Тайга (СИ) - Громов Виктор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подумал, что время для рыбалки не самое подходящее. Полдень. Солнце в зените. А рыба любит зори. Но… Юрка был так уверен в себе, что спорить я не рискнул. В конце концов, только благодаря ему у нас есть еда.
Парень ушел на берег, закинул снасти в лодку, столкнул ее в воду. Уже оттуда прокричал:
— А в-четвертых, я рыбу вам дармоедам ловлю! Понятно?
Это была победная точка. На это никто ничего не смог возразить.
* * *Я поплыл с ним. Честно говоря, боялся жалоб и откровений. К такому я был не готов. Сложно выслушивать стенания того, о ком ничего не помнишь. Почти невозможно быть объективным. Но Юрка меня удивил. Он и не думал жаловаться и обсуждать случившееся тоже не стал. Был молчалив и задумчив.
Спиннинг у Юрки был непривычный, совсем короткий. Метра два с половиной, не больше. С прорезиненной ручкой. На удивление легкий и удобный. Я даже не подозревал, что в Союзе выпускалось нечто подобное.
— На блесну попробуем, — сказал мечтательно парень, — давно хотел, все руки никак не доходили.
От меня никакой помощи не требовалось. Я мог расслабиться и отдыхать. Юрка следил за поплавком, изредка менял место, пробовал разную глубину.
Я же просто откинулся на надувной борт, задрал лицо к солнцу и зажмурился. Когда еще удастся вот так позагорать? Противно звенели кровососы. Пищали, но не кусали. Шарахались от Колькиной вонючки, как черт от ладана. Я был благодарен неизвестным изобретателям чудо снадобья и немного жалел, что в наше его не делают. И почти задремал, убаюканный мерным покачиванием нашей посудины.
Взбудоражил меня восторженный вопль:
— Мишка, гляди!
— А?
Я, как ошалелый, подскочил. Над лодкой трепыхалась внушительная рыбина.
— Садок! Садок доставай!
Юркины глаза горели азартом. Его настроение передалось и мне.
— Кого поймали? — спросил я, судорожно пытаясь найти садок.
— Хариус! Видал, какой здоровенный?
Рыбина и правда была приличная. Навскидку килограмма два. Я аж причмокнул от удовольствия, упаковав ее в садок.
Юрка потер руки. Сменил приманку и вновь закинул крючок в воду.
— Теперь дело пойдет, — оповестил он.
Я уже не сомневался в его правоте, жалел только о том, что удилище одно. Мне тоже хотелось ощутить его в руках, отвлечься от проблем, отдаться любимому занятию…
* * *Удалось поймать еще двух хариусов, а потом, как отрезало. Мы еще три раза меняли место. Выплывали на мелководье, заходили поглубже. Ничего. Я сидел и думал, что хариус — это, конечно, превосходно, но на настоящую уху не мешало бы наловить ершей. Десяточек хотя бы. Завязать в марлечку. Опустить в котелок и как следует прокипятить. Вот где и дух, и навар, и вкус. Вот где настоящий цимус! От воспоминаний аж рот наполнился слюной.
Я украдкой сглотнул, покосился на Юрку. Тот был задумчив и на меня не смотрел. Я опять предался мечтам. А потом в бульон этот положить благородную рыбу. Разделанную, нарезанную на крупные куски. Дальше… Дальше у всех был свой рецепт. Мне доводилось есть уху и с пшеном, и с картошкой, и без картошки, и даже с перловкой. Но в конце отец всегда добавлял с бульон пятьдесят грамм беленькой. Это было своего рода ритуалом. Мда…
— А помнишь, — голос Юрки заставил меня вздрогнуть, — как мы в ручьях гольянов ловили?
Черт подери, конечно, я не помнил, поэтому спросил:
— А гольяны — это кто?
Он вздохнул досадливо.
— Ах, да, ты же не помнишь. Рыбки это такие. Небольшие совсем, с ладонь.
Я удивился:
— Мы их ели?
— Нет, зачем? — Юрка усмехнулся. — Что там есть? Одни плавники и кости. У моей соседки, тети Нины, бройлеры были. Злющие, заразы. Она их в загоне из рабицы держала. Мы гольянов им носили.
Я откровенно изумился. Рыбу? Курам? Для чего? Юрка словно считал мое удивление.
— Знаешь, как они смешно едят?
