо. Все-таки Александр не считал себя виноватым, но сейчас, оплевав себя с ног до головы, ему стало легче.

И раз уж дети все равно становятся похожими на своих родителей, нужно срочно что-то менять в самом себе. Иначе сын от отца… Иначе смерть.

Он, казалось, забыл об этом, но воспоминания нахлынули так внезапно, что Саша почувствовал себя снова подростком. Будто какой-то шутник-волшебник скинул с его плеч двадцать лет, не меньше. Но Истомин был почему-то не рад. Он боялся этих воспоминаний.

Пятнадцать лет не тридцать семь. Так он думал тогда, а сейчас был просто уверен в этом. Все те проблемы ему казались детскими шалостями. Но тогда-то они были и заставляли с собой считаться. Одна такая и заставила его в пятнадцать задуматься об уходе из жизни. С неразделенной любовью у него проблем не было. Нет любви (причем никакой) – нет проблем. С девочками, конечно, он встречался, но страданий это ему не приносило. Он уже не помнил, но наверняка они разделяли эту самую любовь. Трудно представить двух подростков на свидании без малейшей симпатии друг к другу. Сейчас, став взрослым, Саша был уверен, что подростковая любовь не что иное, как взаимная симпатия. Неустроенность жизни. Бредовое словосочетание, особенно если применять его по отношению к подростку. Бомжи на Казанском вокзале – вот это неустроенность жизни. Пьющий сосед Колька – вот это неустроенность жизни.

Сейчас, вспоминая тот далекий день, он не стал бы давать обобщенных объяснений своему желанию уйти из жизни. Просто на тот момент ему это было нужно. Необходимо.

В тот день его обвинили в ябедничестве. Сейчас это стукачеством называют. Саша никогда никому ничего не рассказывал. Он больше слушал. Как так получилось в тот злополучный день, что он оказался вместе с этим скользким Вадиком у кабинета директора? Зачем он туда приходил, Саша узнал потом, когда в этом обвинили его. Кто-то настучал на Сизова, что он отбирает деньги у младших ребят. Здоровенный детина, остававшийся на второй год дважды, не нашел себя в учебе. Ему наверняка было бы скучно в школе, если бы не его развлечения. Он то подолы девочкам поднимал, то мальчишек задирал. Из своих одноклассников по какой-то причине он не трогал только Сашу. Теперь Александр понимал, что молчуны вроде него таили какую-то опасность для Сизова и ему подобных. А Сизов, как и большинство задир, был трусом. Ему не нужны были трудности.

После нравоучений у директора Сизов ворвался в класс, пробежал по всем взглядом, но, видимо, ничего не узрев, подошел к учительскому столу, взял указку и постучал по доске. Да так сильно, что казалось, она сейчас лопнет.

– Ну, покойники, кто на прошлой перемене был у директора?

Он снова обвел звериным взглядом класс.

Саша не стал скрывать. Он ходил, но не к директору, а позвонить от секретаря. Истомин встал.

– Я ходил.

– Ты? – Сизов не верил и верил одновременно. Борьба с самим собой отражалась на лице здоровяка. Но продлилась она недолго. Сизов улыбнулся. Теперь на его лице читалась радость. Возможно, второгодник именно этого и ждал. Всегда этого ждал. А Саша, на радость ему, взял и прокололся.

– А что случилось-то? – Истомин действительно не понимал, что происходит.

– Что случилось? Внимание, – он снова постучал по столу указкой, – меня заложили директору. Заложил тот, кто был у него на прошлой перемене. А это у нас кто?

Вот тут до Саши дошло, кто истинный виновник. Он посмотрел на Вадика. Тот даже голову в плечи вжал. Сказать? Нет. Иначе чем я буду отличаться от него. Истомин повернулся к Сизову.

– Я никого не закладывал, – сказал он, но его никто не слушал.

«Уж лучше б они меня тогда побили», – подумал Истомин.

