Избранное - Роже Вайян

Старик Амабль поглядел на него.

— Значит, дружка наконец себе завела?

— Нет, что вы! — запротестовал Миньо. — Это просто товарищ, и только.

— А вы все политикой занимаетесь? — спросил старик.

— Придется заниматься, пока не перестроим мир, — сказал Миньо.

— Конец миру настанет, пока вы его перестроите.

Раймонда чувствовала себя прекрасно в доме Амаблей и частенько проводила у них воскресные дни. У стариков была землица, так же как и у ее родителей, а землевладельцы всегда поймут друг друга. Разве дружки-приятели Фредерика могут понять чувства женщины, выросшей в семье землевладельца? Родители Раймонды жили около шоссе, не то что Амабли, домик которых ютился в глуши, в конце пустынной проселочной дороги. Словом, с одной стороны, наличествовало относительное равенство двух землевладельческих семей, а с другой — Раймонда имела все основания чувствовать свое превосходство. Ей казалось, что она приехала навестить людей одинакового с ней общественного положения, но неудачливых. В ней заговорила старая крестьянская закваска. Через полчаса после приезда она уже подвязалась фартуком, оберегая прошлогоднее «пляжное» платье, нарочно надетое для сегодняшнего путешествия, и, принявшись помогать на кухне тетке Адели, усердно ощипывала курицу, которая предназначалась для жаркого. Однако старуха нет-нет да и бросала на гостью критический взгляд и находила, что руки у нее чересчур пухлые, а ноги «как тумбы». «У них там в Бри, на равнине, все женщины такие, — думала она. — Кормят их маисом, будто каплунов, вот они и жиреют где не надо».

— Автобус давно прошел по нижней дороге, — сказала она. — Пора бы уж Пьеретте быть.

— Ах да! — воскликнула Раймонда, приберегавшая волнующее сообщение напоследок. — Я и забыла вам сказать, что Пьеретта пошла пешком через горы.

— Что ж так? — удивленно спросила старуха.

— Да, да, — подтвердила Раймонда. — Как же это я забыла!.. Пьеретта просила предупредить вас, что она приведет к обеду своего хорошего знакомого, с которым она пошла вдвоем.

— Кто ж он такой? — спросила старуха.

— Вы его знаете, — ответила Раймонда. — Тот самый итальянец, который приезжает к вам за молоком.

— Ну и диво! — сказала старуха. — Что ж это Пьеретте вздумалось водиться с макаронщиком?

Пьеретта не захватила с собой зеркальца. Перед уходом на фабрику она всегда проводила пуховкой по лицу и подкрашивала губы, как того требовала своего рода вежливость перед товарками по работе. Но в этот весенний воскресный день, отправляясь в горы, она только умылась холодной водой. В волосах у нее запутались былинки. Красавчик, пораженный безмолвием Пьеретты, расстроенный внезапной ее отчужденностью, позабыл ее предупредить об этом. Когда они добрались до дома Амаблей, старуха Адель сказала:

— Долго же вы шли!..

Пьеретта не заметила иронии — она обнимала своего сына.

— Вы что, на травке соснули? — спросила Раймонда.

Пьеретта густо покраснела.

Желая прервать наступившее молчание, Миньо, который никогда не понимал такого рода намеков, вдруг запел:

В траве проспали целый час,И солнце сторожило нас…

Раймонда визгливо засмеялась.

— Чему ты смеешься? — спросил Миньо.

Пьеретта круто повернулась и сказала сыну:

— Пойдем посмотрим твоих ягняток.

Она взяла сынишку за руку и повела его во двор. Лишь только Пьеретта вышла за порог, краска опять залила ей лицо: она подумала, что Красавчику может показаться, будто она стыдится его, так как он итальянец.

В хлеву Роже деловито объяснял маме: «У Белянки только один ягненочек, и он, знаешь, совсем черный. А Чернушка объягнилась тремя, и все три беленькие-беленькие. Один был такой малюсенький, меньше всех, и его стали поить из рожка молочком, и он стал толще всех…» Но Пьеретта не слушала малыша; рассеянно поглаживая его по головенке, она думала о своем. Она страшно досадовала на самое себя. Нельзя сказать, чтоб она придавала очень уж большое значение тому, что произошло утром в горах, ведь с тринадцати до восемнадцати лет она каждое лето проводила в деревне у дяди, ее посылали пасти скот на горных лугах, и так же, как у других пастушек, у нее были дружки среди юных пастухов, ее сверстников. Однако по своему собственному опыту и по опыту других работниц фабрики она хорошо знала, какой ценой приходится платить за любовь. Вновь «зажить по-семейному», «завести свое хозяйство» — это значило, что после восьмичасовой работы на фабрике тебя ждет дома уборка, стряпня, стирка на себя и на мужа.