Он отложил удилище, придавил, чтобы не уплыло, и показал.
— Ты им в загон рыбку кидаешь. Курица ее ловит, кладет на землю, перехватывает за хвост и подкидывает в воздух. А потом смотрит, какой стороной рыбеха падает. Если хвостом, то дает упасть и подбрасывает снова.
Получалось у него это так красочно, что я прекрасно представил себе, как куры кидают в воздух рыбок, как пытаются их ловить. Я даже рассмеялся.
— Вот-вот, — Юрка был доволен, — а если головой вниз падает, то куры подставляют клюв и раз, — парень сделал вид, что проглотил что-то большое. — И глотают. В одно движение. Целиком.
Я вытаращил глаза.
— Не веришь? — Юрка стал почему-то усталым. — А зря. Я правду говорю
Я верил. Я сам не знал, почему верил. Сейчас, всего на миг, исчез куда-то ершистый, язвительный парень. Юрка стал настоящим. Наверное, таким, каким Мишка знал его в детстве.
— И Наташа с нами всегда ходила на рыбалку, — сказал он совсем грустно, — она вообще везде ходила с нами. И в тайгу, и на реку. И рыбу ловила с нами наравне.
— Я верю, Юр. Я правда, верю. Мне самому жаль, что я этого не помню.
— Не о чем жалеть. — Он собрал спиннинг, кинул его на дно лодки и взялся за весла. Потом выдал то, чего я совсем не ожидал: — Почему все так быстро кончается, Мих? Не знаешь? Почему люди взрослеют? Нам было так хорошо тогда…
Глава 20
Юркины труды не прошли напрасно. Вечером ели восхитительно вкусного печеного хариуса. В шесть голосов восхваляли удачливого рыбака. Юрка млел, Юрка таял, Юрка задирал нос. Наконец, он не сдержался, выдал счастливо:
— Ну, кто-то еще думает, что я бесполезный человечишко? Кто-то может сказать, что от меня нет пользы? Я жду?
Тоха поспешно замотал головой, открестился:
— Черт с тобой, ради такого ужина я готов тебе все простить. Я даже готов терпеть твой характер.
Юрка выставил вперед палец, сказал важно:
— То-то же. И искать дорогу я с вами пойду. Не отделаетесь!
Санжай усмехнулся, махнул рукой. Мол, да кто же спорит? Иди.
Зиночка щедро подсыпала в огонь душистые травы, принесенные из тайги ребятами. Кровососы в ужасе шарахались прочь. Ухал филин. Плескала на озере рыба. В чашки был разлит травяной отвар с костяникой. Вкусный, ароматный, кисло-сладкий. Жизнь казалась прекрасной.
Очень быстро темнело. Зиночка напомнила:
— Наташ, ты обещала про бригантину спеть. Помнишь?
Получила в ответ довольную улыбку.
— Конечно, спою. Сейчас.
Юрка заранее захлопал в ладоши. Закричал в такт хлопкам:
— Просим! Просим! Просим!
К нему присоединился и Эдик. Я поразмыслил, решил: «Сколько можно быть букой?» И влился в общее веселье. Наташа вернулась счастливая, с румянцем на щеках. Блеснула глазами. Сказала:
— Ну, хватит, хватит. Уже пою.
Устроила на коленях гитару. Потрынькала немного, покрутила колки. Объявила:
— Бригантина поднимает паруса.
Дождалась тишины и запела:
Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса…
Я почти не слышал слов, окунулся с головой в мелодику голоса. Утонул в чарующих звуках. За спиной будто плескались волны. Звучала боцманская дудка. Слышались приглушенные команды. Бригантина поднимала паруса, готовясь уйти в плаванье. За дальние моря. К неведомым сокровищам…
Я даже обернулся, так сильна была магия песни. За спиной в свете ущербной луны серебром блистало озеро. Не было ни бригантины, ни флибустьеров. Ничего. Ровная холодная гладь, разделенная пополам яркой дорожкой. Над водой клубился едва заметный туман.
Наташа допела, перехватила гитару за гриф и поставила между ног.
— Все, — сказала она. — Финита ля комедия.
— Наточка! Радость ты наша! Сирена сладкоголосая! — Тоха положил руку на сердце, взмолился дурашливо: — Нам мало. Спой еще!
— Все! — Наташа расхохоталась. — У меня столько песен нет. Что я буду петь потом?