Следователь по особо важным делам - Анатолий Безуглов

Придя в кабинет, отведённый мне, я попросил по телефону зайти ко мне секретаря комитета комсомола совхоза Леню Пушкарева.

Курносый, с вихорком жёстких волос, торчащих гребнем на голове, Пушкарев производил впечатление весёлого балагура. На нем была вельветовая куртка и солдатские брюки, из чего я заключил, что их обладатель недавно вернулся из армии. Лёня заметно окал. Наверное, с Волги. Так п оказалось.

— Из-под Сормова я, — признался он. — После службы потянуло на степные просторы. Нравится тут.

— Места или люди?

— Люди тоже нормальные.

— Вы здесь который год?

— Второй. А секретарствую всего один год.

— Большая комсомольская организация?

— Порядком будет.

— Большую работу ведёте?

Он поправил свои вихор:

— Самому как-то неудобно себя хвалить, но работаем неплохо. — Он засмеялся. — Сам себя не похвалишь, кто похвалит…

— «Комсомольский прожектор», самодеятельность?

— Все, как полагается.

— Скажите, Лёня, я слышал, Аня Залесская была в группе народного контроля? В какой-то степени та же задача, что и у «комсомольского прожектора». Как, по вашему мнению, могла она иметь конфликт с кем-нибудь на этой почве?

— А кто радуется, когда его за ушко да на солнышко?

— Были какие-то конкретные случаи?

— Я говорю, могли быть. Но я что-то не слыхал о таком случае.

— Может быть, в совхозе имели место грубые нарушения или злоупотребления, к раскрытию которых причастна Залесская?

— Да нет, что вы. Вс„ по мелочам. Какая-то история с Рыбкиной. Из-за хлеба.

— С соседкой?

— Ага. Они в садике вместе работали. Аня воспитателем, а Рыбкина поваром. Вы поговорите с работниками детсада. На их собрании этот случаи разбирали. С тем и кончилось…

Чтобы выяснить эту историю до конца, я вызвал ещё раз Завражную, а потом Рыбкину, соседку Залесских, муж которой прибежал на место происшествия сразу после Залесского и Коломойцева.

Перед допросом Марии Завражпой я тщательнейшим образом обдумал предстоящий разговор.

На сей раз решил говорить с ней не в форменном пиджаке, а в обычном, гражданском. Мне казалось, что на первом допросе её сковывала ещё и моя одежда со знаками отличия. Действительно, застенчивая, стыдящаяся дефекта ляца молодая женщина, которая дальше Североозерска выехала только в этом году… Странная смерть подруги, слухи, а тут тебя вызывает столичный следователь во внушительном чине, при форме…

Не учёл, видимо, тогда этот важный психологический момент. А иногда с людьми легче найти общий язык, когда не подчёркиваешь своего положения. Случалось у меня и обратное явление. Вызовешь на допрос какого-нибудь руководящего работника, а без соответствующего кабинета и формы с ним трудно общаться. На лбу у меня не написано, что советник юстиции. Сразу ощущаешь этакую снисходительность, руководящую неприступность. А как только появляются на тебе петлицы с двумя звёздочками — куда девается сухой, сдержанный тон, разговор идёт на равных, хотя я как был, так и остался прежним Чнкуровым. Совершенно уверен в том, что такой человек в обычной для себя обстановке не предложит посетителю присесть, не узнав его ранга. И если тот окажется гораздо ниже собственного, стоять ему перед начальственными очами на своих двоих.

Зато вышестоящий товарищ будет непременно усажен в самое удобное кресло со всеми вытекающими отсюда заботами…

Завражная вошла несмело. Она заметно раздалась в теле. Я предложил ей снять полушубок, повесил на вешалку. Пуховый платок она оставила на себе, спустив на шею и подобрав концы на груди и животе.

— Вот, Мария Никаноровна, опять вынужден был вас вызвать.

— Чего уж. Надо, наверное, — согласилась она несмело.

— Я хочу с вами поговорить о производственной, общественной жизни Ани Залесской. Она, кажется, была в группе народного контроля?

— Да. Мы её от всего коллектива выдвинули.

— Были у неё с кем-нибудь стычки по этому поводу в вашем коллективе?

— Как вам сказать… С Софулей… то есть Софьей Ильиничной Рыбкиной, нашим шеф-поваром.

— Подробней, пожалуйста.

— У нас ведётся кампания за экономию хлеба. Везде, наверное, так.,Сборы пищевых отходов и ещё разное. Собрание в детсаду устраивали по этому случаю. А тут Аня как-то решила с «комсомольским прожектором» проверить нашу кухню. И захватила Рыбкину, когда она собиралась унести домой пять буханок хлеба.

— Целиком?

— Да.

— Что, ей не хватает хлеба из магазина?

