Екатерина Медичи - Владимир Москалев

В то самое время, когда герцог Монпансье приближался к границам Перигора, в Лувр прибыл гонец из Испании, привезший печальную весть: умерла Елизавета Валуа, супруга Филиппа II, дочь Генриха II и Екатерины Медичи. Удар был настолько силен, что буквально парализовал королеву, лишив ее хладнокровия и душевного покоя. Печальную весть сообщил ей сын Карл, узнавший об этом от обоих кардиналов. Прелатам в свою очередь известие принес гонец из Испании.

Екатерина проплакала несколько часов, чего раньше с ней не случалось; она поняла, что это результат расстройства нервной системы, вызванный гражданскими войнами, и первый признак надвигающейся старости. Наплакавшись вволю, она, как женщина деятельная и волевая, взяла себя в руки и решила, поскольку Филипп II остался теперь вдовцом, то она, не желая порывать свою связь с Испанией, отдаст за него другую дочь, Маргариту.

Посол сообщил, что Елизавета умерла на четвертом месяце беременности, по официальной версии, смерть наступила из-за неправильного питания и чрезмерной тучности. Однако истинная причина была другая. Филипп, этот вечно хмурый, грубый, черствый человек и недалекий правитель, однажды уличил жену в измене со своим пасынком доном Карлосом от первой жены. Дикая ревность обуяла тирана, однако он не стал устраивать публичный скандал, а просто приказал верным людям тайком отравить обоих любовников. «Зло должно быть наказано. Только так моя душа успокоится», — сказал он.

Этого, конечно, не знала Екатерина. Собираясь выдать за Филиппа свою вторую дочь, она и не подозревала, что хочет выдать ее за убийцу первой.

Однажды поздним вечером в лагерь Таванна прискакал всадник из Парижа. Он привез маршалу приказ герцога де Монморанси: Таванну предписывалось отпустить в распоряжение герцога двух капитанов — Лесдигьера и Шомберга — а с ними сотню всадников. Маршал прочел, удивился и отправил гонца к палаткам, где располагались офицеры.

Едва увидя посланца, друзья сразу же узнали его и бросились ему навстречу. Не тратя времени, Бетизак тут же рассказал Лесдигьеру, что баронесса де Савуази попала в лапы инквизиции и находится сейчас в монастыре Нотр-Дам по подозрению в связи с мятежниками. Возможно, ее уже пытают. Никто ничего сделать не в силах, даже сам король.

Лесдигьер был вне себя от гнева:

— Но что же делать?! Как вырвать ее из этой паутины?

— А что нужно от нас герцогу? — спросил Шомберг, услышав о приказе. — И зачем ему сто солдат?

Бетизак загадочно улыбнулся:

— Герцог собрался инспектировать свои поместья и нуждается в хорошем эскорте.

— Нашел время! — вспылил Лесдигьер.

— Не перебивай, — остановил его рассудительный Шомберг движением руки, — все это, по-моему, не просто так, и если мы понадобились герцогу, значит, он что-то придумал. Говорите, Бетизак, по вашему лицу я вижу, что не ошибаюсь в своих предположениях.

— Получив приказание герцогини Дианы, я выехал из Парижа через ворота Сен-Мишель и у самой часовни Сен-Жак-дю-Го-Па повстречался с маршалом Монморанси. Он возвращался из своего замка с двумя сотнями всадников. Узнав, какая беда приключилась с баронессой, и о том, что я еду к Таванну известить об этом ее мужа, герцог сказал, что Таванн не отпустит своего капитана во время военных действий, а самовольное оставление лагеря будет рассматриваться как дезертирство. Поэтому он тут же, на месте, — с ним, как обычно, был его секретарь, — написал приказ Таванну.

— Но для чего ему сотня всадников?

— Она нужна не ему, а вам.

— Зачем?

— Чтобы штурмом взять монастырь и силой освободить пленницу.

Друзья переглянулись. Кажется, этот план не устраивал ни того ни другого.

— И навлечь при этом на всех нас гнев инквизиции, этого критского Талоса! — воскликнул Шомберг.

— Пустое. Этого иезуита, а также Д'Эпинака можно просто-напросто повесить на воротах их же монастыря.

— Вот оно что… Любопытно… — протянул Лесдигьер. — Значит, таков план герцога?

— Он сказал, что, по его мнению, другого выхода нет. Есть, правда, еще один, но о нем он расскажет тогда, когда вы, мсье, встретитесь с ним в Париже. Правда, план этот весьма рискован и опасен…

— Но не опаснее первого! В Париж!

— В Париж, Бетизак!

— И чем быстрее мы туда доскачем, тем скорее вырвем из рук этих монахов вашу супругу, мсье!

Через несколько минут сотня всадников Лесдигьера во главе со своим капитаном помчалась в Париж.