Не будет времени на чтение, да еще, пожалуй, придется отказаться от той большой работы, в которой теперь для нее весь смысл жизни. А мимолетные романы обычно обрывает рука акушерки или деревенской знахарки, кончаются они страданиями и женскими болезнями. Пьеретта знала, что когда-нибудь все будет совсем иначе, и это тоже было целью ее работы, но сейчас дело обстояло именно так. Она надеялась, что окончательно избавилась от всех ловушек любви. С тех пор как она выгнала мужа, ей без труда удавалось смирять волнения крови; она сердилась на Красавчика за то, что он опять пробудил их, и досадовала на себя, зачем она сердится на него.

Роже обошел с мамой все дедушкины владения. Ульи в саду оказались старательно починенными и заново выкрашенными. Упавшую местами изгородь подняли, заменив подгнившие столбы новыми. Яблони были очищены от побегов омелы, которую старик Амабль уже сколько лет не удосуживался вырвать с корнем. Пьеретте с детства был знаком тут каждый кустик, и она не могла не заметить всех этих перемен. Мальчик объяснил ей:

— Ульи поправил братец Жан… И печку тоже починил братец Жан… А еще у Жана есть мотоциклетка, и Жан меня катал.

Пьеретта вспомнила, что в числе ее родственников есть троюродный брат, но не могла припомнить, кто он и какой он с виду. Что представляет собой этот незнакомый Жан? Малыш без умолку твердит о нем, на каждом шагу видны следы его хозяйственных забот. Обычно Пьеретта не очень беспокоилась о сыне. Материнские ее тревоги успокаивала мысль, что ему хорошо в Гранж-о-Ване, где она сама и в детстве и в юности находила приют в трудные дни жизни и где весь уклад оставался таким же, каким она помнила его с малых лет. Но то, что Роже возил на мотоцикле какой-то чужой человек, ей не понравилось. Она сразу повернула к дому.

— Какой это Жан катал Роже на мотоцикле?

— Как какой? — удивилась старуха Адель. — Ты разве его не помнишь?

И она сообщила: сын такого-то, внук такого-то.

— Он теперь в депо на железной дороге служит в Сент-Мари-дез-Анж, сказал старик Амабль. (Сент-Мари-дез-Анж — городок на равнине, километрах в пятнадцати от Гранж-о-Вана, крупный сортировочный узел юго-восточной железной дороги.)

— Уж больно Жан подружился с твоим сыном. Когда он у нас бывает, мальчишка не отходит от него.

— Жан иной раз приезжает помочь нам. На мотоцикле сюда за четверть часа доберешься.

— Да неужели ты его не помнишь? Ты ведь на вечеринках с ним плясала…

На проселочной дороге затрещал мотор, и в ворота влетел большой мотоцикл, окрашенный в зеленый и красный цвета и сверкавший на солнце никелированными частями. Как свой человек в доме, Жан отвел машину под навес и направился к крыльцу. Это был рослый, белокурый и румяный парень, несколько мешковатый.

— Не узнаешь, Пьеретта?

— Нет, как же, как же, узнаю… — ответила Пьеретта. — А почему же ты один приехал? Ты ведь был женатый. Помнится, жену себе взял из Аннонэ…

— Жена у него в прошлом году померла, — сказала старуха Адель.

С минуту все молчали из уважения к памяти покойницы. Потом Жан сел на краешек деревянной скамьи и взял к себе на колени сына Пьеретты.

— Ну как, парень, значит, решено? Ты у нас будешь гонщиком на мотоцикле?

Пьеретта сразу разгадала замысел дяди и тетки. В Гранж-о-Ване все девушки мечтали выйти за железнодорожника — жалованье хоть и небольшое, но получают его каждый месяц неукоснительно, и, стало быть, в доме появятся наличные деньги, а их-то как раз и не хватало в мелких крестьянских хозяйствах.

Жан играл с маленьким Роже. «Он уже ведет себя как папаша», — подумала Пьеретта, и глаза ее засверкали от гнева. Красавчик любовался блеском ее глаз, ярким румянцем, заигравшим на ее щеках, но не мог понять, какие чувства волнуют всех этих людей и почему они как будто сердятся друг на друга; ему думалось, что он в какой-то мере виновник их недовольства, и у него было тяжело на душе. Обед прошел в угрюмом молчании, только Миньо да старик Амабль поддерживали разговор за столом.

После обеда дядя с племянницей пошли прогуляться в поле.

— Тебе шибко полюбился этот парень? — спросил вдруг старик Амабль.