Дай мне шанс - Элла Уорнер

Его страстные слова толчками отдавались в ее голове. Разум устало споткнулся о правду, которую он говорил, и похромал дальше. С рассудком и логикой не поспоришь! Но все это не имеет никакого отношения к действительности, взращенной на почве эмоций. И Дороти категорически заявила:

– Ты терпеть не мог, когда я пользовалась молокоотсосом!

Нед онемел. Эти слова выбили все подпорки из-под его принципиальной позиции. Принципы – хорошая вещь. Проблема в том, как им следовать в жизни. Он буквально упал на стул и протяжно выдохнул, словно пытался снизить опасное давление сдерживаемых чувств. С мрачным лицом, сжатыми челюстями, полуприкрытыми веками Нед подался вперед, уперев локти в колени.

– Это правда, – признал он, словно выдавливая слова под давлением своей совести. – Хотя и не из-за того, что ты мне приписываешь, а лишь потому, что чувствовал себя виноватым.

Она нахмурилась, не понимая.

С мукой глядя на нее, Нед придвинулся ближе и нежно погладил пальцами руку, лежавшую на краю кровати.

– Пожалуйста, выслушай меня, Дороти. Мне очень жаль, но ты неправильно понимаешь меня! Последнее, что я мог бы сделать, – это причинить тебе боль.

Ее пальцы инстинктивно приподнялись, чтобы переплестись с его, чтобы сжать их в поисках его тепла, его заботы. Дороти с надеждой неотрывно смотрела на Неда. Как она хотела, чтобы он избавил ее от чувства отчужденности, от которого она никак не могла отделаться!

– В первую нашу ночь я предварительно побеседовал с Джоанной, сказав ей, что было бы хорошо, если бы она проспала до утра, – покаялся он. – Что она и сделала… В результате ты была вынуждена пользоваться молокоотсосом, явно не испытывая при этом большого удовольствия. Потом я, конечно, сказал Джоанне, чтобы она лучше просыпалась как обычно, но у нее уже вошло в привычку спать всю ночь напролет, и я ничего не смог с этим поделать. Нельзя давать ребенку противоречивые указания – то так, то эдак. А ее вины в этом нет!

Дороти недоумевающе уставилась на Неда. Неужели он действительно полагает, что Джоанна поняла сказанное им?

– Она ни в чем не виновата. – Его глаза молили о прощении. – Это все я. Все я! Я был эгоистом, желая, чтобы мы провели ночь вдвоем, как прежде. Мне жаль, Дороти! Я даже представить себе не мог, как это отразится на тебе.

У Дороти внутри все сжалось. Значит, она неправильно поняла, неправильно рассудила! Но чтобы Нед чувствовал себя виновным? Такого еще никогда не было! А ведь он искренне верил в то, что только что сказал, как и в свое фантастическое общение с собакой и Джоанной.

– Если бы ты поделилась со мной своими опасениями, я бы смог тебе помочь, – с сожалением продолжал он. – Рассказал бы о капустных листьях. Возможно, это избавило бы тебя от боли.

– Капустные листья? – озадаченно повторила она.

– Мне о них рассказал один друг. У его жены в результате кормления заболели груди, и она вкладывала в лифчик компрессы из капустных листьев. Это помогло.

– Почему? Как? – Дороти не могла в это поверить.

Нед пожал плечами.

– Этому, нет научных объяснений, но это действует. Нужно подержать капустные листья в холодильнике, чтобы получился холодный компресс. Когда они нагреваются в лифчике, ты опять меняешь их на холодные. Мой друг шутил, рассказывая о тоннах приобретенной им капусты, но прекращал шутить, как только речь заходила о действенности метода. Мы могли бы попробовать.

Мы… Именно она внесла отчужденность в их отношения, а вовсе не Нед. Она должна была поверить ему и отбросить прочь все страхи, а она… она все время сомневалась в его чувстве к ребенку.

– Я знаю еще целую кучу полезных вещей! – с волнением добавил Нед. – Мои друзья буквально напичкали меня этой информацией. Думаю, именно поэтому я и считал детей маленькими чудовищами. Но ведь никто и не подумал рассказать мне о хорошем. О чем-нибудь вроде забавных выражений на личике Джоанны или о том, как замечательно чувствуешь себя, когда твой ребенок счастлив и доволен.

Водопад чувств обрушился на Дороти, но найти нужные слова она не смогла. Окончательно поняв, что виновата в произошедшем только она, Дороти растерялась. Она не была откровенна с Недом, не доверяла ему, не верила в него. Все могло бы быть иначе, если бы только она рассказала, поделилась, как говорил Нед, плохим, равно как и хорошим. Как она могла так ошибаться?

Ее глаза вновь наполнились слезами.

– Не плачь, любимая, – взмолился Нед. – Скажи, что я могу сделать для тебя? – Он схватил салфетку и ласково промокнул ручейки, струившиеся по ее щекам. – Если ты чего-нибудь хочешь…

– Прости, – выдавила Дороти. Неда не в чем винить. Виновата она одна.

– Ничего. Если тебе это помогает – плачь. Но не считай себя несостоятельной матерью, Дороти, – серьезно заявил он. – Ты великолепная мать! Самая лучшая! Любой ребенок был бы счастлив, имей он такую маму. Этот эпизод с кормлением грудью ничего не значит. Важна только любовь, а Джоанна знает, что ее любят.

Теплота в его голосе согрела Дороти, успокоила истерзанный сомнениями разум. Она безуспешно пыталась справиться со слезами, и Нед снова отер ей щеки. Болела ее голова, болело ее тело, и сердце ее болело тоже. Она чувствовала себя развалиной. Тем не менее Дороти заставила себя заговорить.

– Спасибо за то, что пришел на помощь, Нед. Я имею в виду – помощь с Джоанной.

– Я ее отец, – резко ответил Нед. – Мне бы хотелось, чтобы ты принимала это во внимание. Ты не одинока! Если, конечно, по-прежнему не стремишься к этому.

Болезненное ожидание на его лице требовало ответа.

– Нет, – просто сказала она. Его глаза изучали ее, с недоверием ища намек на скрытые желания и чувства.

– Ты непоследовательна, Дороти, – мягко сказал он. – Говоришь, что любишь меня. Говоришь, что даешь мне шанс. И все же обращаешься в трудную минуту к Трейси, а не ко мне. Именно Трейси попросила меня о помощи. А ты вышвырнула меня? Снова!

Эти слова не были горьким упреком – скорее, спокойной констатацией факта, – и оттого только с большей убедительностью окончательно развеяли ее сомнения.

Нед глубоко вздохнул. А когда продолжил, в его глазах светилось сострадание.

– Я отлично знаю, что тебе пришлось пережить в прошлом, Дороти, но у меня тоже есть незаживающие раны. Все мы несем ту или иную ношу. Родители многими способами вышвыривали меня из своей жизни. Меня не ругали, не оскорбляли. Меня просто и эффективно устраняли. Игнорируя, по большей части.

Он рассказывал как будто не о себе, не взывая ни к жалости, ни даже к сочувствию, но за его словами стояло одиночество бегуна на длинную дистанцию.

– Я понимаю, почему ты отстранила меня во время беременности, совершенно не учитывая мою любовь к тебе, – продолжал он. – Ты сочла, что я не заслуживаю внимания. Так же, как и сегодня. Как ты думаешь, что я чувствовал, узнав, что ты не хочешь обращаться ко мне, желая нести свой крест в одиночку?