— Для свиней. Она каждый год откармливает два-три поросёнка на продажу. Муж её в район мясо возит. Ну значит, поймали её с хлебом, материалы передали в группу народного контроля в совхоз. Софья Ильинична крик подняла, будто хлеб в магазине купила, не успела домой занести…

— Может, действительно купила?

Завражная покачала головой.

— А если и купила, тоже нарушение. Хлеб не для свиней. Но мы все равно выяснили в магазине. Рыбкина вообще таскала из столовой вёдрами. Отходы, конечно. На собрании работников детсада её разобрали. Она пришла на следующий день к заведующей — и заявление на стол, что хочет уйти по собственному желанию. Заведующая говорит, пожалуйста, мол. Конечно, срам всему коллективу.

А Рыбкина на попятную. Думала на испуг взять. Потом чуть ли не в ножки кланялась. Заведующей стало жалко её.

Да и нам всем тоже. Оставили. С тех пор она на Аню взъелась. В лицо вежливая, обходительная с ней была, а за глаза косточки перемывала.

— В каком смысле?

— Сплетни всякие распространяла.

— Например?

Мария потёрла лоб, поправила чёлку.

— К примеру, почему Аня пошла работать в детсад, хотя и имеет диплом агронома. Говорит, якобы Аня тёплое местечко искала. Боится, мол, руки в земле замарать. А наш труд, может, не легче агрономовского. Ответственность большая. Потом, с ребёнка-то спрос другой, чем со взрослого. Что бы ни случилось, ребёнок не виноват. На то он и дитя малое…

— Что именно труднее — действительно вопрос спорный… А прямых выпадов, угроз со стороны— Рыбкиной не было?

— Какие у неё основания? Аня со своими обязанностями справлялась. Так, цеплялась ни за что.

— По вашему мнению, Рыбкина проявляла к ней враждебность или нет — уточнил я.

— Симпатий не питала. Я имею в виду, после случая с хлебом. А в глаза, как я уже говорила, вежливо обращалась.

— Других конфликтов у Залесской не было?

— Вроде больше не было. Мало ведь она тут пожила.

— Не было или вы не знаете?

— Не было. Аня со мной всегда делилась…

Показания Рыбкиной, как и следовало ожидать, характеризовали Залесскую не совсем положительно.

«…После того как Залесская устроила собрание, где меня осрамили на весь совхоз, я к ней зла не держала.

Если до этого мы жили как хорошие соседи, то теперь она даже не здоровалась. Валерий Георгиевич, супруг её, здоровался со мной и мужем по-прежнему. Он был культурнее её. На работе поддерживала с Залесской нормальные отношения, потому что всякие личные дела не должны вредить общественным.

Но помню, она один раз устроила мне скандал при детях, будто я распространяю против неё сплетни, А я никакие сплетни не распространяла. То, что Коломойцев рисовал её у себя дома без одежды, на селе все знают.

Вопрос. Откуда вам известно, что Коломойцев писал её обнажённой.

Ответ. Спросите у любого.

Вопрос. Вы конкретно от кого слышали?

Ответ. Сейчас уж не помню.

Вопрос. Как ваш муж отнёсся к тому, что случай с хлебом был предметом обсуждения на собрании коллектива детского сада?

Ответ. Не понравилось, что наше имя трепали.

Вопрос. Кого он обвинял в этом?

Ответ. Никого не обвинял. А мне запретил приносить домой даже отходы. Выхлопотал комбикорма.

Вопрос. Как он относился к Залесской после этого случая?

Ответ. Он-тихий человек. Мухи не обидит…

Вопрос. Где вы и ваш муж были в ночь с восьмого на девятое июля?

Ответ. На именинах у племянника.

Вопрос. Когда вернулись домой?

Ответ. В пятом часу утра…»

Я проверил показания Рыбкиной. Действительно, они ушли в ночь убийства Залесской от брата её мужа в пятом часу утра. А по поводу того, что Аня позировала Коломоицеву обнажённой, решил сначала узнать у его хозяйки.

Домик Евдокии Дмитриевны Матюшиной был каким-то заброшенным. Здесь явно не было хозяина. Крыша посередине просела и напоминала седло. Дранка почернела от времени и топорщилась, как перья у курицы на ветру. Оконца скособочились, а плетень только что назывался забором: из каждых десяти кольев едва сохранилось два. Зато их с лихвой заменял чертополох. Его засохшие чёрные кусты сухо шелестели, раскачиваясь из стороны в сторону.

Изба крылатовской травницы стояла поперёк участка да ещё в уголке. И непонятно, где находился её фасад и боковая стена. Два крыльца, поставленные по неисповедимым законам архитектуры, в то же время несли на себе печать разных стилей: одно-резное, с потрескавшимися деревянными узорами, другое — срубленное абы как, грубо отёсанное.