Нежные щечки - Нацуо Кирино

Вздрогнув, Катагири посмотрел на осунувшееся лицо и впавшие глазницы Уцуми. Уцуми натянуто засмеялся.

— Сколько мне осталось, доктор?

— Этого я сказать не могу. Так как это не будет правдой.

Холодные, как у змеи, глаза злобно смотрели на Катагири.

— Ну, если так, то задам вам, доктор, один вопрос. В каких вы отношениях с сестричкой из регистратуры? Ну с той, пухленькой, с короткой стрижкой? Ваш тип?

— Это вы в каком смысле? Что за дерзость! Вы не имеете права так со мной разговаривать.

Уцуми с невинным видом извлек из кармана коробок спичек с эмблемой гостиницы, где у Катагири было свидание.

Катагири метнул взгляд на коробок и остолбенел. Уцуми не сводил с доктора глаз. Тот вынул руки из карманов халата, они безжизненно повисли. Уцуми продолжил:

— Если не хотите, чтобы я рассказал обо всем вашей супруге, постарайтесь быть со мной откровенным. Дело касается меня, и принимать решения должен я сам. Если у меня мало времени, я не хочу размениваться по пустякам.

Катагири попытался улыбнуться. Улыбка больше напоминала судорогу.

— Похоже на угрозу.

— Так по-хорошему же не получается. Разве скрывать правду не жестоко по отношению ко мне?

Катагири перекосило, на его лице отчетливо читалось: чертов ищейка!

— И все же…

— Что «и все же»? От этого зависит моя жизнь. Если я умру, вы ничего не теряете. Неужели непонятно, что это сводит меня с ума.

Катагири, похоже, принял решение. Он энергично кивнул и пригласил Уцуми сесть на диван в углу коридора.

— Хорошо. Давайте поговорим.

Они сели друг подле друга на коричневый диван из кожзаменителя, прохладного и сухого на ощупь, — по коридору гулял холодный сквозняк. От тяжести их тел диван скрипнул, будто готовый лопнуть.

— Ничего, если мы здесь поговорим? Извините, что без медицинской карты. — Катагири избегал взгляда Уцуми — видимо, никак не мог взять себя в руки.

Больница уже закрывалась, пациентов почти не было, только туда-сюда сновал обслуживающий персонал да медсестры. Уже по тому, как вел себя Катагири, Уцуми начал понимать, что происходит.

— Да ничего. Выкладывайте.

— То есть настаиваете. Ну что же, слушайте. Во время операции стало ясно, что, к сожалению, рак распространился слишком далеко, образуя так называемую скиррозную опухоль. Вероятность образования такой опухоли составляет лишь пять процентов. Мне очень жаль, что вы в них попали. Я вам для вашего же спокойствия сказал, что рак находится в ранней стадии, но это была неправда. Простите меня. В таких случаях врачи всегда сомневаются, как лучше поступить.

— Поподробнее, пожалуйста, — безжалостно перебил Уцуми тщетные попытки Катагири подобрать слова.

— Ладно. Скиррозная опухоль может быть незаметна при гастроскопии, так как не затрагивает слизистую оболочку желудка. Она пронизывает ткань, как бы пускает в ней корни. В вашем случае опухоль распространилась на серозную оболочку и дала метастазы, затронув большую область.

— Метастазы где?

— В лимфатических узлах и в печени. Я сделал максимум того, что было в моих силах. Но не все поддается оперативному удалению. Мне правда очень жаль, но сегодняшняя медицина пока бессильна. Я, конечно, понимал, что придет момент, когда надо будет вам об этом сказать. Мне тоже было непросто.

Уцуми не смог сдержать горькой усмешки. Интуиция его не подвела, вот только в конце он немного расслабился. Так или иначе, поезд ушел. Преступник уже сбежал.

— Изменилось бы что-нибудь, если бы я пришел пораньше?

Катагири мрачно покачал головой.

— Рак этого типа трудно распознать на ранних стадиях. Вот если бы рак у вас был на выходе из желудка, тогда бы сразу симптомы появились. А у вас — в кардии. Нехорошо так говорить, но вам, Уцуми-сан, не повезло. Мне очень жаль.

— Вот оно как, — медленно закивал Уцуми.

По коридору, беззаботно болтая, приближались две молодые медсестры, прижимая к груди медицинские карты. У обеих налитые молодостью щеки. Обе — толстушки, пышущие здоровьем. «Таким я уже никогда не стану, — подумал Уцуми. — Меня ждут только немощь и смерть». Впервые он почувствовал, что силы покидают его. Он с трудом отвел от девушек взгляд, когда они проходили мимо, и увидел, как побледнел Катагири.

— Доктор, сколько мне осталось жить?

— Около года, — твердо сказал Катагири, глядя Уцуми в глаза.

— То есть сделать уже ничего нельзя, так ведь?