Сизов придумал лучшее наказание. Он отнимал деньги и сигареты со словами: «Я же раньше тебя не трогал? Вот. А теперь буду, из-за Истомина». Все понимали, о чем он говорит. И очень скоро Сашу возненавидели все. По крайней мере, ему так казалось. Молчаливый бойкот говорил о том, что против него весь мир. Вот ты, пусть не лидер, но к тебе относятся с уважением все в классе. А когда ты теряешь это уважение, зачем жить?

Он бы непременно покончил с собой, если бы был агрессивным, как нынешняя молодежь. Выражение старшего поколения «Мы такими не были» воспринималось Сашей и его сверстниками в штыки. Мол, черта с два вы такими не были. Были, еще как были. Но сейчас-то Истомин был уверен: они такими не были. Складывалось такое впечатление, что каждое последующее поколение было агрессивней предыдущего. Так теперь кажется ему, так будет казаться его сыну через двадцать лет.

Саша в день, когда решил, что без былого уважения и не стоит жить, взял свой перочинный нож и пошел в парк в пятистах метрах от дома. Он сел на скамейку у бюста Карла Маркса, достал нож. Лезвие, готовое к выполнению своих прямых обязанностей, выскочило и подмигнуло в лучах фонаря. Когда он одевался, когда брал нож и выходил на улицу, в голове было пусто. Решение было принято, и он не забивал себе голову лишними мыслями. Но сейчас же они роились, натыкались друг на друга и очень мешали сделать задуманное. Он вспомнил о маме, о папе. Он даже вспомнил дедушку, живущего в Туле. И ему стало жаль себя. Нет, тогда, конечно, он искренне считал, что пожалел родственников, но сейчас был уверен: он пожалел себя. Но желание покончить с жизнью было настолько сильно, что лезвие все-таки ударило по руке и вспороло нежную детскую кожу. Ему потом восемь швов наложили. На память о подростковой непокорности, так сказать.

И самое главное – не ударь он тогда себя ножом, наверняка очень долго бы пребывал в одиночестве, ловя на себе косые взгляды одноклассников. После этой попытки торжества справедливости кто-то кому-то поведал, что это Вадик нажаловался на Сизова. Тем самым возродив утраченное уважение. Да что там возродив? Приумножив! Среди сверстников он был свой в доску, ведь теперь он с них еще и кабалу снял. Сизов помиловал всех, кроме Вадика, разумеется. Саша и тогда и сейчас считал, что правда должна быть во всем. То есть он, с одной стороны, понимал Вадима (он пошел к директору и рассказал о том, что ему не нравится, что его беспокоит), а с другой стороны, если ты не можешь высказать претензии в глаза, то и правды не добьешься никогда.

Саша только теперь понял, что очень долго сидит перед включенным компьютером. И если он хочет хоть что-нибудь узнать, то надо поторопиться. Иначе, когда придет Сережка, у него возникнут вопросы, а Истомин просто не хотел отвечать на них.

Страница «ВКонтакте» не требовала пароля, и поэтому Саша без труда вошел на нее. На аватарке была какая-то картинка из игры. Но Саше не была интересна общедоступная информация на стене. Ему нужны были сообщения. Он навел курсор на рубрику Мои сообщения и нажал левую клавишу мышки. Список людей, с которыми общался Сережа, был достаточно большим. Но тот, кто ему нужен, должен быть одним из первых. Так и есть. Dr Weber был самым первым, и, на радость Саши, под его аватаркой было написано Онлайн. Саша еле сдержался, чтобы не спросить напрямую, что этот ублюдок возомнил о себе и почему он пристал к его мальчику. Нет, так нельзя. Так он испугается. Черта с два он испугается! Поэтому-то в Интернете так все и норовят написать гадость. Потому что их и искать-то никто не станет. Ну не испугается, а замкнется в себе, и выудить из него вряд ли что получится. «Замкнется» тоже неправильное понятие. Собеседник закроет доступ к нужной Саше информации. Нагрубит и отключится. Нет, так нельзя.