Дроздово поле, или Ваня Житный на войне - Вероника Кунгурцева

— Иди с миром, Дубравка! — сказал тут домовой. — Ложись на свое место… Зачем тебе кровь сербского ребенка, ты ж не шиптарица! Если твой муж жив, мы найдем его и попросим вернуться домой, если мертв, обещаем перенести к тебе его прах!

Дубравка Малкович закрыла руками лицо в страшных пятнах и отступила. Но стали надвигаться трое других гостей — и тут Златыгорка вытащила из кармана блестящий наконечник и насадила его на свою желтую стрелку… Кресимир мигом спрятался за спину Игнатия, воскликнув:

— Ого! Наконечник-то серебряный!

Игнатий прошептал:

— Но это не серебряная пуля!.. Она не сможет…

Воодушевленный Шишок тут же воскликнул:

— А вот это мы сейчас и проверим: сможет или не сможет!

И тут Боян Югович встрял в разговор: дескать, а давайте по-другому по-хорошему… Мы, мол, проиграли в одну игру, а не сыграть ли нам в другую, чтоб окончательно все решить, в шахматишки, к примеру? Никто не желает?

Немецкий офицер приостановился и, покосившись на стрелу с серебряным наконечником, сказал:

— Jawohl![6] Пусть будет так! Aber![7] Ты проиграйт — das Mädchen есть наша! Конец!

Боян Югович оглянулся на своих, потер крестовую родинку на щеке, кивнул и сказал:

— Но если я выиграю, вы немедленно оставите нас в покое и вернетесь туда, откуда пришли!

— В хорошую землю, — уточнил Шишок.

— По рукам! — воскликнул Игнатий, и живой с мертвым ударили по рукам.

Историк, идя за коробкой, успел шепнуть: дескать, не беспокойтесь — у меня второй разряд по шахматам…

В коробке не хватало нескольких черных пешек. Игнатий с усмешкой обломил свои татуированные пальцы, подержал в горсти — и бросил в коробку голые темные кости. Домовик пожал плечами, дескать, подумаешь: этак и я могу…

Фаланги пальцев и стали недостающими пешками. Расставили фигуры: Юговичу досталось играть белыми.

Партия шла с переменным успехом: видать, немец тоже не был профаном в шахматной игре. И все ж таки, в конце концов, историк стал выигрывать: черных фигур на поле осталось всего ничего. Лешачонок, запустив руку в отбой, потихоньку съедал черные деревянные фигуры, на верхосытку выбрал убитого черного коня… И тут отвлекшийся Ваня заметил, что коварная фаланга среднего пальца, — на ней недавно была наколота цифра восемь, — подползла к краю поля белых. И эсесовец живо заменил ее на черного ферзя! Мальчик готов был закричать, что пешка восемь ходила не по правилам (ни домовик, ни цыганка, ни Златыгорка, ни — уж тем более — Березай, в шахматы никогда не игравшие, ничего, видать, не поняли!), но тут Боян Югович объявил черным шах и мат! Пешка-фаланга зря старалась!

Немец выругался: «Donner wetter![8]» А историк произнес: дескать, ну, теперь, как обещали, вы должны разойтись, господа хорошие, по своим могилкам… Но не тут-то было! Игнатий, приставивший фаланги и вновь нарастивший на них мясо, заорал вместе с Кресимиром: не-ет, дескать, так не пойдет! Мы, мол, выиграли в первой игре, выходит, счет-то ничейный!

И тут из толпы навяков, тянувших в окна руки в трупных пятнах, выбился и перелез через подоконник еще один навий… Это… это был Драган! Бывший водитель грузовика «Застава», не взглянув на своих недавних пассажиров, обратился к эсесовцу, Игнатию и Кресимиру: дескать, дайте мне с этими живяками поговорить… У меня, мол, к ним свои счеты… Я, дескать, живо все решу — и выдам вам девчонку, останетесь довольны…

Эсесовец спросил:

— Кто это?

Кресимир с готовностью отвечал:

— Жених! Молодой совсем, свежий! Вчера под бомбежкой погиб! — Увидев изменившееся лицо немца, заторопился: — Не по вашей вине, герр офицер, это новая вина, старая-то уж быльем поросла…

Трое еще посовещались меж собой — и покинули дом: дескать, действуй, резидент мертвецов.

И Драган повернулся к живым…

Глава 16

Шесть глотков вина

— Пейте! — угрюмо сказал водитель взорванной «Заставы», снимая с пояса какую-то фляжку всю в земле и плесени, и протягивая ее Шишку. — Другого выхода у вас нет… И поторопитесь, пока они… не нахлынули.

— Что это? — спросил домовик, открутив крышку и понюхав.

— Виноградное вино, очень старое, где-то… да, кажется, четырнадцатого века. Пейте! — повторил Драган.

Домовик с сомнением поглядел на Медведева войника и спросил: дескать, и что дальше? Уж не отравленное ли вино ты нам подносишь? Уж не хочешь ли сделать нас такими же, как сам?!