— Ну, это как посмотреть. Есть всякие способы продления жизни.

Уцуми задумался.

— Доктор, если все так, как вы говорите, я больше не буду принимать антираковые лекарства. Не вижу смысла так мучиться, чтобы подольше валяться прикованным к постели.

— Простите меня.

— Да за что? Вашей вины тут нет.

Катагири еще ниже опустил голову.

— Простите, что не могу вам помочь.

— Ну, доктор, прощайте, я больше не приду.

— Нет-нет, этим вы поставите меня в сложное положение. Я бы хотел, чтобы вы продолжали у меня наблюдаться. Возможно, у вас ухудшится проходимость: пища будет застревать в горле. Есть вероятность желтухи. В этом случае я буду вам полезен.

Не говоря ни слова, Уцуми медленно поднялся с дивана. Катагири наблюдал за ним затаив дыхание. Уцуми шел по коридору и чувствовал спиной его пристальный взгляд. Он должен был предвидеть самое худшее с того самого момента, когда ему поставили диагноз «рак». А он почему-то был уверен, что выздоровеет. Оттого, вероятно, что мысли его были только о работе. Уцуми обернулся — Катагири все еще стоял и смотрел ему вслед. Уцуми направился обратно.

— Доктор, я забыл спросить.

— Спрашивайте.

Взгляд Катагири перестал быть настороженным, он смотрел ему прямо в глаза.

— Операция, что вы мне сделали, была бесполезной, не так ли?

— Нет, не бесполезной. Без операции мы не смогли бы определить, какой конкретно у вас рак.

— Ну а если бы, например, я сделал операцию не полгода назад, а сейчас, ничего бы не изменилось, так ведь?

— Ну, я бы так не сказал… — Катагири никак не мог взять в толк, к чему клонит Уцуми.

— Черт! — застонал Уцуми.

Катагири стоял в растерянности, не понимая, что происходит.

— Ладно, доктор. Это я так, о своем.

Уцуми повернул назад. Если все равно не было никакого толку от этой операции, не стоило ее делать. Это ведь из-за операции он упустил жулика, проходившего по делу об ограблении магазина и убийстве. Уцуми снова чертыхнулся.

Уцуми стоял перед центральным выходом из больницы. Раздался резкий звук — открылась автоматическая дверь.

В грудь ударил сильный, холодный ветер. На мгновение он задохнулся и отшатнулся, потеряв равновесие. Неужели он настолько ослаб? Куда подевался здоровый, сильный мужчина, каким он привык быть? Если организм его будет так стремительно слабеть, в конечном итоге придется бросить работу. Меньше всего ему хотелось краснеть от стыда, будучи неспособным как следует выполнять свою работу. Кроме того, он упустил крупного жулика по имени «рак». Ошибка в первичном расследовании. Ошибка в расчетах. Самая большая ошибка в его жизни. К его удивлению, слез не было. Ему не хотелось оплакивать свою неудачную жизнь. Он только с чувством, похожим на смирение, подумал, что так, наверное, и бывает, когда человек умирает.

Он не заметил, как стало смеркаться и на небе появились звезды. Снег вокруг больницы был утоптан. Уцуми запрокинул голову и посмотрел на здание. При дневном свете оно показалось ему замызганным, грязноватым, но сейчас, в огнях и окруженное мерцающим снегом, оно выглядело величественным. Взгляд его скользнул к окну палаты, где умер отец. По крайней мере, он-то собирается умереть в другом месте, не здесь. Нога его сюда больше не ступит, подумал он с удовлетворением. Весь утыканный трубками, его отец умирал двадцать один день — и за это время не смог произнести ни слова. Что может быть ужаснее такого конца?

Подъездная дорожка была очищена от снега — кое-где виднелись черные проталины асфальта. Мороз затянул их тончайшей ледяной слюдой. Покачиваясь, Уцуми шел медленно и осторожно, боясь упасть. Когда он пытался собраться с силами, то начинал задыхаться. Настанет, видимо, время, когда он не сможет передвигаться по заледеневшим дорогам. Но пока он еще способен совмещать свое сознание и свои действия, он собирался работать. Когда и это станет ему не под силу, он бросит работу. Уцуми сам для себя решил, что это произойдет следующим летом. Так ему подсказывала интуиция. А он привык ей доверять.

Уцуми дошел до машины, которую оставил на парковке. Машина промерзла. Холод был такой, что его зазнобило. В любой другой день он бы, сев в машину, первым делом включил печку, но сейчас, клацая от холода зубами, включил радио. Видимо, когда тебе говорят, что дни твои сочтены, ты начинаешь нуждаться в человеческой компании. Блюз, хлынув из колонок стремительным громким потоком, с ног до головы окутал Уцуми. Сидя в темной машине и трясясь от холода, он дослушал его до конца. Это был Стиви Рэй Вон.