Оставив отряд в предместье Сен-Жак, друзья, по совету Бетизака надев маски, отправились первым делом к церкви Сент-Андре, а Бетизак вернулся во дворец Монморанси. Однако нищего, о котором он говорил, там не оказалось, и они двинулись в Сите к собору Богоматери, где, как уверял Бетизак, собирались друзья Колена.

Им повезло. Они сразу же наткнулись на группу из трех нищих, сидящих на паперти собора, и спросили, как им найти человека по имени Колен. Все трое подняли головы и недоверчиво воззрились на незнакомцев в масках, изъявивших столь необычную просьбу. Один из них вместо ответа протянул руку и прогнусавил:

— Подайте Христа ради бедному калеке и ветерану маршала Строцци, пролившему свою кровь во славу отечества при славном короле Генрихе II.

Лесдигьер дал ему несколько серебряных монет. Нищий поглядел на них, зажал в кулаке и переглянулся с товарищами. Те, словно по команде, тоже протянули свои руки, и каждый немедленно получил свою долю от обоих господ дворян.

И только после этого начался разговор.

— Что вашим милостям угодно? Помнится, вы назвали имя одного из наших друзей.

— Нам нужен человек по имени Колен.

— Осмелюсь доложить сиятельным вельможам, — проговорил бродяга, первым протянувший руку, — что наш товарищ здесь не работает. Вам надлежит искать его в другом месте…

— Его нет у церкви Сент-Андре, мы только что оттуда, — нетерпеливо оборвал его Шомберг.

Нищий многозначительно посмотрел на дворян, потом переглянулся со своими коллегами, несколько раз кивнул, словно соглашаясь с тем, что услышал, и проговорил:

— Чем вы докажете, сударь, что пришли с миром к нашему собрату по ремеслу? Быть может, вы хотите его вздернуть, а от нас требуете, чтобы мы вам выдали его?

Лесдигьер снял с руки перстень и показал его нищему.

— Вот этот перстень должен доказать вам, что мы пришли совсем не с дурными намерениями, а как раз наоборот.

Нищий, склонив голову, покосился на кольцо с изумрудом и почмокал губами, то ли оценивая его, то ли о чем-то вспоминая.

— Где-то мне уже доводилось видеть подобную вещицу, — протянул он и показал кольцо своим товарищам.

Те подошли, посмотрели, и один из них, с черной повязкой на глазу, сдвинул повязку в сторону и вполне здоровым зорким глазом уставился на руку Лесдигьера.

— Ба! — неожиданно вскричал он. — Да ведь эта безделушка точь-в-точь похожа на ту, что у нашего Колена. Он говорил, что ее подарила ему одна знатная дама и сказала, что этот перстень в любое время откроет ему двери ее дома. И откуда у Колена такое знакомство?.. И «одноглазый» почесал в затылке.

— Мы живем в доме этой знатной дамы, — сказал Лесдигьер, — и пришли к вашему собрату по ремеслу по ее поручению.

— Это другое дело, — протянул третий нищий, одноногий, с костылем вместо ноги. — Эта дама — весьма щедрая особа, мы помним, какое богатство она отвалила нашему товарищу на днях. И коли дело идет без обману и это та самая, о которой вы говорите, сударь, то я готов сейчас же сходить за Коленом.

И он выразительно посмотрел на старшего. Тот кивнул в ответ, калека протянул ему костыль, развязал тряпку на бедре и как ни в чем не бывало бодрой походкой отправился куда-то в сторону улицы Сен-Марин. Вскоре он вернулся, рядом шел Колен.

Увидев его, Лесдигьер сорвал маску.

Колен изумленно и в то же время с улыбкой поглядел на него и воскликнул:

— Да ведь это же господин Лесдигьер!

При упоминании этого имени его трое друзей сбились в кучку и, отойдя на почтительное расстояние, молча и с восхищением воззрились на человека, рыцаря чести и шпаги, которого знал и о котором говорил весь Париж.

В те времена имя бойца, которому в поединках не было равных, было у всех на слуху и вызывало священный трепет у любого, стоило его произнести. Но если шпаги Лесдигьера боялось первое сословие, предпочитая не видеть ее обнаженной, то у нищих и обездоленных он вызывал глубокое уважение, граничащее с идолопоклонством.

— Скорее рассказывай, удалось ли тебе еще что-либо узнать! — воскликнул Лесдигьер, который сразу же вспомнил того нищего, с которым повстречался однажды вечером два года тому назад у церкви Сент-Андре и благодаря которому познакомился с миланцем Рене.

Колен рассказал, что баронессу увезли из монастыря Нотр-Дам и переправили в обитель Раскаявшихся грешниц. Когда она выходила из кареты, то еле держалась на ногах, ее поддерживали с двух сторон под руки две монашки. На лице Камиллы видели ссадины и кровоподтеки, возможно, это были следы побоев или пыток, вместо платья на ней была надета ряса францисканского монаха.