— Вы должны верить мне, если хотите… остаться в живых! — говорил Драган. — Просто поверьте мне! Как… как другу, как бывшему другу!

И Шишок, еще раз понюхав вино, мол, не уксус ли это, приложил фляжку ко рту, но тут Драган остановил его:

— Погодите! Я сам вас напою, да отпусти фляжку-то! Вы должны сделать по… — он покосился на Бояна Юговича и усмехнулся: — по шесть глотков каждый! Пьете, не отрываясь. Птахи и корова тоже! Златыгорка — первая. Быстрей же!

Посестрима, никогда не отказывавшаяся от выпивки, живо подскочила к несчастному водителю. А в окне показалась… шиптарица, которую Драган вез в Приштину, она жалобно звала его:

— Драган, Драган, наше ложе готово! Твоя суженая пить хочет… Гости «горько» кричат! Тащи на свадебный пир девчонку…

Войник ласково отвечал:

— Сейчас, моя люба, потерпи, — он задернул черную скрипучую штору и, левой рукой выталкивая мертвую шиптарицу, правой стал поить живую Златыгорку…

И после шести глотков… самовила исчезла! Дружный крик раздался в стане живых, но войник сказал, не беспокойтесь, де, с ней все в порядке — она в другом месте. Вы сейчас к ней присоединитесь… Скорее же!

— А ты… — спросил Ваня, — а с тобой что будет? Тебе они ничего не сделают?..

— Хуже, чем есть, не будет, — усмехнулся бывший водитель. — Разбудите девочку!

— Ну, смотри, — ворчал домовик, — ежели обманешь — пеняй на себя! Из-под земли достану!

— Достань, достань меня из-под земли, Шишок! — с горечью говорил Драган.

Вторым войник напоил Бояна Юговича — и историк растворился без следа, Березай испил непривычного пойла — и тоже пропал. Яна Божич проснулась, протерла глаза, дескать, а что — уже утро? Ей дали питья из фляжки — и девчурка исчезла из мертвого дома.

Тут птахи подлетели к Драгану: мол, нас, нас напои, воронья сыть, куда самовилы, туда и мы! Испив затхлого винца, птицы взмахнули крылышками — и выпали из людского гнезда. Вслед за ними войник напоил старым вином цыганку Гордану — та только шалью успела взмахнуть… Пробудили корову Росицу Брегович, которая долго мотала головой: дескать, я вино-то не пью и никогда не пила… Ее напоили почти силком, после чего жидкости во фляге осталось на донышке.

Шишок Ваню Житного вперед выталкивал, а мальчик домовика перед собой пропускал… А в промежуток между черной шторкой и окном уж просунулась лохматая голова шиптарицы, дверь распахнулась… и трое прежних гостей с горящими глазами входили в горницу, а за их спинами толклись навяки в истлевших праздничных гробовых одеждах.

Драган сунул фляжку к Ваниным губам — мальчик сделал глоток: стены дома растаяли, и поселка уже не было, вокруг — чистое поле. Второй глоток — противоестественный скачок солнца на небосклоне с запада на восток, третий — осенний кленовый лист, кружась, падает к носкам его грубых ботинок на толстой подошве, четвертый — он стоит по колено в сугробе, пятый — поле зацвело красными божурами, с шестым глотком в уши вонзился шум, топот, вой, крики… Мимо просвистела стрела — и вонзилась в ольховый ствол.

Ваня Житный рухнул на землю, будто ему подставили подножку, кто-то дернул его за руку: он скатился в заросшую кустарником котловину. По одну сторону от него лежала цыганка Гордана, с головой накрывшись своей цветастой шалью, по другую — маленькая Яна, дальше — Боян Югович и Березай. Корова Росица стояла, нагнув голову и, видать, с большим трудом подавляла в себе трубное мычание.

Вой, топот и крик по-прежнему рвали ушные перепонки. Ваня выполз на кручу: они оказались на холме, сквозь заросли — единым взглядом не охватить — просвечивало поле битвы, кишащее людьми и лошадьми, которые неслись куда-то, сшибались, падали… Там и сям мелькали яркие треугольники знамен, взблескивали на солнце скрещенные мечи и летящие копья, — и все смешалось в едином страшном коловращении. А вдали покойно текла, серебрилась на солнце река.

— Это… это что такое? — успел спросить мальчик, но ответа не получил — в этот момент перед ним, точно из-под земли, выросла фигурка страшно ругавшегося домовика. Ваня свалил Шишка на землю — шальная стрела вонзилась в сучок прямо против сердца постеня. Домовой привстал, чтоб выяснить, что за шум, но, в отличие от мальчика, мигом сообразил: дескать, битва идет, ядреный корень!

Ваня заметил, что камуфляж Шишка разодран в нескольких местах, а правый рукав полуоторван, на немой вопрос домовик махнул рукой: мол, пришлось отбиваться от навья, да это, де, что! А вот куда мы ухнули, интересно бы знать, вот Драган удружил: отправил, куда Макар телят не гонял!